В Москве мы прожили недолго, я только помню двухэтажные автобусы и троллейбусы и как мне понравилась станция метро «Маяковская» – до сих пор считаю ее самой красивой. Помню, как шли по ней с мамой, и я увидел на полу десять рублей – большие деньги по тем временам! Но мама так торопилась, что не обратила никакого внимания на мои слова про «красную бумажку с Лениным». Потом мы пожили в селе Перхушково под Москвой, которое мне запомнилось стычками с местными ребятишками из-за лягушек, которых они привязывали за лапки на веревку, крутили вокруг себя или били палками по голове. Они никак не могли понять – а чего это я так переживаю из-за смерти каких-то лягушек! Но не успели мы как следует там обжиться, как наш тогдашний премьер Никита Хрущев решил «разбросать» московские институты по всей стране по принципу «Институт леса должен быть в лесу». И мамин институт знаменитого академика В.Н. Сукачева[6] переехал в Сибирь, в город Красноярск, где мы пережили и многочасовое стояние в очередях за хлебом, и развенчание «кукурузника» – Н. С. Хрущева. Помните куплеты: «А в октябре его – маненечко того, и тут-то мы узнали всю правду про него!..», кто не читал – поищите, очень рекомендую, там не только о Никите Сергеевиче.

Там пошел в школу, которая была через дорогу от нашего дома на проспекте Мира. В квартире так называемую радиоточку – приемник на стенке вечером не всегда выключали, и в семь утра под звуки гимна «Союз нерушимый республик свободных…» я просыпался от звуков фанфар – почему-то в ужасе! Второй сон-кошмар, который помню из детства – на меня катятся огромные шары, от которых никуда не скрыться, и я попадаю внутрь одного из них. Позже я вспоминал этот кошмар, прочитав строчки:

Когда мне было года четыре, я сочинил свое первое, и, видимо, последнее стихотворение, которое, с определенной натяжкой, можно назвать аналогом «хайку» или «хокку»:

Читал я много, бессистемно, благо книг у нас всегда было очень много. Однако все, что учили в школе по литературе, как-то не откладывалось или запечатлевалось с отрицательным знаком. Помню, как меня поразил в учебнике литературы отрывок из романа очень популярного у партаппаратчи-ков автора Василия Ажаева с символичным названием «Далеко от Москвы». Этот отрывок потряс меня описанием «войны с тайгой», когда «герои первых пятилеток на пышущих жаром тракторах крушат вековую тайгу», задавив попутно медведя в берлоге – типа: «Не попадайся под горячую руку, когда мы пятилетний план перевыполняем!». В это время руководящего этим порывом партийца робко просят представители «малочисленных таежных народов: «Начальник, оставь маленько тайги[8]», на что тот небрежно отмахивается: «Не переживай, маленько оставим»… После этого я все больше стал задумываться – а куда мы бежим, «задрав штаны», по меткому выражению Маяковского, покоряя природу, круша все на своем пути, роя каналы, намереваясь поворачивать реки? У нас в школе висел портрет И.В. Мичурина с его высказыванием: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!». А может, и не говорил ничего такого дедушка Мичурин, и это очередной миф советской эпохи (потом эти слова переиначили: «Мы не можем ждать милостей от природы – после того, что мы с ней сделали»!). И хотя тогда, по-моему, ни у кого еще не было и мысли о создании такой должности, как «природоохранный прокурор», я решил, что непременно стану именно им, когда вырасту, – буду бороться за сохранение природы… Прокурором, правда, я не стал, ну может это и к лучшему.

От сибирской природы у меня остались воспоминания о путешествии на пароходе по великой реке Енисей и о мохнатых фиолетовых первоцветах весной на его берегу, поездке поездом мимо не менее величавого озера Байкал. Вспоминается гибель соседнего мальчика, утонувшего в вырытом строительном котловане, где мы бесшабашно катались на плотах, сколоченных из досок. Вообще-то я был тихий мечтательный очкарик, довольно болезненный. Уроки физкультуры для меня были пыткой – прыжки через коня, лазание по канату, прыжки в высоту, бросание гранаты казались мне бессмысленными занятиями, отвлекающими меня от любимых книжек. Учился я, перескакивая с пятерок на тройки, время от времени получая даже двойки и единицы, и иногда мне за это доставалось. Помню, принес в дневнике пятерку по пению, четверку по литературе, тройку по письму и единицу по математике. Мама, бегая за мной с ремнем, кричала, буквально как в известном анекдоте: «А-а-а-а… Ты еще и поешь!!». Я сбежал из дому, и меня нашли поздней ночью коллеги мамы в соседнем дворе. Мама, перепуганная моим исчезновением, долго меня отогревала, отпаивала чаем с малиной. Поскольку у меня стали часто болеть легкие, врачи рекомендовали увезти меня из задымленного, холодного Красноярска куда-нибудь поближе к теплу и морю, и мы, недолго думая, собрались и «полетели на юг», в Крым…

Отрочество в Киммерии[9]

Как оказалось, нас туда вызвал мой отец, который был в то время директором маленькой Карадагской биостанции на берегу потухшего одноименного вулкана Карадаг. Его я просто не знал, поскольку он был женат на другой женщине. Тайну моего рождения мне никто не раскрывал до зрелого возраста – мама всегда говорила, что отец мой умер. Не знаю, что он ощущал почти каждый день, встречая своего «незаконнорожденного отпрыска». Но я не чувствовал никакого «зова крови», даже когда он меня, окровавленного, вытаскивал из оврага, увидев, как я туда влетел на велосипеде. Это произошло в первый же день моего пребывания на благословенной крымской земле. Я благодарен бабушке и маме за то, что они вырастили, воспитали меня в эти трудные годы. Моя мама, растившая меня без мужа, была строга, но справедлива, а бабушка, любившая меня без памяти, продолжала баловать, как многие бабушки, когда я возвращался к ней в Кисловодск на каникулы.

Это были, наверное, лучшие годы моей жизни, как я сейчас понимаю… Крымская земля была воспета многими: гигантские каменные «Золотые ворота», стоящие в воде, видимо, произвели неизгладимое впечатление на А.С. Пушкина – они были нарисованы на полях черновиков «Евгения Онегина». Наверное, после этого он написал чеканные строки: «Прощай же, море, не забуду твоей торжественной красы и долго, долго слышать буду твой шум в вечерние часы…»[10]… Максимилиан Волошин был очарован «Киммерией», позже описанной другими знаменитостями, отдыхавшими в Коктебеле, включая К.Г. Паустовского. Да и многие фильмы, снятые здесь, часто напоминают об этих местах: вздыбленные скалы потухшего вулкана, похожие то на людей, то на башни замков, то на животных, омываемые синей водой бухт – места просто сказочные. Здесь была снята часть фильма «Человек-амфибия» со знаменитым тогда Н.К. Симоновым (замечательно в свое время сыгравшим Петра Первого) и только начинавшими свою карьеру обалденно красивыми Анастасией Вертинской и родившимся в Севастополе Владимиром Кореневым. Нужно также упомянуть совершенно незаслуженно забытый фильм «Преждевременный человек», снятый в этих местах, с той же замечательной Анастасией Вертинской и молодыми Александром Калягиным и Игорем Квашой, но уже без красавца В. Коренева. Мальчишками мы ныряли у подножья Карадага с крутых скал за раковинами моллюсков – рапан, случайно завезенных много лет назад в балластных водах транспортных судов с Дальнего Востока, заплывали в гроты. Иногда даже играли с дельфинами в дельфинарии Карадагской биостанции, где заведующей лабораторией фотосинтеза работала моя мама. Я тогда довольно легкомысленно относился к этому фундаментальному понятию, которое, по сути, является основой жизни[11]. Мне казалось, что биологи должен изучать что-то красивое, крупное, что-то типа тигров или китов. Поэтому я с восхищением смотрел на молодых ученых, которые работали с дельфинами, хотя я уже знал, и мне это не нравилось, что многие опыты были заказаны военным ведомством СССР. Там я встретил известного специалиста по китам – Авенира Григорьевича Томилина, щуплого человека, совсем не похожего на героев моей мечты, такой же комплекции, как первопроходец подводного царства Жак-Ив Кусто. Мы зачитывались книгами Кусто, позже смотрели уникальные подводные съемки, а некоторые сотрудники ИнБЮМа даже с ним встречались, когда работали в Средиземноморье… Именно его книги и фильмы толкнули меня и многих моих товарищей в морские экспедиции, «в глубины Океана» с аквалангом и в подводных аппаратах – но об этом позже. А пока я зачитывался рассказами о животных Эрнеста Сетона-Томпсона и Виталия Бианки, приключенческими рассказами Р. Л. Стивенсона, Фенимора Купера и Джека Лондона…