– Я о жизни в нашей стране. В нашей с тобой стране! Скоро конец всей мрази и нечисти, и тогда…

Мужчина кладёт телефон на подоконник. Смотрит на девятиэтажку напротив, на огоньки свечек, тлеющих на чьих-то чужих кухнях, и думает, как хорошо, что в их доме пока ещё есть свет. Ещё он думает, что как же всё это странно: вроде тот же дом, такой же двор, улицы, площадь, даже коты во дворе те же – а мир тем временем становится другим. Как это буднично происходит, словно наступает вечер на парк с прекрасными деревьями, и рождает чудовищ.

– Ты слышал, – говорит жена. – У нас, через улицу. Дом разворотило снарядом, частный. Там человек сидел в кресле, вечером, отдыхал. А теперь ни крыши, ни стен, только человек в кресле сидит, представляешь? Как и сидел. Только мёртвый.

Они лежат и дышат, накрывшись большим одеялом.

– Спокойной ночи, – говорит мужчина.

– Мне страшно, – говорит женщина.

– Мне тоже страшно, – отвечает мужчина.

– А ты представь, как мы раньше засыпали. Изо всех сил представляй. Я только так могу заснуть.

– Я представляю, – говорит мужчина.

4

Ночью в их дверь звонят. Сначала настойчиво, несколько раз подряд. Затем начинают стучать по двери чем-то тяжёлым, пытаются выбить. Дверь не выдерживает – деревянная, старая, на худом замке. Мужчина планировал заменить её, получив первую большую зарплату.

В комнате появляются люди в масках, с оружием. Мужчина и женщина просыпаются. Их скидывают в кровати.

– Что вы хотите? – в ужасе шепчет женщина.

– Во двор! – коротко приказывает маска.

– Дайте мы хоть оденемся.

Мужчину валят на пол, избивают. Он что-то пытается сказать, объяснить, но ему не дают. Кот убегает, испугавшись, под диван, и оттуда рычит. Женщину тащат за волосы к выходу из квартиры.

– Нормальная вроде, – говорит одна маска другой.

– Скоро узнаем, – отвечает другая маска.

Их ведут по тёмной лестнице, из соседних квартир выводят других людей – напуганных, заспанных. Мужчина и женщина стараются не смотреть на соседей. Во дворе – импровизированная виселица: наспех приделанные к деревьям петли.

– Вы что, нас вешать хотите? – не выдерживает женщина.

– Кого будем вешать – тому, считай, повезёт, – хохочет маска.

– У вас вся ночь впереди, торопиться некуда, – вторит другая. – Позажигаете.

– Какое вы имеете… – начинает мужчина, но его тут же бьют.

– Почему ты говоришь на собачьем языке? – орёт ему в ухо маска.

– Ты говоришь на таком же, – испуганно отвечает мужчина.

– Твой язык собачий, потому что ты собака, – говорит маска и снова сильно бьёт его.

Во дворе жильцов ставят в ряды и пересчитывают. Женщин раздевают, они дрожат от страха и холода.

– А ну вышел из строя! – кричат мужчине.

Он выходит. Люди в масках стреляют ему под ноги и заставляют плясать. Все смеются.

– А вам чё, не смешно? Не смешно, твари?! – люди в масках бьют женщин. – Быстро смейтесь! Веселитесь!

Женщины пытаются смеяться. Нескольких мужчин подводят к деревьям с петлями, каждому вешают на грудь табличку с надписью «собака».

– Эй! – кричит одна маска другой. – Посмотри на его нос! Видал, какой, а?

Маска присматривается к носу мужчины.

– Вот это шнобель, сука! – ржёт другая маска. – Чё кривой-то такой? А, собака?

– Такой вот… – отвечает мужчина. – Родился.

– Сейчас мы тебе подправим недостатки, – говорит маска. – Нарожают, твою мать, уродов. Нормальным людям потом вычищать всю эту мразоту.

– Не надо, – кричит истошно женщина, – не надо! – она вырывается из рук нерасторопного человека в маске и бежит. Мужчина орёт, захлёбываясь кровью, сильный человек в маске крепко держит его голову, другой тянет к ней большой разделочный нож. Мужчина вырывается, но люди в масках сильнее, они бесятся от того, что не получается справиться, несколько раз бьют его в живот.

– Не ори, мы ещё не закончили, – говорит маска. – Ща мы ещё до ушей доберёмся. Исправим дефектики.

Женщина бежит – возможно, пытаясь спастись, покинуть страшный двор, возможно, торопится к мужу, повинуясь нерациональному чувству. Её лицо залито слезами, искривлено ужасом.

Кадр останавливается, наступает тишина. Гости в студии, ошеломлённые зрелищем, некоторое время молчат.

– Вот скажите, – обращается один участник передачи к другому. – Ради чего эта женщина лишилась мужа? Чему принесена в жертву тихая семейная жизнь обыкновенных людей, мечтавших о счастье? За что необходимо было заплатить такую цену? Объясните мне, пожалуйста, я не понимаю.

Оппонент мнётся, собирается с мыслями, но его прерывает красивая женщина в строгом чёрном костюме, с планшетом и микрофоном в руках:

– А ответ на этот вопрос мы узнаем сразу же после рекламы.

Редактор аплодисментов даёт сигнал, и зрители в студии принимаются хлопать. Кадр сменяется. На экране стонет полноватая женщина, сжимая в руках тряпичную куклу.

– Милый мой малыш, где же ты теперь? Повзрослев, ты заходишь в дверь.

В кадре мужчина танцует с женщиной, потом показывают родителей – снова полную мать и бодрого отца в кепке.

– Теперь мужчиной стал сынок, – продолжает стонать женщина, при этом называет средство, благодаря которому это произошло.

– Найдёт работу он, глядишь, – хрипит отец. – Теперь мужчиной стал малыш.

На экране показывают линейку новых средств, сопровождаемую весёлым закадровым свистом. Мать гладит семейную фотографию и, наконец, допевает песню:

– Я слёзы лью от счастья лишь.

Затем передача возобновляется.

К сожалению, вечер. Вода тяжело бьётся о стенки раковины, маслянистые пятна хаотично перемещаются по поверхности, остатки недоеденных продуктов – куриные кости, чёрный перец и набухшие хлебные крошки – медленно погружаются на дно. Полные пальцы в резиновых перчатках врываются в водное пространство, пробуждая хаос и мельтешение пузырьков, стучат о стенки столовые приборы из нержавеющей стали: ложки, ножи и вилки.

Химическое средство, которым обильно вымазаны перчатки, в конфликте с водой обретает силу и заполняет всю поверхность густой едко пахнущей пеной: со дна уже не видно помятого лица хозяйки, а красный свет лампочки на её лбу становится едва различимой точкой, затем и вовсе прекращает все попытки пробиться через толстый слой пены и исчезает. Становится темно, только руки орудуют в замкнутом пространстве посреди приборов, выгребая куриные кости и оказавшийся здесь лишним бытовой мусор. Пошарив по дну и не обнаружив больше ничего подозрительного, рука в перчатке вынимает резиновую пробку, издавая глухой булькающий звук, и пена начинает приближаться, покрывая собой заляпанные жиром стенки, затем растекается по тарелкам, заползает в чашки, укутывает собой столовые приборы; и вот уже ею покрыта вся поверхность раковины.

Мы слышим недовольный женский голос и никак не можем разобрать, о чём он говорит, но вот раздаётся тревожный всасывающий звук, который нарастает и заглушает собою всё, становится невыносим – кажется, ещё чуть-чуть, и мы его не выдержим, перелистнём страницу, но тут он прекращается так же резко, как и начался. Полные пальцы в перчатках разгребают пену, и где-то рядом льётся тоненькой тёплой струйкой живая вода, приносящая радость и успокоение. Теперь нам ничто не мешает услышать голос – размеренное течение воды не заглушает его, а лишь сопровождает, настраивая на умиротворённый лад, что так сейчас необходимо, потому что история, которая развернётся пред нами – это история умиротворения, в которой ничего не произойдёт страшного, вызывающего или трагичного. Вполне возможно, что и вовсе ничего не произойдёт. А для души, превыше прочего ценящей безмятежность, нет ничего приятней, чем отсутствие событий.