– Аполлон услышал нашу молитву и принял ее, о, мудрейшие мужи. Это превосходный для нас знак.

Тут следует сделать оговорку, что никто из находившихся здесь мудрецов никогда не слышал молитвы, творимой Пифией, и даже не знал о том, что такая молитва вообще существует. Как правило, молитвы – удел жрецов. А дело Пифии – пророчество и связь с Богом. Даже Солон, который был близок к храму, имел продолжительные беседы со жрецами, не знал об этом. Возможно, что это была первая публичная молитва дельфийской сивиллы. Все присутствующие восприняли происходящее как величайшую честь в свой адрес. Лица мудрецов были умиротворённо-торжественными, величественными. Аполлон действительно оказал им небывалую честь, следовательно, они должны оправдать его ожидания.

Селена же, немного отдохнув, на сей раз не опускаясь на колени, вновь подняла руки вверх и прокричала сильным голосом:

– О, Великий Аполлон, прими наши благодарственные жертвы в твою честь!

Через несколько мгновений она повернулась в сторону храма и во всю мощь своего голоса воскликнула:

– Принести жертвы Аполлону Пифийскому!

Обернувшиеся в сторону храма мудрецы, к своему удивлению, заметили стоящих вдали двух огромных белых быков, которых еле удерживали по несколько жрецов.

Получив приказ Пифии, те, немедля, синхронно вонзили огромные ножи в бычьи сердца и подставили котлы для принятия крови. Собранной кровью было проведено символическое священное окропление храма, жрецов и мудрецов.

После того, как запылали жертвенные костры с быками на вертелах, Пифия, пребывавшая в небывало прекрасном расположении духа, спросила о настроении и состоянии здоровья мудрецов. Ответы были разными, но довольно краткими и положительными. Создавалось ощущение, что достойнейшие мужи побаивались этой дивной женщины, дескать, не от мира сего она, и никто не знает, чего от неё следует ожидать. Эзоп и Анахарсис вели себя более свободно, даже развязано. Эзоп чуть было не ухватил ее за руку, дескать, и Пифия красивая женщина, от чего же не потрогать ее, если появляется такая возможность. Но находящийся рядом жрец железной хваткой своей руки мгновенно и, главное, незаметно остановил несостоявшегося святотатца. А тот и виду не подал, что что-то случилось. Эзоп, видимо, не знал или не хотел знать, что кроме жрецов (и то, исключительно избранных), к Пифии не мог притрагиваться никто! Нельзя было даже целовать её руку. После непродолжительной беседы все присутствующие вновь услышали музыку, и жрица доброжелательным, гостеприимным голосом произнесла:

– А теперь, гости Аполлона и его храма, вы все приглашаетесь на пир, на величайший пир великих мудрецов! Следуйте за мной.

И она первой, в сопровождении жрецов, направилась на площадь, расположенную перед храмом. За ней медленно и важно шагали Солон, Фалес, Питтак и другие приглашённые. Анахарсис бросил взгляд на стену храма и вполголоса ахнул:

– Куда девалась дверь, из которой вышла Пифия?

Идущий рядом с ним Эзоп пробормотал:

– А может, и не было никакой двери. Тебе просто показалось. Впрочем, нет, я её тоже видел. Всё это хитроумные проделки Аполлона и его жрецов. То ли ещё будет. Готовся, скиф, к неожиданностям. – Он так это сказал, как будто сам был ко всему готовым.

Когда все спустились на предхрамовую площадь, то увидели такую картину. Недалеко от входа в храм стоял огромных размеров круглый стол, а вокруг него располагались кресла. Не ложе, а кресла, ровно девять кресел. На каждом из них висела табличка с именем того, для кого оно предназначалось. Точно напротив входа в храм находилось кресло Пифии. По левую руку от нее должен был сидеть Солон. По правую руку – Фалес. Далее, соответственно, Питтак – Клеобул, затем Биант – Хилон, еще далее Эзоп – Анахарсис.

Эзопу определили место между Анахарсисом и Биантом, по поводу чего, баснотворец выразил неудовольствие. Он, было, рванул к креслу, предназначенному для пророчицы, но жрецы решительно остановили его, спросив:

– Читать умеешь? Или твоя мудрость безграмотна? И едва ли не насильно посадили бунтаря в кресло, поставленное для него. Кстати, он неожиданно для себя оказался прямо-таки напротив жрицы, чем, после окончания пира, сильно возгордился. Храм же находился точно позади него. Эзоп, даже не сев на предназначенное ему место, немедля пожаловался на кресло, которое якобы было большим и неудобным. Затем он пенял на материал, из которого его сделали, потом на чашу, вдобавок ко всему, ему не угодил сосуд, стоявший на столе. Разумеется, он возмутился и соседями по застолью – Биантом с Анахарсисом. Он почему-то усомнился в их подлинной мудрости. Жрецы, стоявшие «на готове» рядом с ним, внутренне негодовали и, еле сдерживая себя, отвечали неприглашённому гостю:

– Нет! Так положено. У всех такое же. Тебя не касается. Тебе показалось. Веди себя достойно. Охлади пыл!

Но в подтексте их слов и в их гневных взглядах явно прорывалось: «Ты чего сюда явился, наглец? Этот пир не для тебя! Не кощунствуй! Веди себя прилично, не то вышвырнем вон! Смотри, доболтаешься!»

Как только села Пифия, вновь заиграли лиры. Молодые жрецы, которые обслуживали пир, налив в чаши вина, поставили на стол наполненные сосуды, посуду с фруктами, ягодами, сладостями и другими яствами. Перед каждым мудрецом на столе лежал лавровый венок, украшенный серебряными нитями. Венки бывали на различных пирах. И там участники одевали их себе на голову сами. Но здесь все было особо. Поэтому все с нетерпением ждали, что будет дальше. Пифия, выждав некоторое время, можно даже сказать, немножко отдохнув и дав отдохнуть всем, величественно встала с кресла, подошла к каждому мудрецу и лично одела ему венок на голову. Одела всем, разумеется, кроме Эзопа, который, как только жрица подошла к нему, бесцеремонно напялил венок на свою лысую голову, полагая, что именно так будет вернее всего, а главное – справедливо. Жрица к выходке Эзопа отнеслась с иронией и почти беззвучно промолвила: «Самопровозглашённый мудрец; все это видели».

Одев мудрецам на голову венки, Селена по-хозяйски обошла вокруг стола и вновь медленно опустилась в предназначенное для неё кресло. Снова несколько мгновений отдохнув, внимательно осмотрев всех окружающих, она правой рукой торжественно подняла чашу с вином и удерживала её на уровне груди. Левую руку медленно подняла вверх, требуя от присутствующих тишины, внимания и уважения. Собственно её требование было адресовано только сочинителю басен, поскольку все остальные и без того были во внимании и напряжении. Они, прищурив глаза, внимательно, с большим любопытством, смотрели на Селену и ждали, что же будет дальше.

– Мудрейшие мужи! – обратилась она к сидящим за столом гостям. – С самого первого пира, который происходил в незапамятные времена, повелось избирать басилевса застолья. Сегодня такого рода выборы впервые отменяются. Точнее говоря – они уже состоялись. Во главе стола буду я. Видимо, вы будете удивлены, поскольку в эллинской истории никогда ещё не бывало, чтобы пир вела женщина. Однако и пира такого, как наш нынешний, ещё не было. Совет дельфийского храма и сам Аполлон, в царстве которого и происходит сие событие, решили, что пир надлежит вести мне! К тому же, я гораздо больше, нежели обычная женщина; я – невеста самого Бога. И этим всё сказано!

– О, славные мужи! – продолжила она, спустя несколько мгновений. – Здесь собрались мудрость царств и царство мудрецов, впрочем, о последнем будем судить по итогам пира. Изначально предполагалось, что будет происходить Великий пир плеяды мудрецов. Да-да, в мыслях Аполлона созрело намерение пригласить семерых мудрейших эллинских мужей. Цифра семь есть священное число Аполлона, да и все эллины признают его за совершенство. В сущности, так и случилось. В Дельфы прибыли шесть приглашённых, признанных людьми и богами мудрецов, а поскольку седьмой – Периандр, умер, то его роль возложена высшей волей на меня. Именно на меня, а не на кого-либо другого. И пусть кто-нибудь попробует вообразить, что это не так! Я представляю здесь премудрого Бога, величественный храм, лучшую часть женской половины человечества, а также саму себя – Селену. Я олицетворяю то место, где человек встречается с Истиной. С великой божественной истиной и высокой мудростью, – возгласила она, вначале показав рукой в сторону солнца, а затем в сторону прорицалища. Моими устами она глаголит.