– Будь здоров, Готфрид, отбивная ты несоленая!

– Будь здоров, Альфонс, каторжная ты морда!

Оба залпом опрокинули свои рюмки.

– Первый класс! – сказал Готфрид. – Коньяк для мадонн!

– Даже стыдно эдак-то его глушить, – подтвердил Альфонс. – Но разве будешь цедить, когда рад! Давай-ка хлопнем еще по одной!

Он разлил коньяк и поднял рюмку.

– За тебя, помидорчик ты мой прокисший!

Ленц засмеялся.

– За тебя, разлюбезный ты мой старикашка Альфонс!

Глаза Альфонса увлажнились.

– Еще по одной! – сказал он с чувством.

– Всегда готов! – Ленц подставил ему свою рюмку. – От коньяка я отказываюсь только в том случае, когда голову не могу оторвать от половицы!

– Вот это по-нашему! – Альфонс налил по третьей.

Отдуваясь, Ленц вернулся к столу. Он вынул свои часы.

– Без десяти восемь «ситроен» был уже в мастерской. Что вы на это скажете?

– Рекорд, – ответила Пат. – Да здравствует Юпп! Я тоже жертвую ему пачку сигарет.

– А ты получишь лишнюю порцию раков! – заявил Альфонс, не отступавший ни на шаг от Готфрида. Потом он вручил нам салфетки величиной со скатерть. – Снимите свои пиджаки и повяжите себе вот это вокруг шеи. Ведь дама позволит, не правда ли?

– Считаю это даже необходимым, – сказала Пат.

Альфонс обрадованно кивнул головой:

– Вы разумная женщина, я так и знал. Раков нужно вкушать со всеми удобствами. Не опасаясь испачкаться. – Он расплылся в улыбке. – А вы получите, конечно, кое-что поэлегантнее.

Кельнер Ганс принес белоснежный кухонный халат. Альфонс развернул его и помог Пат облачиться.

– Вам идет! – с похвалой отозвался он.

– Крепко, – засмеялась она в ответ.

– Рад, что вы это помните, – благодушно заметил Альфонс. – Просто согревает сердце.

– Альфонс! – Готфрид повязал салфетку так, что концы ее торчали далеко в стороны. – Пока что это напоминает парикмахерскую.

– Сейчас все пойдет как надо. Но сначала немного искусства.

Альфонс подошел к патефону. Вскоре грянул хор пилигримов из «Тангейзера». Мы слушали в тишине.

Едва отзвучали последние звуки, как отворилась дверь из кухни и кельнер Ганс внес дымящуюся миску величиной с детскую ванну. Она была полна раков. Он, пыхтя, поставил ее на стол.

– Принеси-ка и мне салфетку, – сказал Альфонс.

– Ты будешь есть с нами, голубчик? – воскликнул Ленц. – Какая честь!

– Если дама ничего не имеет против.

– Напротив, Альфонс!

Пат отодвинула свой стул, и он занял место рядом с ней.

– Вам же хорошо, что я с вами, – сказал он, слегка смущаясь. – Дело в том, что я приноровился довольно ловко разделывать раков, а для дам это скучное занятие.

Он запустил руку в миску и стал с необычайной скоростью разделывать для нее рака. Он управлялся своими огромными ручищами элегантно и ловко, а Пат оставалось только брать с вилки протянутые ей аппетитные куски.

– Вкусно? – спросил он.

– Изумительно! – Она подняла свой бокал. – Ваше здоровье, Альфонс!

Альфонс торжественно чокнулся с ней и медленно выпил свой бокал. Я посмотрел на нее. Я бы предпочел, чтобы она пила что-нибудь безалкогольное. Она почувствовала мой взгляд.

– Салют, Робби! – сказала она.

Она была на редкость красива и вся светилась радостью.

– Салют, Пат! – сказал я и выпил свой бокал.

– Разве здесь не прекрасно? – спросила она, все еще глядя на меня.

– Здесь чудесно! – Я снова наполнил свой бокал. – Твое здоровье, Пат!

Лицо ее осветилось еще больше.

– Твое здоровье, Робби! Ваше здоровье, Готфрид!

Мы выпили.

– Хорошее винцо, – сказал Ленц.

– «Атсберг» урожая прошлого года, – объяснил Альфонс. – Рад, что ты его оценил!

Он взял из миски второго рака и протянул Пат вскрытую им клешню. Она запротестовала.

– Этого вы должны съесть сами, Альфонс. Иначе вам ничего не достанется.

– Еще успею. Я ведь управляюсь быстрее других.

– Ну хорошо. – Она взяла клешню. Альфонс таял от удовольствия, продолжая угощать ее. Это выглядело так, будто огромный старый сыч кормил в гнезде маленького белого птенчика.

Напоследок мы все выпили по рюмке «Наполеона» и стали прощаться с Альфонсом. Пат была счастлива.

– Все было чудесно! – сказала она. – Я вам так благодарна, Альфонс. Все было замечательно! Правда!

Она протянула ему руку. Альфонс, что-то мыча, руку поцеловал. У опешившего Ленца глаза полезли на лоб.

– Заглядывайте! – сказал Альфонс. – И ты, Готфрид!

На улице под фонарем стоял наш маленький, всеми брошенный «ситроен».

– О! – невольно вырвалось у Пат, и она остановилась. По лицу ее пробежала тень.

– После сегодняшнего достижения я окрестил его «Геркулесом»! – сказал Ленц и распахнул дверцу. – Отвезти вас домой?

– Нет, – сказала Пат.

– Так я и думал. Куда же?

– В бар. Или ты не хочешь, Робби? – обернулась она ко мне.

– Конечно, – сказал я. – Конечно, зайдем еще в бар.

Мы не спеша поехали по улицам. Было тепло и ясно.

За столиками у кафе сидели люди. Слышалась музыка. Пат сидела рядом со мной. Мне вдруг показалось непостижимым, что она может быть больна, и хотя меня бросало в жар от одной этой мысли, я отказывался в это верить…

В баре мы застали Фердинанда и Валентина. Фердинанд был в ударе. Он вскочил и бросился Пат навстречу.

– Диана, – воскликнул он, – возвращающаяся с охоты!

Она улыбнулась. Он обнял ее за плечи.

– Смуглая храбрая амазонка с серебряным луком! Что же мы будем пить?

Готфрид отстранил руку Фердинанда.

– Люди патетические всегда не в ладах с тактом, – произнес он. – Дама прибыла в сопровождении двух кавалеров. Ты этого, кажется, не заметил, старый бизон?

– Романтики всю жизнь составляют не сопровождение, а свиту, – непоколебимо парировал Грау.

Ленц ухмыльнулся и обратился к Пат:

– Предлагаю вашему вниманию нечто особенное. Коктейль «Колибри», бразильский рецепт.

Он прошел к стойке бара, намешал там всякой всячины и затем вернулся с коктейлем к столу.

– Ну, каков он на вкус? – спросил он.

– Что-то жидковат для Бразилии, – ответила Пат.

Готфрид засмеялся.

– А ведь крепкий! На роме и водке.

Я сразу понял, что там нет ни рома, ни водки – фруктовый сок, лимонный, томатный и, может быть, несколько капель «Ангостуры». Коктейль совершенно безалкогольный. Но Пат, к счастью, этого не заметила.

Ей дали подряд три «Колибри», и я видел, насколько ей приятно, что с ней не обращаются как с больной. Через час все мы вышли, в баре остался один Валентин. И об этом позаботился Ленц. Он затащил Фердинанда в «ситроен» и уехал с ним. Так что у Пат не могло возникнуть чувства, будто мы уходим раньше других. Все это было очень трогательно, и все-таки на какое-то время у меня стало так тяжело на душе, хоть вой.

Пат взяла меня под руку. Она шла рядом со мной грациозно и плавно, как всегда, я ощущал тепло ее руки, видел, как по оживленному лицу скользят блики от фонарей, – и, убей Бог, не мог себе реально представить, что она больна, днем я это мог еще допустить, но вечерами, когда жизнь становится более нежной и теплой, исполненной обещаний…

– Зайдем еще ко мне? – предложил я.

Она кивнула.

В коридоре нашего пансиона горел свет.

– Черт побери! – сказал я. – Что там еще случилось? Подожди-ка минутку.

Я открыл дверь и заглянул в коридор. Он был пуст, но освещен, как узкая улочка ночью в предместье. Дверь в комнату фрау Бендер была распахнута настежь, и там тоже горел свет. Переднюю, как маленький черный муравей, пересек Хассе, сгибаясь под тяжестью торшера с абажуром из розового шелка. Он переезжал.

– Добрый вечер, – произнес я. – Переезд затянулся?

Он приподнял свое бледное личико с жиденькой щеточкой усов.

– Я всего час как вернулся из конторы. А другого времени на это у меня нет.

– А что, вашей жены нет дома?

Он покачал головой:

– Она у подруги. Слава Богу, у нее теперь есть подруга, с которой она проводит много времени.