В мастерской стоял отремонтированный «форд». Новой работы не было. Нужно было что-то предпринимать. Мы с Кестером отправились на аукцион. Хотели взглянуть на такси, которое там шло с молотка. Такси всегда можно было с выгодой перепродать.

Аукцион помещался в глухом дворе на северной окраине города. Помимо такси, здесь продавалась еще куча разных вещей. Часть из них была выставлена во дворе. Кровати, шаткие столики, позолоченная клетка с попугаем, который кричал «Здравствуй, дорогой», напольные часы, книги, шкафы, старинный фрак, кухонные табуретки, посуда – жалкий мусор нищей, крошащейся, гибнущей жизни.

Мы пришли слишком рано, распорядителя аукциона еще не было. Я порылся в развале и полистал пару книг – зачитанные дешевые экземпляры древнегреческих и латинских авторов со множеством пометок на полях. Не стихи Горация и не песни Анакреона были на этих замусоленных, истрепанных страницах, то был вопль пропащей жизни с ее беспросветной нуждой и потерянностью. Для владельца этих книг они были последним прибежищем, и он цеплялся за них, сколько мог, и уж если расстался с ними, значит, дошел до точки.

Кестер заглянул мне через плечо.

– Грустное зрелище, а?

Я кивнул и показал на другие вещи.

– Как и все это, Отто. От хорошей жизни шкафы с табуретками сюда не потащишь.

Мы направились к машине, которая стояла в углу двора. Лак потрескался, местами облупился, но в целом машина была чистенькой, и даже крылья были в порядке. Неподалеку стоял коренастый мужчина; свесив жирные руки, он тупо наблюдал за нами.

– А мотор ты проверил? – спросил я Кестера.

– Вчера, – сказал он. – Порядком изношен, но ухожен отменно.

Я кивнул:

– Да, вид у машины именно такой. Наверняка ее мыли еще сегодня утром, Отто. И вряд ли этим занимался этот бездельник-аукционист.

Кестер посмотрел на коренастого мужчину.

– Наверное, это и есть владелец. Он и вчера тут был и машину чистил.

– Ну и вид у него, черт возьми, – сказал я, – как у раздавленной собаки.

Какой-то молодой человек пересек двор и подошел к машине. На нем было пальто с поясом, его пижонский вид отталкивал.

– А, так вот она, колымага, – сказал он, обращаясь не то к нам, не то к мужчине, и постукал тростью по капоту. Я заметил, как в глазах мужчины что-то дрогнуло.

– Пустяки, чего там, – снисходительно бросил подпоясанный, – лакировке все равно уже грош цена. Да, почтенная рухлядь. Ее бы в музей, да? – сказал он и залился смехом от собственного остроумия, поглядывая на нас в поисках сочувствия. Мы не смеялись. Он повернулся к владельцу машины. – Сколько же вы хотите за это ископаемое?

Мужчина проглотил слюну и промолчал.

– Видимо, пойдет по цене металлолома, а? – продолжал трещать юнец, пребывая в радужном настроении. Он снова повернулся к нам. – А вы, господа, тоже интересуетесь? – И понизив голос: – Можем обтяпать дельце. Отыграем ее по какой-нибудь тухлой цене, а выручку пополам. Что, а? А чего ради навешивать им лишние деньги! Кстати, позвольте представиться. Гвидо Тисс из фирмы «Аугека».

Он вертел своей бамбуковой тростью и подмигивал нам с видом доверительного превосходства. «Эта тля в свои двадцать пять прошла уже огни и воды», – подумал я с ненавистью. Мужчину рядом с машиной было искренне жаль.

– Тисс… – произнес я. – Эта фамилия вам не очень подходит.

– Неужели, – сказал он, явно польщенный. Как видно, он привык получать комплименты за свою бойкость.

– Ну конечно, – продолжал я. – Сопляк – вот бы вам что подошло. Гвидо Сопляк!

Он отпрянул.

– Ну да, конечно, – промямлил он, приходя в себя, – двое на одного…

– Если дело в этом, – сказал я, – то я готов и один пройти с вами, куда прикажете.

– Нет уж, благодарю, – ответил Гвидо деревянным голосом, – покорно благодарю! – И удалился.

Коренастый мужчина с потерянным лицом не отрываясь смотрел на машину, как будто все это его не касалось.

– Не надо нам ее покупать, Отто, – сказал я.

– Ну так ее купит эта мразь с поясом, – возразил Кестер. – И мы тогда владельцу ничем не поможем.

– Это верно, – сказал я. – И все-таки есть в этом что-то нехорошее.

– А в чем в наше время нет нехорошего, Робби? Поверь, для него же лучше, что мы здесь. Так он хоть получит за машину побольше. Но я тебе обещаю: если эта мразь препоясанная ничего не предложит, то я тоже буду молчать.

Пришел аукционист. Дел у него, видно, было много, и он спешил. Ведь каждый день проводились десятки аукционов. Сопровождая слова отточенными плавными жестами, он приступил к распродаже жалкого скарба. У него был чугунный юмор и деловитый тон человека, ежедневно соприкасающегося с нищетой, но не задетого ею.

Вещи расходились за пфенниги. Большую часть приобрели всего несколько торговцев. Встречая взгляд аукциониста, они небрежно поднимали один палец или отрицательно качали головой. Но порой за взглядами аукциониста следовали взгляды других глаз; эти глаза с изможденных женских лиц взирали на пальцы торговцев как на заповеди Господни – с надеждой и страхом. За такси трое людей – первым Гвидо – предложили три сотни марок. Не цена, а насмешка. Коренастый подошел поближе, шевеля губами. Казалось, он тоже хочет что-то предложить. Но рука его, приподнявшись, тут же и опустилась, и он отошел. Затем было предложено четыреста марок. Гвидо пошел на четыреста пятьдесят. Возникла пауза. Аукционист переводил глаза с одного покупателя на другого.

– Кто больше! Четыреста пятьдесят – раз, четыреста пятьдесят – два…

Мужчина стоял у своего такси понурившись и с выпученными глазами, как будто ожидал удара в затылок.

– Тысяча, – сказал Кестер. Я посмотрел на него. – Она стоит трех, – шепнул он. – Видеть не могу, как они его режут.

Гвидо подавал нам отчаянные знаки. Он и «сопляка» забыл, как дело коснулось денег.

– Тысяча сто, – проблеял он и стал моргать нам обоими глазами. Будь у него еще один глаз сзади, он стал бы моргать и им.

– Полторы, – сказал Кестер.

Аукциониста обуял азарт. Он пританцовывал, помахивая молотком, точно капельмейстер дирижерской палочкой. Да, тут речь пошла не о двух-трех марках, как до этого.

– Тысяча пятьсот десять, – заявил Гвидо, утирая пот со лба.

– Тысяча восемьсот, – сказал Кестер.

Гвидо, постучав пальцем по лбу, сдался. Аукционист вертелся волчком. Я вдруг вспомнил о Пат.

– Тысяча восемьсот пятьдесят, – вырвалось у меня помимо воли.

Кестер с удивлением повернул ко мне голову.

– Полсотни я добавлю сам, – поспешно сказал я. – Так надо – на всякий случай.

Он кивнул.

Аукционист ударил молотком, присудив нам машину. Кестер немедленно заплатил.

– Нет, надо же! – все никак не мог успокоиться Гвидо, подошедший к нам с таким видом, будто ничего не случилось. – Мы бы могли иметь ее за тыщу! Третьего мы бы быстро вывели из игры.

– Здравствуй, дорогой! – произнес у него за спиной жестяной голос.

То был попугай в позолоченной клетке, до которого теперь дошла очередь.

– Сопляк, – добавил я. Гвидо, пожав плечами, исчез.

Я подошел к мужчине, которому принадлежала машина. Рядом с ним теперь была бледная женщина.

– Итак… – сказал я.

– Знаю, знаю… – ответил он.

– Мы бы предпочли этого не делать, – сказал я. – Но тогда вы бы получили меньше.

Он кивнул, нервно теребя руки.

– Машина хорошая, – сказал он внезапно и как-то захлебываясь, – хорошая, этих денег она стоит, уж это точно, вы не переплатили, не думайте, дело тут не в машине, – нет, тут другое.

– Я понимаю, – сказал я.

– Этих денег мы все равно не увидим, – сказала женщина, – все отдать придется.

– Ничего, мать, все образуется, – сказал он. – Все образуется!

Она не ответила.

– Там поскребывает маленько – при переключении на вторую, но это ничего, не дефект, так сразу было, еще когда она была новой, – сказал мужчина таким тоном, будто вел речь о своем ребенке. – Она у нас три года, и ни одной поломки. Просто я тут разболелся, ну а мне тем временем подложил свинью один… друг…