Майкл снова нервно дернул за шнур.

– Майкл, – судя по голосу, Франческа забавлялась, – прислуга услышала твой звонок и в первый раз.

– Ах, да, конечно. Трудный выдался день, – сказал он. – В море штормило, да и в целом…

– Жду не дождусь, когда ты расскажешь мне о своем путешествии, – сказала она.

Он посмотрел на нее, оглянувшись, и заметил:

– Я и раньше мог бы рассказать тебе все. В письмах.

Франческа сжала губы. Ох, как же много раз он выдел такое выражение на ее лице. В этот самый момент она решала, съязвить ему в ответ или не стоит. Судя по всему, она выбрала второй вариант:

– Я сильно сердилась на тебя за то, что ты уехал.

Майкл бессильно вздохнул. В этом была вся Франческа – легко могла предпочесть суровую правду веселой насмешке.

– Извини, – искренне сказал он, хотя знал, что, даже имея возможность изменить прошлое, принял бы то же решение. Тогда ему было необходимо уехать. Жизненно необходимо. Вероятно, он просто трус. Вероятно, ему не хватило мужества. Он не был готов стать графом. Ведь он не Джон и не мог его заменить. А от него ждали, судя по всему, именно этого.

Все ждали, даже Франческа.

Смотря на нее, Майкл думал, что уверен: она действительно не понимает, почему он уехал тогда. Она же не знала о его любви к ней и не могла представить, как сильно мучит его чувство вины из-за необходимости стать его преемником.

Во всем этом нет ее вины. И смотря на нее, гордую и хрупкую, греющуюся у камина, он повторил:

– Извини.

Она кивнула, принимая его извинения.

– Я должна была тебе написать. – Когда она повернулась к нему, в ее глазах Майкл увидел печаль и даже, возможно, намек на извинение. – Однако буду честна: я не хотела. Не хотела потому, что каждый раз, думая о тебе, я вспоминала Джона, а в те времена мысли о нем причиняли мне боль.

Майкл ее не понял, но все же кивнул.

Франческа печально улыбнулась.

– Нам втроем было так весело, помнишь?

Майкл опять кивнул.

– Мне его очень не хватает, – через какое-то время сказал он и сам удивился тому, что от признания этого ему стало так легко.

– Я представляла себе, как же нам всем станет хорошо, когда и ты наконец женишься, – добавила Франческа. – Не сомневалась, что ты выберешь себе яркую веселую женщину. Вчетвером бы нам было еще веселее!

Майкл кашлянул. Он предпочел оставить ее высказывание без ответа.

Франческа отвлеклась от фантазий и серьезно посмотрела на него:

– Ты простудился?

– Может быть. И уверен, что к субботе буду одной ногой в могиле.

– Надеюсь хоть, ты не думаешь, что я стану с тобой нянчиться? – подняв бровь, спросила она.

Наконец-то удалось перевести разговор в привычное русло шуток и подколов!

– Больно-то надо. – Майкл небрежно отмахнулся. – Через каких-то пару дней вокруг меня столпится стадо доступных женщин, готовых удовлетворить любой мой каприз.

Франческа поджала губы, но он заметил, что его реплика ее развеселила.

– Ты все такой же.

Усмехнувшись, он сказал:

– Франческа, на самом деле люди не меняются.

Франческа кивком указала на ведущую в коридор дверь, за которой уже слышались шаги. Через мгновение вошел лакей в ливрее, и она занялась распоряжениями сама, предоставив графу Килмартину возможность и дальше греться у камина, с величественным видом кивая в знак согласия.

– Спокойной ночи, Майкл, – сказала Франческа, когда лакей отправился выполнять приказ.

– Спокойной ночи, Франческа, – тихо ответил Майкл.

– Я рада, что мы снова увиделись, – добавила она, а после добавила так, словно хотела убедить в истинности этих слов его или, быть может, и себя саму: – Правда-правда.

К тому часу, когда Майкл пробудился ото сна, в Килмартин-Хаусе уже был наведен полный порядок, и резиденция функционировала как положено. В каминах всех комнат полыхал огонь, в малой столовой ждал потрясающий завтрак: яйца всмятку, ветчина, бекон, сосиски, гренки с маслом и мармеладом, и самое главное – его любимое блюдо: скумбрия, жаренная на открытом огне.

Однако Франчески Майкл нигде не видел.

Он поинтересовался, куда она делась, и ему передали записку, ранним утром оставленную ею. Оказалось, что, опасаясь недобрых сплетен, которые могли возникнуть, если бы они остались вдвоем под одной крышей, Франческа переехала в городской дом своей матери (пятый дом на Брутон-стрит) до тех пор, пока Джанет и Хелен не прибудут из Шотландии. Также она просила Майкла навестить ее уже сегодня, поскольку им предстояло многое обсудить.

Майкл решил, что она, вероятно, и права в своих суждениях. Наскоро позавтракав – и удивившись, что ему недоставало йогурта и лепешек, с которых он привык начинать утро в Индии, – он отправился в дом номер пять по Брутон-стрит.

Он решил добраться туда пешком: путь близкий, а на улице значительно потеплело в сравнении со вчерашним ледяным ветром. Но больше всего Майклу хотелось снова ощутить ритм Лондона, окунуться в его суету. В прошлом он никогда не обращал внимания на детали: присущие столице запахи, звуки. Не вслушивался, как смешивается звук цоканья копыт с бодрыми зазываниями цветочниц и рокотом разговоров респектабельных людей. Теперь же он отчетливо слышал стук своих шагов по тротуару, ощущал запах жареных каштанов, запах сажи, хоть и слабо уловимый, – во всем этом заключался Лондон.

Это его ошеломило – точно так же, как он был ошеломлен, сойдя на берега Индии четыре года назад. Влажный тропический воздух, ароматы пряностей и цветов поразили его сродни удару. Долгое время он пребывал словно во сне и едва понимал, что к чему. Реакция на Лондон была, конечно, слабее, однако он все равно ощутил себя чужим на этих улицах, среди этих звуков и запахов, несмотря на то что этот воздух должен быть для него родным.

Неужели в своей стране он чувствует себя чужестранцем? Эта мысль казалась нелепой, и все же, вышагивая по улицам, мимо витрин лучших лондонских магазинов, Майкл ощущал, что он выделяется из толпы. Ему казалось, каждый человек здесь при взгляде на него понимает, что он тут чужой, что он был слишком долго вдали от британской жизни.

Однако посмотрев на свое отражение в витрине, Майкл понял, что виной тому его загар. Сойдет он только через несколько недель, если не месяцев. Его мать будет шокирована внешним видом сына.

Эта мысль заставила его улыбнуться. Майклу нравилось шокировать Хелен. Быть может, это ребячество, но вряд ли в этом смысле он повзрослеет и перестанет получать от этого удовольствие.

Майкл повернул на Брутон-стрит и, миновав несколько зданий, оказался перед пятым домом. Он и раньше бывал здесь. Мать Франчески толковала понятие слова «семья» так широко, как только это было возможно, а потому Майкл приглашался в дом вместе с Франческой и Джоном на самые разные праздники семейства Бриджертон.

Леди Бриджертон уже восседала в зеленой с кремовым гостиной с чашечкой чая у окна, когда явился Майкл.

– Майкл! – поднимаясь ему навстречу, радостно воскликнула она. – Как же я рада тебя видеть!

– Леди Бриджертон! – Майкл галантно поцеловал ей руку.

– Кроме тебя никто не умеет так целовать руку даме, – заметила она.

– Я усердно работаю над лучшими своими умениями, – проговорил он.

– Ты даже представить себе не можешь, как мы, достигшие определенных лет дамы, ценим твои старания.

– А определенные года – это… – Майкл дьявольски улыбнулся, – тридцать один, приблизительно?

Леди Бриджертон повезло относиться к тому типу женщин, что с годами только хорошели, однако комплимент доставил ей удовольствие.

– В моем доме тебе всегда рады, Майкл Стерлинг.