– Да ты сам как ходячее оскорбление!

На это возразить мне нечем.

– Зачем ты полез в перепалку с Максимовым? Я же предупреждал тебя, что это наш важный акционер, – главред явно решил довести дело до конца.

– Я лишь высказывал своё мнение. К тому же я и не знал, что этот тип и есть Максимов.

– Хочешь сказать, что ты пошёл на встречу с человеком и даже не соизволил хоть что-нибудь узнать про него? – глаза Бориса Петровича таращатся на меня.

– Считайте это моим методом. Когда не знаешь, с каким идиотом предстоит общаться, получаешь больше впечатлений от встречи.

– Нам такие методы здесь не нужны! Ты уволен. Более того, я считаю своим долгом предупредить Таниных родителей, что их дочь связалась не с тем человеком.

– А вы знаете, какой я человек?

– Что? – главред хлопает глазами.

– Ну, просто я ещё сам до конца не разобрался. Вот и подумал, что вы сможете подсказать.

Голова Бориса Петровича сдулась – видимо, бабочка ослабила свой охват.

– Иди уже, – машет он рукой и откидывается на спинку кресла.

Пока я собираю свои вещи, ко мне подходит Андрей.

– Не повезло, – вздыхает он.

– Кто знает, – отвечаю я.

– Слушай, расскажи про вчерашнюю выставку. Мне старик поручил написать материал вместо тебя.

А, вот почему он подошёл ко мне.

– Боюсь, начальство материал не одобрит, если ты напишешь с моих слов.

– Но можно же просто…

– Извини, мне пора.

«Трахать твою подружку», – чуть не добавляю я.

На улице ещё светло. До вечера ещё долго.

По пустым улицам я иду до ближайшего парка.

А ведь здесь мы часто гуляли с Таней. Нет, стоп. Не думай об этом. Лучше посмотри на этого резного истукана. Его словно занесло в наш мир из древних легенд. Рядом с железными турниками и пластиковой горкой ему явно не по себе. Как же я его понимаю.

Я сажусь на лавочку.

Деревья отбрасывают закрученные тени. Где-то поблизости лает собака.

Как же ярко блестит снег!

Мимо меня проходит пожилая пара, обсуждая принципы монетизации канала на ютубе, а затем пробегает девушка, тряся здоровенной задницей. Никто не замечает меня.

Как же здесь одиноко.

От ослепляющего блеска и гнетущего одиночества я решаю укрыться в ближайшем баре. Путь к нему лежит через храм. Пока прохожу мимо, пара бомжей успевает обозвать меня гандоном, а женщину, идущую впереди, блядиной. Всё потому, что мы не отсыпали им мелочи.

Вдыхая спёртый воздух бара, я чувствую себя гораздо лучше, чем под открытым небом.

Напиваться не стоит, так что ограничусь пивом. Пока опустошаю стакан, читаю новости про вчерашнюю выставку.

«НЕ ПРОШЁЛ ПРОВЕРКУ. ВЫСТАВКА МАКСИМОВА ЗАКОНЧИЛАСЬ СКАНДАЛОМ.

…Когда аргументы иссякли, Дмитрий Максимов был вынужден выдворить дерзкого журналиста».

«ЛИБО СТЕНЫ, ЛИБО БАРРИКАДЫ: ВЫСТАВКА СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА ЗАВЕРШИЛАСЬ КРИТИКОЙ ВЛАСТИ.

…Евгений Куликов обвинил региональные элиты во лжи и призвал смотреть на ситуацию в стране правдиво. По его мнению, куда ни посмотри – везде либо стены, либо баррикады».

Пиво встало посреди горла. Я закашлялся.

«ПАВЕЛ КОРЧАГИН: "ПОРА ПРИВЫКАТЬ. МЫ ЖИВЁМ В МИРЕ, ГДЕ ПРОВОКАЦИЯ НА ВЫСТАВКЕ СПОСОБНА ПОДОРВАТЬ РЕПУТАЦИЮ КРУПНОЙ ФИНАНСОВОЙ КОМПАНИИ".

…Пока остаётся гадать, кто из конкурентов подослал на выставку провокатора. Неизвестный до сегодняшнего дня журналист Евгений Куликов нанёс компании Дмитрия Максимова репутационный ущерб, который трудно оценить в денежном выражении. Понятное дело, что у него есть некий покровитель…»

«КУЛЬТУРНЫЕ ВОЙНЫ. КОМУ ВЫГОДНО КРИТИКОВАТЬ ВЫСТАВКИ МЕЦЕНАТОВ.

…История знает множество примеров, когда целые страны вмешивались в процедуру организации выставок. Достаточно вспомнить, как проходила международная выставка в Венеции в 1964 году. Тогда на одной площадке сошлись европейское абстрактное искусство и американский "поп-арт". Соединённые Штаты всеми силами старались одержать победу в борьбе за культурное лидерство. Посольство США предоставило своим художникам здание бывшего консульства. Комиссар американского павильона в рекламных буклетах и предисловии к каталогу объявил, что "мировой центр искусства переместился из Парижа в Нью-Йорк". Напряжение дошло до пика, когда вопрос встал о вручении главного приза международной выставки. Парижская школа имела своего претендента в лице абстракциониста Бисьера, а американцы выступали на стороне основателя "поп-арт" Роберта Раушенберга. Печать откровенно сообщала о нажиме со стороны американского посла в Италии, но еще очевиднее было влияние толстой чековой книжки. "Мы видели в Венеции, – рассказывает Пьер Шнейдер, – собирателей-миллиардеров, которые неотступно следовали за художниками и скульпторами, звездами сезона, потрясая чековой книжкой, как акулы за пассажирским пароходом". В результате приз достался Раушенбергу. Это повлекло падение курса абстрактной живописи, и дельцы из Нью-Йорка, которые успели вложить капитал в зарождающийся попизм, остались в выигрыше».

«ИСКУССТВО И ВЛАСТЬ. ИСТОРИЯ БОРЬБЫ И ПОСОБНИЧЕСТВА.

…Выходит, что Пикассо и Кандинский работают на государственную пропаганду».

Я вновь кашляю и откладываю телефон.

Что происходит? Почему все вдруг заинтересовались современным искусством? Почему на меня внезапно обратили внимание? Полный абсурд.

Но гадать времени нет. Надо выходить. Пока расплачиваюсь, с удивлением узнаю, что успел выпить три стакана.

Слипающиеся дома скользят мимо. Вот и ресторан. Вывеска над входом, кажется, сделана из настоящего малахита. Если так, то она может рухнуть в любой момент. Не хочется закончить жизнь под массивными традициями уральских мастеров. Съёжившись, проскакиваю под вывеской.

Марины пока нет. Меня усаживают за свободный столик и оставляют наедине с меню. Вместо него я осматриваю обширный зал.

Название ресторана полностью соответствует его интерьеру – зелёного цвета здесь так много, что меня начинает мутить.

Пожалуй, стоит привести себя в чувство.

Заказываю кофе. Принести его не успевают – входит Марина. На ней облегающее чёрное платье. Прямо как загадывал.

Я встаю.

Надеюсь, от меня не несёт пивом.

– Ты уже выпил? – спрашивает Марина вместо приветствия, приобняв меня. – Почему же меня не дождался?

Она садится за стол, и я присоединяюсь к ней.

– Отмечал собственное увольнение.

– Ох, сочувствую.

– Да не стоит. Я никогда всерьёз не относился к работе. Знал, что рано или поздно выпрут.

– Значит, теперь ты свободен, – глаза Марины на мгновение озаряются блеском.

Прямо как тот ослепляющий блеск снега в парке.

– Да, можно и так сказать.

– А как же Таня?

Хочу съязвить, но не успеваю подобрать слов – подходит официантка и ставит передо мной уже ненужный кофе.

– Мне, пожалуйста, севиче с лососем, – заказывает Марина.

А я ведь даже не успел ознакомиться с меню. И с ценами. Заказываю то же самое.

– Хорошо, – улыбается официантка. – А что будете пить?

Так, а вот решение этого вопроса доверять другим нельзя.

– Секунду, – я беру винную карту и пробегаюсь взглядом по её строчкам.

– Будьте добры, бутылочку «Телема».

– Ой, оно ведь крепкое. К тому же мы ведь рыбу взяли, – Марина всполошилась. – Может быть, «Мендоса Виньярдс»?

Что поделать…

– Хорошо.

Официантка отходит.

– Если тебя интересует Таня, можно позвонить ей и пригласить к нам.

– Извини, если задела, – Марина усмехается. – Просто когда мы гостили у вас, мне показалось, что вы идеально подходите друг другу.

Который раз за день я чуть не поперхнулся.

– Пары, которые долгое время живут во взаимном недоверии, учатся казаться счастливыми.

– И давно это у вас продолжается?

– Около двух лет.

– Почему же вы ещё не разошлись?

На этот вопрос я не собираюсь отвечать.

– Ну а вы с Андреем почему до сих пор вместе?