Нет, решение, принятое Эриком, совершенно точно не понравится Чарльзу.

А на следующее утро восьмичасовая служба оказывается отменена. По городку невероятно быстро разлетается весть о том, что каноник Авдий найден мертвым прямо в церкви у алтаря, за которым еще вчера он читал свою, как оказалось, последнюю проповедь. Прибывшие полицейские, покрутившись минут десять на месте, где было найдено тело, абсолютно уверенно сообщают скорбному Эрику и убитому горем Чарльзу – несчастный случай, что тут непонятного. Скользкие каменные ступени, вечером в церкви было темно, а каноник – человек уже не молодой, к слову, – видимо пошел проверить все ли свечи потушены или еще чего, откуда полицейским знать, что священнослужитель мог делать в церкви в столь позднее время? Вот вам и падение, удар затылком сначала об угол алтаря, а потом и о каменные ступени. В общем, слугам закона все и так понятно, поэтому они произносят сухие, официальные слова соболезнования и торопливо отбывают. Чарльз, у которого голова идет кругом от случившегося, начинает подготовку к похоронам, боясь признаться даже себе, что теперь у него вновь появилась надежда, что их с Эриком тайна так и останется тайной. Что касается отца Леншерра, то он в траурном настроении принимает слова сочувствия и поддержки, но не забывает и о том, что, несмотря на произошедшую трагедию, люди по-прежнему нуждаются в их помощи и помощи Бога.

Вскоре жизнь входит в привычный ритм. Они ждут назначение нового каноника и продолжают честно нести свою службу. Забот хватает, но и Чарльз, и Эрик знают, что пока они есть друг у друга, им ничего не страшно. Леншерр научился не обращать внимания на запах ладана, ставший неотделимым от Чарльза. Он все так же не знал, что это и почему запах только усиливается, но что ему оставалось? Только ждать.

Ксавьер вообще не видел никаких причин для печалей, тем более что за последнее время Хоуп и Эрик вроде бы наконец-то сдружились. Девочка даже иногда предпочитала посетить мессу отца Леншерра, а не его – Чарльза.

Вот только или по подлости судьбы-злодейки, или все же по недовольству высших сил, которым, видимо, нестерпимо было наблюдать за счастливыми мужчинами, приходит новая беда – серьезно заболевает Хоуп. Сначала доктора в один голос твердят, что ничего опасного – обычная простуда. Чарльз каждый день навещает девочку, вплоть до того момента, пока состояние вдруг резко не ухудшается и к ней не пускают никого, кроме матери. Организм ребенка оказывается довольно слабеньким, может по этой причине пустяковая на первый взгляд болезнь дает серьезные осложнения. Девочка страдает от сильнейших болей в легких, кашляет кровью, ее мать слезно умоляет докторов что-нибудь сделать, но те разводят руками.

– Давай помолимся за нее? – просит Чарльз Эрика, как будто и не молится вовсе за здоровье ребенка каждый день.

– Ты иди, – Леншерр тепло улыбается, целует священника в лоб и коротко массирует затылок, чтобы хоть немного снять напряжение с мужчины, едва стоящего на ногах от усталости, – я закончу тут некоторые дела и присоединюсь.

Чарльз благодарно улыбается, с любовью глядя на Леншерра, и уходит. А Эрик потирает воспаленные глаза и задерживает дыхание, чтобы хоть на минуту отдохнуть от тяжелого запаха, ставшего почти привычным. И Эрик Леншерр точно знает, что для Хоуп будет лучше, если он не станет вмешиваться и обращаться к Богу.

Как только наступает улучшение, Чарльз торопится навестить девочку, но Эрик слишком боится за него, за его здоровье, поэтому всеми правдами и неправдами уговаривает Ксавьера повременить с визитами и вызывается сам наведаться к Райтам и провести причастие. Чарльз сначала упрямится и никак не хочет соглашаться, но потом все же уступает, но берет с Леншерра слово, что тот передаст Хоуп привет и пожелание скорейшего выздоровления. Для Эрика это такая малость, что он соглашается не раздумывая.

Эрик приходит в дом Райтов утром. Успокаивает пребывающую в постоянной тревоге мать, насколько это возможно, и поднимается на второй этаж, где располагается детская. Входит, тихо прикрыв за собой дверь, стоит несколько секунд, прислушиваясь к чему-то, и, наконец, оборачивается. Хоуп лежит в постели, сложив худенькие ручки поверх объемного одеяла, которое накрывает ее словно белое пушистое облако.

– Доброе утро, Хоуп, – Эрик тихо проходит в комнату и садится на деревянный стул, приставленный к кровати.

Девочка отворачивается от окна. Усталые, потухшие глаза, похожие на бутылочные стекляшки, глубоко ввалились, а под ними залегли темные тени, как безжалостное напоминание о пережитых страданиях. Между бровей и вокруг рта пролегли складки, превратив некогда свежее, юное личико в болезненную маску.

– Здравствуйте, отец, – шепчет девочка, внимательно прищурившись.

Леншерр с ноткой некоторого удовлетворения отмечает, что несмотря на тяжелую болезнь и боль, Хоуп остается верна себе.

– Я пришел для того, чтобы причастить тебя.

– Почему не отец Ксавьер?

– Отец Ксавьер занят и доверил мне провести столь важное таинство, ты против? Кстати он передает тебе привет и пожелание скорейшего выздоровления, и с нетерпением ждет, когда ты придешь на службу.

Девочка какое-то время молчит, пристально разглядывая мужчину, а потом неожиданно улыбается:

– Вы же обманщик.

– Давай лучше будем называть меня лукавым, что скажешь, Хоуп? – Леншерр расплывается в плутовской улыбке. Откидывается на спинку стула, закидывает ногу на ногу, складывает руки в замок и довольно смотрит на собеседницу.

– А какая разница, отец? – насмешливо интересуется она.

– В общем-то, абсолютно никакой, – согласно кивает он, – разве что звучит солиднее, но суть, и правда, одна.

– Вы даже отпевание не позволите провести отцу Ксавьеру, да?

– О чем ты, Хоуп? – мужчина удивленно вскидывает брови и взирает на ребенка. – Вот поправишься, придешь на очередную мессу и вы непременно увидитесь с Чарльзом.

– Опять врете, – она морщится и строго смотрит на него, – я ведь умру, вы знаете.

– Боишься?

– Не очень, – она кидает болезненный взгляд в окно; на улице который день держится на удивление теплая, солнечная погода. – Как думаете, почему так?

– Детям свойственно недооценивать некоторые вещи. К тому же, людям нравится думать, что смерть – нечто далекое, нескорое, что-то, что случается с другими, но никак не с ними. Отец Ксавьер ведь рассказывал тебе, что хорошие дети попадают в Рай, так что…

– Бог такой же жестокий, как и в Библии? – перебивает девочка, пытливо глядя на мужчину.

– Как можно, Хоуп?! – восклицает Эрик, картинно перекрестившись. – Беда-беда.

– Вы абсолютно несерьезный! – следует упрек. – Я пытаюсь узнать, что меня ждет, и действительно ли Он жесток или это так только в представлении людей?

– Сейчас в твоих глазах я стану не только несерьезным, но еще и бестактным, но отец Ксавьер был бы ужасно огорчен, узнай он, что после чтения Библии ты не только не прониклась мудростью Его и снисходительностью к роду человеческому, но еще и считаешь тираном. Такими путями Он и правда разгневается, как думаешь?

– Тогда я попаду в ад. Каноник Авдий говорил, что там такие пытки, что и представить нельзя.

– Удивительное ты дитя, Хоуп, – с уважением и не без восхищения произносит священник. – На моей памяти, не многие взрослые люди, пребывая на смертном одре, были так рассудительны и спокойны.

– А можно ли вообще что-то принимать серьезно, отец, если уж вы оказались одеты в сутану священника? – зеленые глаза насмешливо блестят.

– Может это и случилось от того, что Бог великий шутник? – все же Эрик с симпатией относится к ехидной девчонке.

– И по этой же причине он вас сбросил?

– Увы, но мне придется тебя разочаровать – я ниоткуда не падал, – Леншерр криво усмехается, наблюдая за тем, какая досада отражается на лице ребенка.

– Откуда вы тогда пришли?