– И вам, отец, – девочка, отойдя на несколько шагов, вдруг обернулась и произнесла, – кстати, отец Ксавьер, то яблоко было червивым.

И прежде, чем Чарльз успел что-то ответить, побежала к матери.

Легкая, но сильная рука сжала его плечо.

– Эрик, – Ксавьеру не нужно было видеть, он знал это прикосновение.

– Чарльз, – Леншерр все с той же нежностью во взгляде смотрел в голубые глаза священника. – Как ты? Не устал?

– Нет, я в порядке, спасибо.

Они свернули в сад. Прошли вглубь и тени ветвей скрыли их от посторонних глаз.

– Сегодня и правда все прошло очень удачно. Ты молодец, Чарльз.

– Я всего лишь помогал тебе, – Ксавьер хотел быстрее попрощаться, уйти от Эрика, но теперь – оставшись с ним наедине – не мог этого сделать, потому что это было сильнее него.

– Скромность – одна из твоих главных добродетелей, Чарльз. Ты побледнел, может тебе стоит пойти прилечь? Я сказал канонику, что последние дни тебе нездоровится, поэтому все оставшиеся на сегодня дела я взял на себя, а ты лучше отдохни. Я зайду к тебе вечером, хорошо? Может, проводить тебя до комнаты?

– Нет-нет, – Ксавьер боялся подумать о том, чтобы остаться с Леншерром один на один в замкнутом пространстве, – ты прав, кажется, у меня слабость, пойду прилягу.

– Увидимся, друг мой, – с беспокойством в голосе ответил Эрик, глядя в спину удаляющегося священника.

Вечером, как и обещал, Леншерр навестил Чарльза, который все это время провел в своей комнате, заперев дверь. Молодой священник на несколько часов забылся беспокойным сном, в котором его истязали ни то адские языки пламени, ни то длинные, музыкальные пальцы, скользящие по телу, обжигающие прикосновениями, заставляющие подаваться вперед и умолять о большем. Ксавьер проснулся расстроенный и, что привело его в ужас, возбужденный, и визит Эрика совсем его не обрадовал. Чарльз краем уха слушал Леншерра, который рассказывал о том, как прошел день и кого из прихожан он успел навестить, но даже не пытался казаться заинтересованным. Довольно быстро мужчина понял, что его не слушают, замолк и серьезно взглянул на священника.

– Чарльз. Чарльз! – ему пришлось повторить имя Ксавьера, потому что тот настолько углубился в свои безрадостные мысли, что перестал обращать внимание на то, что происходит кругом.

– Да, Эрик? Прости меня, пожалуйста, но я действительно неважно себя чувствую. Извини.

– Я тревожусь за тебя, – Леншерр встал со стула, положил свой розарий на стол и присел на кровать рядом с Ксавьером. – Что с тобой происходит? Я же вижу, что что-то случилось, ты мог бы со мной поделиться и…

– Ничего не происходит! – раздосадовано выкрикнул Чарльз, рассерженно сверкнув глазами. Резко вскинул низко опущенную до этого голову и понял, что оказался совсем рядом с Эриком. Слишком близко. – Уходи, Эрик. Уходи немедленно! Я хочу остаться один.

– Хорошо, Чарльз. Прости меня, пожалуйста, если я тебя чем-то обидел.

Мужчина поднялся и понуро пошел к выходу. Когда дверь тихо закрылась, Чарльз упал лицом в подушку и с ненавистью к себе подумал, что обидел человека, которого любил.

Чарльз правда не замышлял ничего дурного, когда перед самым сном увидел, что на столе лежат четки Эрика, которые он, судя по всему, забыл после вечерней ссоры. Чарльз немного пришел в себя, вернул прежнее самообладание и решил отнести вещь законному владельцу. Торопливо откинул одеяло, встал, поправив ночную рубаху, которая перекрутилась вокруг бедер, и подошел к столу. Осторожно взял розарий, взвесил на ладони, ощутив приятную тяжесть, обмотал вокруг запястья. Он замечал за собой, что всегда внимательно смотрит на то, как Эрик обращается с четками, как завораживающе медленно перебирает бусины длинными пальцами, как подносит крест к губам, бережно целует. В такие моменты Ксавьер чувствовал постыдное возбуждение. Вот и теперь залился краской смущения, поспешно стянул чужую вещь с запястья, которое словно горело, рассердился вдруг и на себя – за собственную слабость, и на Эрика – хоть его не в чем было винить. Торопливо и нервно распахнул дверь, решительно игнорируя неприятное ощущение от чьего-то пристального взгляда в затылок, выскользнул из комнаты и захлопнул дверь. Распятие на стене покачнулось.

Ксавьер всегда трепетно и с уважением относился к чужому личному пространству, никогда не забывал про этикет и элементарные правила хорошего тона, поэтому он никак не мог объяснить, почему в этот раз даже не постучал, прежде чем бесшумно раскрыть дверь в комнату Эрика. Шагнул внутрь и замер при виде открывшейся ему картины. Леншерр, видимо только вернувшись из ванной, стоял спиной к двери. И именно на его обнаженную спину и уставился Ксавьер. Свет от свечей причудливо играл на коже, отбрасывал тени, делая сильное, жилистое тело еще более пленительным. Капельки воды стекали к пояснице, и Чарльз опустил взгляд ниже. Судорожно втянул, казалось, раскаленный воздух сквозь стиснутые зубы, почувствовал, как вмиг покрылся тонкой пленкой пота. Жадно облизнул пересохшие губы, неотрывно глядя на ямочки на пояснице. Даже сейчас, в тот самый момент, когда уже не оставалось возможности юлить и выворачиваться, Ксавьер из последних сил врал себе, убеждал самого себя, что не смотрит с голодом и желанием на стоящего перед ним обнаженного мужчину. Что ладони не покалывает от тяги прикоснуться к влажной гладкой коже, что губы не покалывает при мысли о том, как сильно хочется собрать капельки воды этими самыми губами, сцеловать их, языком пройтись вдоль позвоночника до самых ямочек на пояснице, а потом медленно спуститься ниже. Нет, конечно же Чарльзу Ксавьеру не хотелось ничего такого, абсолютно точно нет. Вот только наливающийся тяжестью и жгучим, нестерпимым желанием член был абсолютно не согласен с малодушным, трусливым Ксавьером. Обнажившаяся головка мазнула по тонкой ткани рубахи, и Чарльз не смог сдержать жалобного всхлипа.

Эрик Леншерр ждал. Неторопливо проходился полотенцем по груди, животу и бедрам, когда почувствовал сквозняк от открывшейся двери, а потом спиной ощутил чужой взгляд. Он знал, что Чарльз принесет ему розарий, был уверен в этом, потому что успел изучить Ксавьера. И, в том числе, успел разглядеть то, что тот тщательно скрывал, пытался похоронить в себе. О, Эрик знал. Абсолютно точно знал, потому что сам глаз не спускал с благочестивого, целомудренного Чарльза, который с самой первой их встречи, которая состоялась в ту штормовую, страшную ночь, изводил, искушал Эрика. Своими выразительными, нежными взглядами заставлял Леншерра забыть, зачем он здесь. Это Ксавьер сбивал его с пути, дурманил голову и заставлял тело становиться бесконтрольным от желания. Леншерр злился на себя за такую реакцию, но ничего не мог поделать. Но теперь, когда Чарльз сам пришел к нему, Эрик не собирался упускать шанс. Он откинул полотенце куда-то в сторону и медленно повернулся.

– Закрой дверь.

Ксавьер, не смея отвести взгляд от спокойного, властного лица Эрика, разжал вспотевшую ладонь, дверь захлопнулась. Щелчок замка отрезал Чарльза от мира, который находился за пределами этой комнатки, от всех людей. Остался только он и Эрик.

Леншерр не двигался. Стоял, расслабленно опустив руки вдоль тела, грудь мерно вздымалась. Его выдавал только темный, голодный взгляд, жадно скользивший по телу Ксавьера. И этот взгляд заставлял Чарльза чувствовать себя обнаженным, открытым перед Эриком. Распятым.

– Я… Я… – кожа Чарльза полыхала. Он поверхностно, быстро дышал, то и дело скользя влажным языком по губам. – Я принес твой розарий.

Леншерр вскинул брови, уголки губ дрогнули и поползли вверх.

– Розарий? – повторил он, медленно приближаясь к Ксавьеру, распластанному по стене. – Спасибо, Чарльз, он нам пригодится.

Ксавьер в ответ лишь зажмурился, мелко дрожа всем телом и едва не рыдая от удушающего чувства стыда и возбуждения. Как он мог? Как мог захотеть мужчину? Поддаться похоти и зайти так далеко? Чарльз стыдливо отвернулся, сильнее вжался спиной в стену, словно хотел слиться с ней, пройти сквозь нее, исчезнуть, никогда больше не видеть Эрика, который стал свидетелем его слабости.