– Да как-то еще не получилось, – засмущался Голубничий. – Мы хотели на природу сегодня или завтра выбраться. Завтра, скорей всего. Сегодня отосплюсь немного, да и День Победы отметить собирались.

– Это святое, – одобрил Померанцев. – Я вас только в крайнем случае побеспокою. У нас завтра кто дежурит? Старыгин или Кошелева?

– Жанна Кошелева завтра, она меня меняет, – уточнила Гаврилова.

– Всё, друзья-товарищи, давайте действовать. Виктор, вы Анне Мефодьевне мою просьбу передайте и сразу домой отдыхать. Мы ее здесь дождемся.

Голубничий кивнул и молча вышел из палаты, ни с кем не попрощавшись. То ли забыл от волнения, то ли собирался остаться в клинике, несмотря на настоятельную рекомендацию руководства ехать домой.

– Лена, давайте, пока Анна Мефодьевна поднимается, попробуем вот что сделать. Я начну легонько массировать кожу лица у него, в том числе вблизи век, а вы повнимательней следите и в случае чего ассистируйте мне. Нельзя допустить, чтоб Карпунцов опять в сон погрузился.

– Да-да, поняла я, – согласно мотнула головой Гаврилова. – Странно все это. Насколько я помню, в описанных случаях длительной летаргии больной сразу просыпается, может чуть ли не ходить. Говорить точно может. А тут нетипично: открыл глаза, закрыл и больше ничего.

– Во-первых, достоверно описанных случаев прискорбно мало, – ответил Померанцев, мягкими круговыми движениями массируя лицо пациента. – А во-вторых… во-вторых, вы правы. Я тоже помню, что у других выходящих из летаргического сна сразу возникает осмысленная речь и двигательная активность. Хотя, признаюсь, мне всегда такое казалось странным с учетом крайне длительного периода обездвиженности.

– Ой! – прервала главврача Елена. – У него кожа на щеках порозовела! Нет этой гнетущей белизны.

– Это реакция на массаж. – Померанцев тоже заметил порозовение, но боялся сглазить, спугнуть удачу. – Ладно, хватит пока. Не дадим мы тебе, дорогой товарищ Алексей, снова в спячку погрузиться! Хватит уже, наотдыхался, пора и честь знать!

Иван Петрович надеялся, что бодро-шутливый тон его слов тоже сыграет свою роль. Известно по описаниям, что пациенты, находясь в состоянии летаргического сна, слышат и даже запоминают слова, произносимые в их присутствии. Не все, конечно, а связанные с важными или просто яркими, эмоционально насыщенными событиями. Хотя это очень дискуссионно. Случаев крайне мало, достоверно описанных вообще кот наплакал. Но сейчас, когда появились первые явные признаки пробуждения, Карпунцов, скорей всего, слышит обращенные к нему слова. По крайней мере, в это хотелось верить.

– Наотдыхался – это вы, Иван Петрович, точно сказали, – резюмировала неслышно подошедшая к двери Анна Мефодьевна. – Сейчас я тебя, Алешенька, покормлю, а ты и просыпайся сразу. Нечего перину тут мять!

Померанцев оглянулся на медсестру и с радостью убедился, что испуг у той полностью прошел. Пожалуй, можно ее оставить наедине с Карпунцовым, пусть все манипуляции с вводом питательной смеси делает. Уж очень хорошо она с кормлением справляется, за годы движения до автоматизма доведены. Да и другие медсестры с уходом за Карпунцовым справляются неплохо.

– Давайте, Анна Мефодьевна, приступайте. Справитесь? Или помочь нужно? – Глаза главврача светились одобрением и поддержкой.

– Да нешто я не справлюсь? – проворчала старшая медсестра больше для проформы. – Разве такое водилось за мной?

– Вот и чудесно. В вас я всегда уверен. – Померанцев перевел взгляд с Анны Мефодьевны на Гаврилову. – Идемте, Елена Сергеевна, ко мне в кабинет, обсудим ситуацию.

Едва они успели спуститься на третий этаж, как сзади раздался топот шагов тяжело, с придыханием, бегущей Аннушки:

– Иван Петрович, дорогой! Он меня послал!

Померанцев в недоумении остановился, успев заметить, что выражение лица Гавриловой показывало, что и та ничего не понимает.

– Кто кого куда и зачем послал? – своим вопросом Иван Петрович затормозил на ходу Аннушку, несущуюся по коридору и готовую своей располневшей фигурой снести Померанцева с Гавриловой в придачу, окажись они на траектории ее движения.

– Как это кто? Он, Лешка этот, Карпунцов! – Аннушка раскраснелась и размахивала руками во все стороны. – Я к нему со всей душой, а он меня матом посылает! Только оклемался, и на тебе!

– Карпунцов пришел в себя, говорить начал? – Померанцев ухватил продолжавшую активно жестикулировать старшую медсестру за руку. – Так с этого и начинать надо было, Анна Мефодьевна, дорогая!

– А я и начала. Говорю же, что послал с ходу. Только я начала аппарат готовить, чтоб кормить, он глазищи раскрыл и на меня уставился: «Где я?» А потом и послал сразу… ну, туда, куда обычно посылают.

– В переводе на почти литературный русский – на фиг? – Померанцев не смог удержаться от улыбки, краешком глаза заметив, что и Гаврилова еле сдерживает смех. – Все, коллеги, идем в палату, и побыстрее!

Иван Петрович развернулся и устремился к лестнице. Распахнутые полы его халата развевались в стороны словно крылья гигантской бабочки. За ним почти вприпрыжку устремилась Лена Гаврилова, не успевавшая за широким шагом начальника. Аннушка сразу отстала и семенила где-то сзади, продолжая активно размахивать руками и возмущаться насчет нецензурно выраженного отношения больного, видимо, принятого ею исключительно на свой счет.

Добежав до остававшихся распахнутыми дверей сорок пятой палаты, Померанцев увидел следующую картину. Карпунцов катался по полу и всеми силами пытался скинуть одеяло, спутавшее ему ноги и пару раз завернувшее грудь словно в кокон.

Иван Петрович бросился к пациенту и опустился на колени:

– Алексей, не двигайтесь! Я помогу. Остановитесь, а то одеяло еще больше запутается. Мы сейчас вас поднимем. Попробуйте сесть на кровати. Если тяжело, то ложитесь…

– Вы кто? Где я? – Глаза Карпунцова были в этот момент словно у затравленного охотниками зверя.

– Все в порядке, Алексей. Вы в больнице, долго болели, но сейчас очнулись. Вот только ругаться матом не надо. Это вам не идет. И вообще никому не идет, – превентивно предупредил Иван Петрович, чувствуя, что Карпунцов очень взвинчен и снова может начать выражать свои чувства не самым изящным образом.

– Кто вы? – Пациент затих, сидя на полу и опершись спиной на стоящую рядом кровать. – Я голос ваш знаю. Слышал много раз. Где я вас слышал, где?

Померанцев подхватил Алексея под мышки и довольно легко посадил на кровать, подперев подушками. «А ловко у меня получилось. Одним движением, как перышко!» – удовлетворенно подумал он.

– Да где ты, мил человек, Ивана-то Петровича слышать мог? Ты ж спал все это время, – встряла в разговор подоспевшая Аннушка.

– Я? Спал? – перевел глаза на медсестру Алексей и расстроенно замотал головой. – А вы кто? Я ничего не помню. Перед глазами плывет… как в тумане. Где я? А мама, батя где? Маша на работе? А Сережка? Сережка в садике? Кто его заберет? Сегодня же четверг у нас?

– Суббота, – машинально ответила Гаврилова.

– Суббота? – недоуменно поднял на нее глаза Карпунцов. – А вы не обманываете? Я же помню. Четверг сегодня… Ну скажите же, что четверг…

– Да какая разница, – Померанцев решил, что сейчас лучше увести разговор в сторону от деталей, – четверг, суббота… Алексей, вы просто болели некоторое время. Вот в больнице сейчас, лечитесь, теперь уже выздоравливаете.

– Да, да, я помню. – Карпунцов усиленно начал тереть лоб ладонью.

«Странно, почему я не замечал раньше, – с удивлением подумал Иван Петрович, – за все эти шестнадцать лет мозоли на ладонях никуда не пропали. Руки тонкие стали, мышц почти не заметно, а мозоли остались». Померанцев силился вспомнить профессию пациента и не мог: «То, что Карпунцов был рабочим, – это да. Но вот каким? Станочником на заводе? Вроде нет. На стройке работал? Надо сейчас его историю болезни срочно перечитать, там и анкетные данные подшиты».

– Мама моя где? Батя? Манюська с Сережкой? – Алексей продолжал обводить взглядом всех троих, мучительно всматриваясь в лицо каждому.