Подходило к своему завершению одно из самых жестоких столетий со времен существования всего человечества. Уже заканчивался ноябрь 1998 года, готовый плавно перейти в декабрь и затем стремительно ворваться в последний год уходящего в прошлое тысячелетия. Чем же знаменателен этот период, приковавший к себе столь пристальное внимание?

Не стоит углубляться во все хитросплетения общественной жизни, происходившие тогда в Великой России, следует остановиться лишь на одном частном случае, вытекающим из всего того хаоса, образовавшегося в те далекие времена в некогда могучей стране, раздираемой теперь на части бессовестными политиками и бандитскими группировками.

Итак, шел третий вторник на удивление теплого ноября месяца. По одной пустынной Ивановской улочке осторожной походкой пробирался молодой человек, одетый в черную кожаную куртку и обыкновенный спортивный костюм. На ногах у него были обуты потрепанные, видавшие-виды, кроссовки. Своим угнетенным состоянием и угрюмой, но довольно красивой физиономией он отчетливо выражал, что с ним приключились какие-то довольно серьезные неприятности. Озираясь по сторонам, словно боясь, что из темноты могут внезапно показаться его преследователи, мужчина бросал испуганные взгляды на окружающую его со всех сторон пустынную местность. Стояла глубокая ночь, и на улице не было видно ни единого человека.

Не смотря на столь позднее время, беглец был не одинок: его сопровождала маленькая шестилетняя девочка. Она была напугана не меньше отца, – а молодой человек ей, конечно же, приходился отцом – поэтому периодически жалобно всхлипывала, увлажняя щеки непрекращающимися слезами, обильно сочившимися из ее ярко-зеленных, поистине изумрудных, глазок. Не стоит говорить, что девчушка была тем привлекательнее, чем ее маленькая головка была украшена пышными белокурыми волосами, а чуть продолговатое нежное личико было невероятно прекрасно и выглядело практически безупречно.

– Папа, – обратилась она к встревоженному мужчине, не в силах скрыть дрожь в своем, еще совсем юном, голосе, не смотря на необычность ситуации продолжавшим сохранять звонкие интонации, – я очень боюсь. Когда, наконец, мы уже придем…

Куда именно они собирались, дочка не уточнила, потому что – если уж быть до конца откровенным – сама не знала, куда ее увлекает родитель. Хотя она была еще достаточно юной, но все же по тому перепуганному состоянию, в каком пребывал последние несколько часов ее всегда жизнерадостный и обычно спокойный отец, она своим, каким-то невероятным детским, чутьем отчетливо понимала, что случилось что-то очень серьезное, и что их жизни подвергаются вполне реальной опасности. Поэтому-то она и была уверена, что увлекающий ее за собой молодой человек обязательно найдет какой-нибудь выход и сможет сделать так, чтобы они надежно спрятались, избежав сгустившихся над ними неведомых и наполненных ужасом неприятностей. Именно поэтому она и задала свой вопрос и теперь с надеждой поглядывала на не обретшего еще мужественных очертаний мужчину, дожидаясь утвердительного ответа.

– Прости, Наташечка, – печальным голосом молвил родитель, опускаясь перед ней на колено, – но, по-видимому, идти нам сейчас некуда. Твой папа втянул тебя, детка, в такое нехорошее и опасное дело, что, как из него теперь выйти, он просто не знает. Меня, скорее всего, непременно убьют (тут девочка стала реветь еще больше), но я все-таки хочу поведать тебе одну страшную тайну, которой и сам стал лишь невольным свидетелем, но из-за которой с нами и случились все последние неприятности.

– Какую тайну? – сквозь слезы промолвила рыдающая Наташа.

– Недавно мой босс, – начал свою печальную повесть мужчина, также увлажняя глаза струившейся влагой, – раздобыл одну секретную карту, где было указано, как можно найти спрятанное древними «русичами» сокровище. Я имел большую неосторожность и завладел этой ценной находкой, и именно из-за этого наши с тобой жизни подвергаются сейчас серьезной опасности. Так получилось, что оригинал этой карты был уничтожен, но я вовремя сумел нарисовать с него копию – ты же знаешь, как я отлично рисую? – девчушка утвердительно кивнула своей небольшой белокурой головкой, а мужчина между тем продолжал, – Я разделил ее на две равные части и спрятал их обе в двух маленьких медальонах. Один отдал твое маме, а другой оставил себе.

Тут молодой человек достал из кармана небольшой простенький предмет, имеющий овальную форму, и нажатием на миниатюрную кнопочку открыл верхнюю крышку. Внутри оказалось изображение привлекательной девушки, с очаровательной улыбкой «смотревшей» с имевшейся в основании корпуса фотографии.

– Здесь, – тем временем продолжал не перестававший плакать родитель, однако все же стремившийся взять себя в руки, – между «фоткой» и корпусом и спрятан тот злосчастный клочок. Я отдаю медальон тебе. Храни его, как зеницу ока, делая это до поры до времени, пока не станешь достаточно взрослой. Тогда вы с мамой соедините свои половинки и добудете то сокровище, которое сможет обеспечить вам полностью безбедную жизнь – вплоть до самого скончания вашего века. Никому не говори про свою половину, даже своей матери… никто не должен быть в курсе того, что тебе известна эта страшная тайна, иначе не останется тебе на спасение совсем никакой надежды. Я то уж точно – только по той причине, что познал этот страшный секрет – сразу стал обреченным на смерть, но тебя я попробую все-таки выручить и попытаюсь отвести от своей дочки неминуемую опасность. Я тебя сейчас спрячу, а когда мама выйдет из родильного дома, где, как тебе известно, она вот-вот родит тебе братика, вы друг друга отыщите и дальше станете просто жить, уже полностью избавившись от тягостных неприятностей. Меня к тому времени уже «по-любому» не будет, и вам, соответственно, перестанет угрожать какая-либо опасность.

После этих слов малышка разразилась безудержным ревом и не в силах больше промолвить ни единого слова бросилась родителю на шею, и крепко прижалась к нему своим маленьким, хрупким тельцем. Отец в это время прятал кулон в карман ее куртки и сделал это как раз вовремя, потому что именно в этот момент – словно из ниоткуда – перед ними возникли три разгоряченные быстрым бегом фигуры, одетые в утепленные костюмы, больше пригодные для спортивного назначения.

– Ага, «мерзавец», – проговорил тот, что выглядел представительнее всех остальных, – наконец-то попался. Долго мы за тобой бегали, но, как говорится: Бог не Никита-Харинский, и он видит, кому следует воздать по заслугам. Настал и тебе, «братан», черед за все расплатиться.

– Хватит с ним лясы точить, – резким окриком оборвал говорившего маленький, плюгавенький человечек, хоть и не обладавший значительной физической силой, но среди остальных выделявшийся сильной духом и мужественной натурой и явно обладавший в этой группе безграничным авторитетом, – босс сказал, что его «валить» нужно сразу: он узнал страшную тайну, а жить с таким тяжким грузом ему дальше попросту не под силу.

Тут он достал из кармана револьвер еще дореволюционного времени, приставил дуло ко лбу мужчины – как известно стоявшего на правом колене – и произвел один, единственный, выстрел, оборвавший существование этого, в принципе, в обычной жизни не трусливого человека.

– Убей девчонку, – бросил он, мотнув головой, бандиту, заговорившему в этой ситуации первым, – нам велено сделать все аккуратно и не оставить совсем никаких свидетелей.

Мужчина, к которому обращались эти слова, от такой безграничной жестокости открыл было от удивления рот, но возразить ничего не посмел, а только молча взял за плечо обливающуюся слезами малышку и повел ее в затемненную часть переулка.

– Правильно, – с усмешкой прокричал главный, – а трупик сбросишь в канаву – так, чтобы подольше искали.

Он беззаботно рассмеялся своей, как ему казалось, удавшейся шутке, а его товарищ, удалившись на приличное расстояние, тем временем зажимал своей огромной ладонью рот беззащитной девчушке и опускался перед ней на колени.