На губах Эрика появляется неуверенная улыбка, он кажется немного обескураженным, но наконец-то приходит в себя после долгой, изматывающей прогулки по воспоминаниям прошлого. Он снова становится тем Эриком, которого так слепо и всепрощающе любит Чарльз.

– Так что там с шоколадом? – Ксавьер подходит к столу, открывает правый верхний ящик, и видит лежащую поверх бумаг шоколадку, – правый, значит. Мне стоит внимательнее слушать тебя, мистер Леншерр.

Тот тем временем подходит к невнимательному генетику, обхватывает его крепко-крепко руками, утыкается в затылок. Чарльз откидывает голову ему на плечо, касается губами подбородка и успокаивающе запускает пальцы в волосы.

– Пойду, поставлю чайник, – говорит Леншерр, но не двигается с места и не выпускает Чарльза из кольца своих рук.

Комментарий к Глава 3

Примечания к главе:

1)Имперский орел – герб, который являлся официальным государственным символом Германии. После того, как Адольф Гитлер пришёл к власти в 1933 году, орёл Веймарской республики был сохранён до 1935 года. Находившаяся у власти нацистская партия использовала в качестве своей эмблемы чёрного орла, державшего в лапах стилизованный дубовый венок, со свастикой в центре.

2)Кольцо «мертвая голова» – персональный наградной знак, выдаваемый лично Генрихом Гиммлером членам СС. В случае смерти владельца или же его ухода из СС, кольцо было положено сдавать Гиммлеру для возвращения его в замок Вевельсбург в качестве памяти о владельце. Если владелец кольца погибал в бою, его соратники должны были предпринять максимум усилий для возврата кольца и предотвращения его попадания в руки врагов. В связи с этим, передача кольца, которое принадлежало отцу Эрика, его семье – моя выдумка.

3)Всеобщая мобилизация населения была объявлена Гитлером в октябре 1944 года.

4)Гитлерюгенд – молодёжная организация НСДАП. Членами союза были только юноши. Запрещена в 1945 году.

5)Фаустпатрон – первый противотанковый гранатомёт одноразового действия.

6)Вообще, все записи в дневнике лишь плод моих фантазий. Но последняя запись является дикой мешаниной, состоящей из песни Владимира Высоцкого «От границы мы землю вертели назад…», и воспоминаний немецкого офицера Гофмана, который принимал участие в Сталинградской битве от начала и до конца.

========== Эпилог ==========

Профессор Ксавьер открыл дверь своим ключом, с трудом удерживая в одной руке пакет с продуктами и портфель, набитый курсовыми студентов. Дотащил все это до кухни, водрузил на стол. Только собрался убрать упаковку яиц в холодильник, как его неожиданно схватили со спины.

– Ааа! Ты испугался, Чарльз! – Эрик, вынырнув из-за спины Ксавьера, радостно расхохотался, расплываясь в довольной акульей улыбке.

– Я. Уронил. Яйца. Какого черта, Эрик?!

– Главное, что чувство собственного достоинства всегда при тебе, Чарльз, – проникновенно заметил Леншерр, все еще посмеиваясь, – а, ты про куриные яйца, – нахмурился он, заметив растекающуюся по полу лужицу из белков и желтков.

Чарльз испепеляюще зыркнул в ответ, и оставив виновника беспорядка прибираться, направился в спальню. Скинул пиджак с заплатами на локтях, и только взялся за запонки на рубашке, как следом вальяжно зашел Эрик.

– Позволь мне поухаживать за тобой, любовь моя, – снова обнажив акулий оскал, Леншерр принялся снимать запонки и расстегивать пуговицы.

– Иногда я просто не понимаю, как терплю тебя уже больше десяти лет, – для вида проворчал Чарльз, позволяя немцу стянуть рубашку с плеч.

– Ну… может это потому, что я замечательный?

– Ну да, конечно, – хохотнул Ксавьер.

Эрик хитро улыбнулся и потянулся за поцелуем.

– Вообще-то я ждал тебя, чтобы кое-что показать.

– Что?

– Я почти закончил ее, Чарльз, – он стал серьезным, – хотел, чтобы ты был рядом, когда останется последний штрих.

Чарльз изумленно взглянул на Леншерра:

– Так вот, что ты печатал вторую неделю по ночам!

– Ты слышал, как я печатаю?

– Да, просыпался иногда, тебя не было рядом, а из зала доносился звук печатной машинки, – пояснил тот.

– И часто ты просыпаешься по ночам? – Леншерр настороженно взглянул на Ксавьера.

– Нет, а к чему такие вопросы, Эрик? – Чарльз честными глазами заглянул в самую душу. Немец, однако, выучив этот взгляд за годы, решил уточнить:

– То есть, больше ты ничего не слышал?

Профессор недоуменно захлопал глазами.

– Чарльз, – в ночной тишине, которую нарушали только стрекочущие сверчки за окном, раздался шепот, – Чарльз, ты спишь?

Эрик, не услышав ответа, прислушался к тихому сопению Ксавьера, который свернувшись калачиком на своей половине кровати, видел уже десятый сон.

Леншерр откинувшись на спину, и закинув руку за голову, тихо прошептал:

– Я так люблю тебя, Чарльз. Ты самое прекрасное, что было и есть в моей жизни. Ты всегда верил в меня, поддерживал, даже тогда, когда я сам переставал верить в то, что делаю. Ты был таким юным, наивным студентом, когда я влюбился в тебя. Хотя и я был не лучше. Я и сейчас не лучше, веду себя рядом с тобой, как влюбленный мальчишка.

Эрик тихонько хмыкает себе под нос, поворачивается к Чарльзу, который все так же безмятежно посапывает. Прижимает его спиной к своей груди, покрывает ласковыми поцелуями плечо, усыпанное веснушками, которых стало еще больше, стоило Ксавьеру провести пару дней на пляже под солнцем, где он, раскинувшись на песке, часами мог смотреть на лазурное необъятное море. Обняв Чарльза, Эрик утыкается ему в затылок, и через несколько минут проваливается в безмятежный, глубокий сон. Генетик открывает глаза и улыбается. Прикасается губами к костяшкам на руке Леншерра, и тихонько шепчет в ответ:

– Глупый-глупый Эрик.

– Не понимаю о чем ты, – искренне говорит Чарльз, – но если ты что-то делал с моим бренным, бессознательным телом, то я просто не хочу ничего знать.

Леншерр еще пару мгновений смотрит на него, прищурившись, но, видимо, убедившись, что Ксавьер не лукавит, расслабляется.

– Хорошо. А теперь пошли скорее! Я готов закончить.

Они торопливо перемещаются в светлый большой зал, где у окна стоит рабочий стол Эрика с печатной машинкой. Леншерр устраивается на стуле, кладет пальцы на клавиши, а Чарльз привычно встает у него за спиной, и с волнением смотрит, как его мужчина заканчивает книгу, над которой работал более восьми лет. Книгу, которая наконец-то была написана, стала искуплением и освобождением Эрика от его прошлого, груз которого он нес на себе все эти годы.

– Готов? – спрашивает Леншерр.

– Готов. – Почему-то шепотом отвечает Ксавьер.

Эрик привычными, твердыми движениями печатает последнее предложение, ставит точку и смотрит на Чарльза. Тот чуть сжимает ладонь на его плече и улыбается, глядя своему немцу в глаза. И тогда Эрик уверенно допечатывает последнее слово: «Конец».