– Из Вексфорда, ты же знаешь.

– Все дурачитесь, – снова пеняет она, недовольно покосившись на улыбающегося гостя.

– Прости, – извиняется священник, ни капли не сожалея, – если серьезно, то я просто есть, Хоуп, вот и все.

– Так просто? – разочарованно и будто даже немного устало спрашивает девочка.

– Да. Вот так просто. Есть день и ночь, солнце и луна, религия и ваша вера, и есть я. И еще уйма самых простых, ничем непримечательных, привычных вещей. Зло – всего лишь одна из них.

– Вы меня утомили, отец Леншерр. Как, кстати, ваше имя? – как бы невзначай интересуется она.

– Хоуп Мария Райт, – Эрик весело фыркает, – что я действительно делаю хорошо, так это разочаровываю людей и обманываю их надежды и ожидания, но вот ты-то уж так не поступай.

– Извините, – бурчит девочка, – думала, вдруг получится.

Эрик качает головой, при этом не выглядя недовольным, и поднимается со стула:

– Вышел у нас с тобой какой-то разговор по душам, а не причастие. Ну да ладно, и так неплохо.

– Вы прямо священник от Бога, отец Леншерр, – снова ехидничает Хоуп. На секунду в комнате повисает тишина, а после и девочка, и гость невесело смеются.

– Ты можешь мне не верить и это, наверное, будет правильно, но мне и правда жаль, что я повстречался на твоем пути, Хоуп. Жаль, что так вышло, – Леншерр впервые за все время говорит серьезно. – Если бы я мог что-то сделать, то помог бы тебе.

– Спасибо, отец, – тоже серьезно произносит девочка, – вот только вы – не Бог, а я – не Лазарь.

– Как никогда верно замечено, – кивает Леншерр, – передать что-нибудь отцу Ксавьеру?

– Пусть не расстается с крестом и святой водой, внимательнее относится к тем, кого приглашает пересечь порог своего дома, и не перестает верить. Ах да, и еще кое-что – пусть держится подальше от вас. Но вы вряд ли ему все это скажете, поэтому просто передавайте привет.

– Да, привет обязательно передам, – священник улыбается.

– И кстати, – уже у выхода останавливается он, – святая вода не поможет. Прощай, Хоуп.

Эрик выходит и плотно прикрывает за собой дверь, оставив в комнате девочку, смотрящую в окно.

Вопреки сомнениям Хоуп, отпевание проводит Чарльз. Леншерр стоит в тени колонны, но ему чудится, что даже с такого расстояния он видит слезы, застывшие в глазах священника. Он нервно перебирает четки, растерянно отмечая, что чувствует сожаление и нечто, похожее на грусть. Но впервые за долгое время он действительно не виноват в произошедшем. Смерть Хоуп не на его совести.

Когда они стоят у могилы с простеньким, даже несколько грубоватым крестом, Чарльз не сдерживает слез.

– Она была замечательной, – он трет глаза кулаками, совсем как ребенок, который впервые столкнулся с чем-то несправедливым, но неизбежным.

Леншерр чувствует себя лишним и знает, что ему нечего сказать из того, что могло бы утешить Ксавьера. Поэтому он молча кладет ему руку на плечо и крепко сжимает. “Я здесь, рядом. Можешь положиться на меня”, – как бы говорит он. Чарльз смотрит на него вполоборота и слабо улыбается дрожащими губами. Всхлипывает, утирает покрасневший опухший нос и бережно кладет букетик белых лилий на свежий холм земли.

По дороге к церкви Чарльз оборачивается и, прищурившись, смотрит вдаль – на погост.

– Это знак, Эрик, – убежденно говорит он. – Нам не спастись.

– Нужно продолжать надеяться и верить, Чарльз, – отвечает Леншерр несколько высокопарно и сам себя за это упрекает.

– Не в этот раз, – качает головой мужчина и продолжает путь.

Пыль от дороги клубится у них под ногами. Эрик следует за Чарльзом, идет след в след, и, кажется, уже даже не обращает внимания на тонкий запах ладана, который, в свою очередь, неотступно преследует их с Ксавьером.

Чарльз заболевает на седьмой день после смерти Хоуп. Эрик просыпается с утра от удушливой вони – запах смолы плотно окутывает всю комнату. Леншерр торопливо поворачивается к Чарльзу и видит, что тот весь покрылся потом и тяжело дышит ртом.

– Чарльз? Чарльз! – он трясет его за плечо и Ксавьер с трудом открывает глаза.

– Что такое? Я проспал службу?! – спросонья священник не понимает, что происходит и недоуменно смотрит на мужчину.

– Нет, просто… – на самом деле Леншерр не может объяснить свой внезапный порыв. – Мне показалось, что что-то не так, – бормочет он неубедительно.

К счастью, Чарльз не замечает ничего необычного, переворачивается на другой бок и снова засыпает. Эрик же лежит, уставившись в потолок и чувствует, как голова начинает раскалываться от запаха. Тихо встает с постели, чтобы не потревожить Ксавьера, одевается и выходит из комнаты.

За завтраком молодой священник выглядит осунувшимся и немного уставшим, хотя это не так уж и удивительно – прошлой ночью они уснули далеко за полночь, а Чарльз всегда был соней, ему требовалось гораздо больше времени, чем Эрику, чтобы выспаться. Перед выходом Леншерр привычно тянется к нему и целует в лоб, но вдруг замирает и, нахмурившись, смотрит на мужчину.

– Что?

– У тебя температура, – говорит уверенно Леншерр и касается лба рукой.

– Хм, – удивляется Ксавьер, – а я даже не чувствую. Видимо, не стоило вчера вечером пить холодное молоко. Надо было послушать тебя и дождаться, пока оно немного согреется. – Он смущенно пожимает плечами и виновато смотрит на Эрика.

– Оставайся дома, я проведу службу за тебя.

– Ох, Эрик, перестань! – беспечно машет рукой Ксавьер. – Температура совсем невысокая и у меня ничего не болит, все хорошо, правда. Я пошел.

И прежде, чем Леншерр успевает возразить, Чарльз проворно вскакивает со стула, чмокает мужчину в щеку и скрывается за дверью кухни.

На следующее утро голова болит не только у Эрика, но и у Чарльза, который просыпается с сильным жаром и практически без голоса. По настоянию Леншерра они вызывают врача, и тот внимательно осматривает больного.

– Что я могу сказать? Горло не красное, хрипов нет… Не знаю, что с вами, милейший.

Леншерр раздраженно закатывает глаза на данную реплику. Чарльз, видя это, с трудом сдерживает смешок. В итоге Ксавьеру выписывают какую-то чудодейственную микстуру, которая, по словам врачевателя, способна мертвого поставить на ноги, и советуют придерживаться постельного режима. Вот только легче не становится ни через день, ни через два и даже ни через неделю. Спустя полмесяца Ксавьер уже практически не встает с постели. Все действительно выглядит, как банальная простуда, но священник тает на глазах, угасает, будто что-то страшное, беспощадное пожирает его изнутри. Врач разводит руками, а среди жителей начинают ползти слухи, что это начало какой-то смертельной эпидемии. Каноник, Хоуп, а теперь вот и Чарльз Ксавьер. То, что у каноника Авдия голова треснула, как арбуз, а у Хоуп была болезнь легких, видимо вообще никак не тревожит сплетников. После каждой мессы они собираются кучкой возле отца Леншерра и расспрашивают о состоянии Чарльза. Эрика тошнит от их лицемерия, потому что все, что их действительно интересует – разжиться новыми сплетнями, чтобы было о чем посудачить вечером за очередным стаканчиком виски. Поэтому он спешит отделаться от них и возвращается к Чарльзу, который большую часть времени пребывает где-то на границе между сном и явью. Леншерр готов круглосуточно сидеть у его постели, но в короткие моменты бодрствования Чарльз настойчиво велит ему не запускать дела церкви и быть ответственным. Эрик беспрекословно подчиняется.

На короткий промежуток времени наступает улучшение. К Ксавьеру возвращается бодрость духа и аппетит, что несказанно радует Эрика. Он вьется вокруг Чарльза, как курица-наседка, ни на секунду не оставляя одного. Они снова проводят время за долгими разговорами, дискуссиями и просто наслаждаются представившейся возможностью побыть наедине друг с другом. Однажды вечером, когда Леншерр подробно докладывает Чарльзу о том, как прошел очередной день в церкви, Ксавьер внимательно слушает его, удовлетворенно кивает и вдруг задумчиво произносит: