– В этом году плоды очень душистые. Надеюсь, тебе понравится, – Чарльз улыбнулся, почему-то ощущая смутную тревогу.

Девочка без улыбки кивнула, развернулась, не попрощавшись, и стала удаляться. Ксавьер понуро вздохнул: Хоуп все же обиделась.

Чарльз очень хотел посмотреть, как Эрик проводит подготовку, поэтому попросил у Леншерра разрешения присутствовать на втором занятии. Он тихо устроился между алтарниками по правую сторону от алтаря и с нетерпением стал ждать начала. Дети, а их было семь – поровну в каждой группе – поднялись при появлении отца Леншерра. Эрик решил не подниматься к алтарю, вместо этого он разместил детишек вокруг себя, а сам сел в центре. Он связал это занятие с предыдущим, и рассказал малышам о том, как Иисус вошел в Иерусалим вместе со своими учениками, хоть и знал, что его ждет смерть. После смерти он хотел оставить о себе память. И символом этой памяти стал Он сам. Отец Леншерр максимально доходчиво и понятно попытался объяснить детям, в чем заключалась суть великого таинства. Все присутствующие внимательно слушали его. В конце занятия Эрик предложил задать вопросы, если кто-то что-то недопонял. Он хвалил детей за их любознательность. Потом напомнил о времени следующей встречи, дал каждому по конфете, мешочек с которыми хранился за алтарем, и отпустил всех по домам. Когда последние шаги маленьких ножек стихли, Эрик повернулся к Чарльзу, который продолжал сидеть в тени и с нескрываемым восхищением смотрел на мужчину. Ксавьер все чаще ловил себя на мысли, что никто не может сравниться с Эриком, никто не может быть таким правильным, таким набожным, таким идеальным. Во время молитв он просил прощения перед Богом за такие мысли, но ничего не мог с собой поделать. Грешные думы никак не хотели покидать его голову, и с каждым днем Чарльз страдал все больше и больше.

– Что скажешь, Чарльз? – Леншерр присел рядом и отвлек Ксавьера от грустных мыслей. – Думаешь, я достаточно понятно все объясняю? Вдруг дети стесняются задавать вопросы?

– Нет, Эрик, о чем ты говоришь, – как Леншерр вообще мог усомниться в себе? – Ты замечательный рассказчик. Самый лучший.

Ксавьер понимал, что его чувства к Эрику зашли слишком далеко. Это уже не было простым невинным восхищением.

– Ты грустишь, Чарльз, – все это время Леншерр пристально наблюдал за священником, – что-то случилось? Последние дни ты сам не свой. Я видел, как ты молился здесь вечерами. Принесли ли беседы с Богом должное облегчение? Если тебя что-то тревожит, я всегда готов выслушать и помочь тебе, друг мой.

– Нет, Эрик, все хорошо, не переживай, – никогда Чарльз не позволил бы Эрику узнать о тех порочных мыслях и видениях, что преследовали его.

– Как скажешь, – Леншерр кажется расстроенным, – спишем это на то, что сегодняшний рассказ так на тебя подействовал.

– О, это и правда одна из самых печальных страниц в жизни Христа! – Ксавьер с облегчением хватается за возможность сменить тему. – Как это страшно – быть преданным одним из самых близких людей! Как Иуда мог так поступить?!

– Может он сделал это только потому, что был единственным, кто действительно любил Христа?

Чарльзу сначала кажется, что он ослышался. Он медленно поворачивает голову направо и широко распахнутыми, изумленными глазами смотрит на Эрика.

– Что ты такое говоришь? – едва шевелит губами пораженный священник.

– Я хочу сказать… – Леншерр подвигается ближе, наклоняется к Чарльзу, и шепчет доверительно, – …что, если Иуда сделал это, чтобы увидеть, кто на самом деле был предан Иисусу и готов был пойти за ним до самого конца? Кто готов был защищать его до последнего?

– Это какое-то безумие, Эрик, – и Ксавьер сейчас не уверен, что имеет в виду слова Леншерра, а не то, что все готов отдать, лишь бы еще раз почувствовать теплое дыхание на своих губах.

– Может и безумие. Любовь безумна, Чарльз, она толкает людей на страшные поступки, – Эрик опускает взгляд на приоткрытые губы Ксавьера. – Вопрос лишь в том, как далеко человек готов зайти ради своей любви? Кто-то готов предать все, что знал ранее. Оставить все, чем жил. Ты бы пошел на это, Чарльз?

– Я… – у Ксавьера от волнения мгновенно пересыхает во рту, а жар заливает щеки. – Да, я бы пошел на это.

Он пугается своих же слов, своего признания. Священник вздрагивает и ему кажется, что он физически чувствует на себе осуждающий взгляд с распятия.

Эрик на данную реплику легко улыбается и заставляет Чарльза поднять голову, придерживая его подбородок своими длинными, изящными пальцами.

– Я бы тоже пошел на все ради своей любви, – он с нежностью смотрит Чарльзу в глаза. Аккуратно откидывает непослушную темную прядь, упавшую на лоб, и ласково проводит большим пальцем по щеке. – Мы с тобой в этом так похожи.

Чарльзу Ксавьеру кажется, что он погибает.

После того странного, неправильного разговора Чарльз замкнулся в себе. Он тщетно пытался уничтожить, похоронить эту больную любовь к Эрику Леншерру, выжечь ее из сердца, но у него ничего не получалось. Он неистово молился, но Бог, кажется, не хотел его слышать. Ксавьер остался один на один со своим искушением, и он не был уверен, что у него хватит сил бороться. Единственное, что его подбадривало и заставляло держаться, так это то, что их дети были прекрасно готовы к первому причастию, которое вот-вот должно было состояться.

Утро Светлого Христова Воскресения выдалось безоблачным. Может, Господь услышал молитвы священника, а может это погода решила сжалиться над ними всеми, но лучшего утра и пожелать было нельзя. Торжественную мессу должен был служить Эрик, а Чарльз помогал ему. В церкви было не протолкнуться. Кругом стоял шум, все пребывали в приподнятом настроении, ожидание будоражило. Когда служба началась, Чарльз взглянул на своих причастников, сидящих на передней скамье. Дети в белых одеждах были похожи на ангелов. Церемония шла своим чередом, все было ни единожды отработано, отрепетировано и выверено. Когда каноник начал читать отрывок из послания апостолов, Чарльз бросил быстрый взгляд на второго священника. Эрик смотрел на него. Ксавьер торопливо отвел глаза.

Тем временем, колокол известил об освящении Святых даров и о причастии. Дети встали и подошли к алтарю, преклонили колени, после чего к ним приблизился Эрик и дал им их первое в жизни причастие. После к нему потянулись родители детей и другие прихожане, а Чарльз помогал причастить всех желающих. Когда служба закончилась, каноник, весьма довольный прошедшей мессой, принялся хвалить своих священников, но Чарльз лишь коротко, вежливо кивнул, и поспешил на улицу. Ему нужно было увидеться с Хоуп.

Он застал девочку с мамой около сада. Поздоровался с миссис Райт, выслушал слова благодарности и, наконец, обратился к девочке:

– Как ты, Хоуп? Ты довольна своим первым причастием?

– Очень, отец Ксавьер. Я слышала, как каноник хвалил вас. И все прихожане хвалили.

– Спасибо, Хоуп, – Чарльз скромно улыбнулся. Тут не было его заслуги, только благодаря Эрику все прошло безукоризненно. – Я надеюсь, мы с тобой по-прежнему добрые друзья?

Ксавьер чувствовал себя не очень уверенно и все еще ощущал отголоски вины за то, что отдал Хоуп Эрику, но ему необходимо было услышать, что у него все еще есть хотя бы один человек, который вместе с ним.

– Конечно, отец Ксавьер, – девочка ни секунды не задумывалась над ответом. – Я понимаю, почему вы это сделали, и я по-прежнему ваш друг.

– Спасибо тебе, Хоуп, – Чарльз испытал неимоверное облегчение. Его душа словно расправила крылья, избавившись от тяжкого бремени. – Ты самый замечательный ребенок. – Он ласково погладил ее по голове.

– Да, я знаю, – улыбнулась она, хитро блеснув глазами. Хотела еще что-то добавить, но вдруг нахмурилась

– Я пойду, отец Ксавьер, – заторопилась девочка, – мама меня ждет. – Женщина стояла около дороги и увлеченно разговаривала с одной из подруг.

– Спасибо тебе за сегодняшний день, Хоуп, – поблагодарил ее Чарльз и дотронулся поцелуем до рыжей макушки. – Удачи тебе.