– И кто же это? Кто коварные заговорщики? – я привстал в кресле, по опыту зная, что предсказание можно обратить – иначе бы мы сейчас не беседовали.

– Ваш главный враг – Вы сами, мой император, – надо отдать должное смертной, она не отвела глаз, – простите свою преданную слугу. Это случится от передозировки Мерцающей солью.

Что?! Я поперхнулся воздухом. Не в бою, не от коварства врагов, не от вампира, а от моей маленькой радости. От нее придется отказаться…

– Благодарю тебя, Смея, это все? – внутри начало подниматься знакомое раздражение. Если даже Соль будет мне недоступна, то скоро я сойду с ума. Пожалуй, смерть в этом виду предпочтительней.

– Не стоит благодарности, это мой долг, – старуха подскочила, будто сидела на раскаленных углях – опасалась моего гнева? Припадка?

– Пойдем, телепортирую, – не то чтобы я опасался за ее жизнь, на ней заклинаний не меньше, чем на моей короне, но мне не хотелось заставлять старуху идти пешком.

…Или, признайся, пока ты погружен в ее чувства, свои собственные демоны дремлют. Феликс, ты боишься. Боишься остаться наедине с собой.

Но этот момент все равно настал. Проводив Верховную, я остался один в пустых покоях, в которые приливом прибывали голоса.

Голоса. Тени, почти осязаемые. Они говорили, шептали, кричали. А что будет во сне? Там они обретут плоть.

Прежде Соль помогала ненадолго забыться, а теперь, если у меня осталась хоть капля ответственности перед империей, запасы придется выкинуть.

На моих покоях звукоизолирующее плетение, и никто не услышит криков во сне, слава Солнцу. Только не смей сожалеть! Ты сто лет забывал физическую боль не для того, чтобы сдаться от кошмаров.

– Сайерона, – позвал я вслух, и призраки на миг примолкли. А что, если…?

Заняв свое рабочее место, где приходилось реформировать законы и подписывать указы, я схватил бумагу и перо. Оно послушно, по памяти выводило черты Рожденной зимой7 – большие глаза, оттененные веером ресниц, чуть вздернутый нос, губы… Пока я на нее смотрел, в голове звучал только ее голос.

Напрасно я сворачивалась ежом в ожидании расплаты. Феликс не пришел ни ночью, ни следующим днем, ни через декаду, когда я принимала из лап ворона пятое письмо – подписанное аккуратным почерком Данари. У меня духу не хватило сообщить родным, КТО на самом деле Фил. Да и не навредит ли им это знание? Поистине, тот случай, когда крепче спишь…

А вот мне о сне оставалось только мечтать. Нет, Ленс был здоров – за исключением его «небольшой особенности», и Вериенна отлично справлялась с обязанностями – вместе с Макрой они теперь занимали небольшую комнату в моих покоях, что для слуг… Бессонница была другого толка. Меня раскачивало на волнах беспокойства – за себя, за Ленса, за наше ближайшее и далекое будущее, неопределенности и… любопытства. Даже сейчас, отчаянно краснея, я вспоминала, как ложилась в свою огромную постель под балдахином и представляла, что не было никакой пощечины. Словно во мне до сих пор его кровь. Видно, мое тело хорошо ее помнит. Так, что готово подчиниться его малейшему желанию, растаять воском и принять любую форму в его руках.

Ногти впились в ладони, возвращая к реальности. Уж не решил ли император наказать отлучением от себя? Неприятно признавать, но он снова жил во мне. Хотелось говорить о нем, расспрашивать слуг, но я себя одергивала. До боли хотелось увидеть хотя бы краем глаза. Получить свою порцию живительного зелья и вырвать три дня у тоски.

Но он будто позабыл обо мне. Присылал то пестователей для Гриши, то лекарей для Ленса, от его имени для сына вносили сундуки с дарами – сегодня утром, к примеру, это была чудная подвеска для колыбели в форме луны и солнца. Мне шили дорогую одежду, кормили изысканной едой, служанки ловли каждое мое слово. Но Феликс так ни разу не пришел.

Иногда меня охватывал страх, что придется ждать еще три года, прежде чем я вновь смогу увидеть его. А может, и к лучшему? Он никогда не согласится связать жизнь с простой человечкой – к первому браку со смертной его, по слухам, принудили мальчишкой. И она была признанной красавицей… Он может испытывать ко мне влечение, может желать как новую игрушку, но никогда не заглянет в лицо как к равной, не как к очередному цветку, чей удел увядать. Их он презирает.

Порой я думала, какой была императрица Лидия, и что чувствовал юный император, когда она променяла его на взрослого мужчину, истайра. Макра послушно снабжала меня книгами по истории государства из дворцовой библиотеки – очевидно, это не возбранялось Его Величеством – и я кое-что узнала о его судьбе. История, рассказанная дедом, обросла подробностями. Сто лет назад Феликс вызвал из соседнего Гринустайра мастера укрощения – а известно, что им в нашем деле нет равных, приблизил к себе и даже даровал титул придворного погонщика. Постепенно тот стал его единственным другом, несмотря на вражду между снаррами и истайрами… и предал в один прекрасный день. Погонщик и императрица предали его вместе, когда сбежали. Даже жрица-кормилица, заменившая Феликсу мать, просто играла императором, как значимой фигурой на доске. Никто никогда не любил его.

Даже удивительно, что Феликс Двенадцатый не стал безумным властелином, о чьей жестокости ходили бы легенды. Эдакий железный император – воображение легко нарисовало его, закованного в доспехи, впереди армии големов.

Я поежилась, посильнее запахнув кружевную ридгийскую шаль, что стоила целое состояние, но отнюдь не от осеннего ветра.

– Госпожа, – Макра остановилась на почтительном расстоянии, – мне передали повеление императора.

– Говори, – я спокойно кивнула, но внутри встрепенулась надежда его увидеть, – Его Величество желает Вас видеть в храме Солнца на полуденном приветствии, – и как можно было забыть о традиционном празднике всех снартарийских подданных? – я должна помочь Вам подготовиться.

– Хорошо, – отметила в руках Макры сверток дорогой ткани. Неужели пришла пора сыграть роль «фаворитки»?

Справлюсь ли я? Чего ждет от меня «Фил»? Мог бы и просветить, отвлечься от своих несомненно важных дел минут на десять. Женская обида кипела во мне, пока разум не возобладал – в конце-концов, я сама дала понять, что не хочу становиться его… любовницей. Сделала выбор, единственно верный на тот момент, так что не должна пенять на последствия. Какими бы они ни были.

Терпение – исключительная черта долгоживущих эльфов, людям с ними не сравниться. Через три года он, возможно, навестит меня, а может статься, и нет. Забудет, когда рядом столько вечно прекрасных, не знающих старости снаррит.

Ну и гхар с ним. С его эльфийками. С Селестаром. Главное, найти лекарство для сына, вот что важно. Проклятый Феликс навлек на него гнев богов и должен искупить грех. Это важно, да будущее империи. А я? Кто, если не былинка на крыльях ветра? Все мы пришли с Серебряных полей и все туда вернемся когда-нибудь.

Иногда я чувствовала себя так, будто должна была умереть от яда мантикоры, но выиграла жизнь в лотерею – случайно, незаслуженно. Как нежданный, но от этого еще более ценный подарок. Наверное, повторись все по—новой, я бы не стала гнаться в попытке урвать от ускользающей жизни побольше, а провела последние дни с близкими. С собой. И в молитве за империю.

Когда я напоминала себе об этом, страсти уступали место спокойствию.

Оно окутывало теплым коконом, когда Макра с Вериенной облачали меня в струящийся лазурный наряд, скрепленный на плечах золотыми застежками, когда вплетали золотые нити в распущенные волосы. В подобном виде я была не я. И, казалось, что все неприятности, способные коснуться Сайероны, не имеют отношения к этой принцессе – незнакомой и царственной.

Как последний штрих, на плечи лег новый плащ с меховым подбоем – скоро в свои права вступит зима, по этому поводу и устраивался праздник. Полуденное приветствие Солнца, оно же и прощание, до весны. В полдень все высыпали на площади и слушали торжественную речь жреца, а после гуляли и жгли костры до рассвета.