Олег обернулся, вскрикнул. За ним со дна поднимались серебристые бульбы размером с кулак!

– Таргитай, – взмолился он, – пошибче бы!

– Быстрота нужна при ловле блох…

Ноги до развилки погружались в воду и до колена – в мягкое, гадкое, опасное. Иной раз шест уходил в воду, дважды кто-то вырывал из рук, вел в сторону.

Островок приближался, деревья казались непривычно крупными среди ровного Болота, где и мохнатая кочка – редкость. Запах гнили усилился, дно начало повышаться. Таргитай выбрел на берег, заваленный пучками гнилых стеблей, расползающимися в студень лилиями, тонкими плетями болотной травы, останками водяных гадюк, жаб, пиявок. Сердито жужжали тучи мух, огромных, толстых, в гнилье копошились белесые и кроваво-красные черви.

Таргитай торопливо доковылял до сухого места, упал на спину, задрал ноги, выливая воду из сапог, лишь потом разулся, отодрал присосавшихся пиявок, уже раздутых, почерневших от крови. Олег торопливо разделся донага, разбросал одежду на кустах.

– Сопрут, – бросил Таргитай невесело.

– Кто сопрет? – не понял Олег.

– Упыри. Или жаба покрупнее.

Олег скривился, бросил укоризненный взгляд. Грязь покрывала его до ушей, даже лицо было в потеках грязи и пота, а на макушке прилипли тоненькие плети с ажурными листиками. Он едва держался на ногах, дышал тяжело, в груди хрипело.

– Надолго не располагайся, – предупредил Таргитай.

– Я не полезу обратно! – вскрикнул Олег в страхе.

– Полезешь. Когда к тебе ночью в постель заберутся упыри.

Деревья закрыли болотную воду, но запах гнили держался, воздух был сырой, липкий. Самые высокие и толстые стволы находились в середке островка.

Олег убирал с себя грязь, а Таргитай, вздыхая, сгреб в кучу высохшие стебли кувшинок и сухие ветви – их лежало много.

– Брось огниво!

Олег торопливо развязал мешок, суетливо рылся, едва не влезал в мешок с головой. Таргитай смутно удивлялся, что волхв, который старше на три года, даже не спорит, повинуется.

Таргитай кое-как высек искры, раздул, набросал сверху сухих стеблей, упал на землю и раскинул руки.

– Не пойму, как люди всю жизнь суетятся, таскают, копают, охотятся, приколачивают, вяжут, обтесывают, рубят, чистят, сушат…

Голос внезапно оборвался. Олег в испуге наклонился над Таргитаем, глаза волхва распахнулись во всю ширь. Рожа Таргитая была перекошена, изо рта потек устойчивый храп, а губы кривились в глупой улыбке.

Олег поспешно вытряс из мешка обереги: деревянные, каменные, сплетенные из жабьих жил, вырезанные из косточек кожаниц. Таргитай всхрапнул, заплямкал губами, перевернулся на бок, едва не угодив в костер.

Олег пнул его носком сапога:

– Эй! Просишься в вирий, где светит черное солнце?

Таргитай отодвинулся от огня и, не раскрывая глаз, вытащил из мешка мясо. Олег с отвращением отвернулся. Большая сытость брюху вредит!

– Хвороста маловато, – пробурчал Таргитай. Он с хрустом жевал сочные стебли хвоща. – Принеси, ты же волхв, лесной человек.

– А ты?

– Я? Мы – простые, попелюшные. Был бы теплым очаг, а Лес хоть бы вовсе сгинул.

Олег привстал, оглядывая окрестности. Со всех сторон несет гнилой водой, голоса лягушек доносятся тяжелые, бухающие, словно вбивают в мокрую землю сваи.

– Я лучше послежу за костром, – предложил он услужливо. – Все-таки дело волхвов – огонь. Да и обереги выставлю по старшинству…

– Кого страшат твои обереги? Разве что муху перепугать до смерти… нет, до полусмерти, если твоим оберегом треснуть по башке. Лучше собери ветки, пока светло.

Он лежал на спине, медленно двигая крепкими челюстями. Глаза стали пустыми, в них отражались нависшие ветви. Олег с трудом поднялся, морщась от боли в мышцах. Таргитай по своей тупости не ценит жизнь, этот молодой и здоровый парняга умрет при одной мысли, что надо поработать.

– Не давай погаснуть костру, – сказал Олег, уходя. – Кроме нас, никто ветку не подбросит.

Таргитай дожевал, бережно вытащил свирель. Приложил к губам, набрал в грудь воздуха, но вдруг за ближайшими деревьями заверещало так страшно, будто кого-то придавило деревом. Таргитай выпустил воздух, задумался: подниматься или погодить, а вскоре на поляну, пятясь, вывалился волхв. Брякнулся, упал на спину, перебежал на четвереньках к костру.

– Что стряслось? – поинтересовался Таргитай голосом умирающего лебедя. – Опять лягухи?

Трясущийся палец Олега дергался, попадая то в небо, то в землю, наконец волхв чуть не заплакал, кивнул в сторону ближайших деревьев. Там булькало, хлюпало, вонь накатывала густыми волнами. Олег присел на корточки, став похожим на крупного зайца, зажал ладонями уши и зажмурился.

– Что там? – повторил Таргитай. – Удирал от простых жаб, а попал к их деду?

Олег закивал так истово, что стукнулся лбом о землю. Таргитай замедленно перевернулся на брюхо. От костра идет тепло, сжигает гнилостный запах. За деревьями же сырь, грязь, пахнет слизью. Но волхв так причитал и трясся, что Таргитай пересилил себя, поднялся.

Дальние края Болота исчезали в волнах желтого тумана. Между широкими, плавающими по воде листьями вскипали бурунчики, лопались бульбашки, распространяя гадостный запах. Мелькнула худая желтая рука с длинными когтями, похожая на осклизлую ветку. Судорожно запрыгали, погружаясь в воду, толстые листья и крупные белые цветы.

По Болоту плыла грязная желто-серая голова, облепленная ряской и тиной. Застыла, неотличимая от болотной кочки, медленно двинулась, почти не тревожа неподвижную воду, к торчащему выворотню. Лягушки не шелохнулись, как вмороженные в листы кувшинок, а упырь добрался до выворотня, полез – толстобрюхий, с блестящей скользкой кожей. Вислый живот поднимался и шлепался о мокрое дерево, тонкие кривые ноги с перепонками подрагивали, он цеплялся за корни тонкими паучьими лапами. Упырь казался огромным горбатым слизнем, лишь глаза были как у лягухи: выпяченные, немигающие.

По Болоту повсюду выныривали голые, как колено, головы. Уже не прячась, потянулись к одинокому выворотню. Листья кувшинок начали раскачиваться, лягушки шумно прыгали в воду. Один упырь, нащупав под водой лежащий на дне ствол, вскарабкался, пошел к выворотню, высунувшись до пояса. Донный ил и грязь поднялись наверх, вода помутнела.

Послышались крадущиеся шаги. Таргитай пригнулся, пряча голову от удара, а другой рукой выдернул секиру из ременной петли.

– Это я… – сказал Олег торопливо. – Они еще там?

– Заскучал по родне? А с виду такие разные…

– Тарх, что они там делают?

– Твою шкуру делят. И обереги.

Олег выглянул из-за плеча Таргитая. Он дышал шумно, будто пробежал пару верст, его кудрявая бороденка щекотала Таргитаю шею.

– Вот тот, – указал Таргитай пальцем, – требует делить обереги поровну, а вон тот кричит, что надо по-братски… А старшой велел отдать тому, что сдерет шкуру с волхва.

– Я не волхв!

– Им скажи. Я знаю, что из тебя волхв, как из моего…

Он не договорил, а Олег выспрашивать не стал. Вокруг выворотня головы торчали плотно, для воды не осталось места.

– Откуда столько? – прошептал Олег с мукой. – Не ночь, а повылезли. Правда, небо в тучах, но все-таки светло!

– Хвороста набрал? – спросил Таргитай.

– Как я мог? – прошептал Олег яростно. – Ты дурак и лодырь, потому не зришь опасности. Упыри – самое большое зло! Богов еще не было, а мир уже был поделен между упырями и берегинями!

Таргитай скривился от мощного запаха. Хоть секиру вешай… Наверное, потому и не живут здесь берегини?

– Почему не набрал? – спросил он.

– Упырей увидел, говорю тебе! Мы прошли через Болото, потому что они боятся солнца, но сейчас нагнало туч. Вдруг да хлынет ливень?

– В ливень даже лягушки скачут по берегу, – заявил Таргитай.

– Ежели лягухи, то и упыри…

– Это как два пальца замочить. За жабами и упыри не отстанут. Ты нагреби хворосту. Стемнеет, быть нам в Болоте.

Верхушки деревьев грозно зашумели. По Болоту прошла рябь, кувшинки с оставшимися лягушками заколыхались. Небо темнело быстро. Тучи ползли темные и тяжелые, как грех. Над Болотом темнело, но упырь блестел, как смазанный свиным салом, вокруг поблескивали такие же безволосые бородавчатые головы. Упырь приподнимался на всех четырех лапах, тяжело и надсадно квакал. Его живот с трудом отрывался от мокрого дерева, а покрытая слизью кожа стала матовой, собралась складками.