Вернулся.

Девчонки тут же накинулись с расспросами и уговорами. Переступко отмалчивался. Одна Галка Дымова, приподнявшись над столом, осадила коллег:

— Отстаньте от парня. Не видите, человеку плохо.

Мишка воззрился на нее с благодарностью. Даже стыдно стало, что когда-то пусть и случайно оплевал ее чаем.

Дальше работали в тишине.

Неделя пролетела быстро. Без новых приключений и потрясений. Переступко смирился, уживаясь с обосновавшейся внутри болью. Больно было все: дышать, думать, ходить, смотреть. Краски словно выцвели. Весь большой и яркий мир схлопнулся для бедного бухгалтера до одного единственного человека. Все вокруг на этом фоне казалось неважным и пустым, не стоящим внимания.

Парень знал, что его отпустит. Обязательно, нужно только время. Чтобы пережить, перетерпеть. Хотелось, чтобы как в книжках — раз и «прошло полгода». Но в жизни, к сожалению, такая функция отсутствовала. Приходилось проживать каждую гребаную секунду, испытывая весь спектр непередаваемых ощущений.

Заехавший навестить друга Вовка присвистнул, оглядев масштабы бедствия. И бардак в квартире, и раковину с немытой посудой, и осунувшееся серое Ступкино лицо.

— Миха, че за херня? — вопрошал Самбулов, — не ершись, рассказывай давай!

И Мишка рассказал. Умостившись на табуретке, прижавшись спиной к холодильнику и прикрыв глаза, изливал душу, обличая боль в слова. Говорил и говорил, не замечая, как слезы чертят мокрые дорожки по щекам, падают на серую футболку, застывают мокрыми стыдными пятнами.

— Мда, угораздило тебя однако, — выслушав друга, прикурил Вован, — мудак твой ебарь! Я могу чем-то помочь?

Переступко отрицательно мотнул головой.

— Сам обосрался, сам и подтираться буду, — мудро изрек блондин, вытирая слезы.

В тот вечер Самбулов целенаправленно напоил друга, до синих соплей. Залил тому зенки по самые бровки и уложил спать, устраиваясь рядом. Следил, чтобы тот хоть немного поспал. Он когда-то уже видел такое состояние у друга и знал, что ничем хорошим это не заканчивается.

Вовка честно не понимал, как один мужик может любить другого, для него такая любовь была как единороги, чем-то далеким и нереальным. Однако он искренне дорожил Мишкой, а потому принимал его таким, как он есть. И с его ориентацией, излишней чувствительностью и порой совсем неуместной добротой. Переступко готов был отдать для своих друзей все, снять последние трусы, лишь бы это могло чем-то помочь. Таких людей Самбулов встречал редко, а потому дорожил и старался соответствовать.

Дорабатывая последние деньки в ставшей родной организации, Мишка рыскал по интернету в поисках работы. Страдания страданиями, а жрать хочется всегда. Да и за квартиру платить, опять же.

Привычно листая рабочую почту, Мишка подчищал косяки, завязывал хвосты, доделывал отчеты. Когда увидел в личке письмо от «Керчинский Руслан Валерьевич» даже удивился, испытав стойкое ощущение дежавю.

«Зайди!»

Ну вот, точно!

Письмо удалил и продолжил работать дальше. Мазохистом Переступко себя не считал, поэтому рваться в омут с головой на общипанных крыльях любви не спешил. С него хватало по горло и того, что творилось с ним сейчас.

Если это по работе, то пусть начальство решает все вопросы с главбухом. Если не по работе, тем паче. Все — баста!

Мишка снова окунулся в работу, потеряв счет времени. Он как раз завершал телефонный разговор с продажниками, когда к ним в кабинет ввалился улыбающийся Перегуда. Подмигивая всем девчонкам и нахмурившейся преклонного возраста главной бухгалтерше, Серега направился прямиком к Переступко.

— Михаил, тебя к начальству вызывали?

Блондин коротко кивнул, занося цифры в программу.

— Ну так чего сидим, кого ждем? — преувеличенно весело вопросил ассистент директора, дергая вихрастой головой.

— Я не пойду, — сказал, как отрезал, не отрывая сосредоточенного взгляда от монитора.

— В смысле? — опешил Перегуда, глупо приоткрыв рот.

— В прямом. Это все? У меня много работы, — нервно передернул плечами бухгалтер, стараясь держать лицо.

— Переступко, ты нарываешься! — прищурив очи, наседал рыжий визитер.

— Разве? Ну так увольте меня, — откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди, предложил Мишка. Терять ему было нечего. Еще несколько часов, и он будет свободен.

— Доскалишься, с волчьим билетом пойдешь! — отчего-то взвился Перегуда. Ему-то какое дело?

— Ваше право, — пожал плечами Мишка, — главное, что пойду.

Громко хлопнув дверью, вихрастый ассистент унесся, сверкнув на прощанье обиженным взглядом. Уж не прилетит ли ему от начальства за невыполненное поручение? Может оттого и бесится. Нехорошо, конечно, но своя жопа ближе и роднее, подумал Мишка, возвращаясь к работе.

Девчонки молча бросали на него вопросительные взгляды. Это раздражало.

— Что?! — не выдержал Переступко очередного любопытного взгляда Ниночки Белявской.

— Ничего, — пискнула та, отворачиваясь к принтеру.

Следующие пару часов работали без эксцессов. Правда, получили от главбуха за перепутанные папки с отчетностью за прошлый квартал. Вняли, исправились.

Тихо перешептывались, стуча по клавиатурам и щелкая мышками, когда дверь без стука распахнулась, являя самого генерального собственной персоной. У Мишки сердце ухнуло к желудку, а ноги предательски задрожали. Керчинский же обвел недовольным взглядом притихших бухгалтеров, остановившись на растерянном блондине.

— Михаил Иванович, выйдем! — нарочито строго велел шеф, собираясь покинуть помещение и уже почти скрываясь за дверью.

— Я не пойду, — собирая остатки самообладания, спокойно произнес Переступко.

Девчонки навострили уши. Начальство снова замаячило в дверном проеме, недовольно взирая на нерадивого пока еще подчиненного.

— Что за детский сад, Михаил? — вопросило руководство, нахмурив брови.

Блондин пожал плечами, с силой сжимая кулаки. Внутри металось и горело, но он отчаянно лепил на лицо равнодушие. Чего ему это стоило, видела пожалуй только Галочка. Она вообще многое видела и подмечала, на что другие бы и внимания не обратили.

— Если это по рабочим вопросам, Вам лучше обсудить их с Маргаритой Федоровной, — кивнул Переступко на крякнувшую от упоминания своего имени главбуха, — всю отчетность мы передаем ей, а других причин для приватного разговора я не вижу, извините.

Керчинский смерил Мишку убийственным взглядом, сложил руки на груди.

— Я не подпишу твое заявление, — твердо и снова переходя на «ты», оповестил начальник.

— Вы в своем праве, — согласился парень, — я уже отработал положенные две недели. Мой прямой руководитель был уведомлен и поставил свою подпись, СБ и кадровик тоже. На работу я завтра не выйду.

— Я могу дать нелестные рекомендации. С которыми в приличную организацию тебя не возьмут, — выдал следующий аргумент Руслан Валериевич.

Девчонки впечатлились, заохали.

— Если я заслужил, то это будет честно, — стараясь не смотреть Керчинскому в глаза, кивнул Мишка. Снова стало обидно. Уж каким бы пидорасом он ни был, но работу свою знал и выполнял на совесть. Ничем перед родным отделом не провинился, никого под монастырь не подвел. Единственной его самой большой ошибкой стали чувства к генеральному директору. За что и поплатился.

Вопрос только, почему тот не желает его увольнять? Хочет держать послушного, безотказного мальчика при себе? Чтобы когда вдруг захочется околожопных приключений особо не заморачиваться поисками? Эта единственная причина, которую видел Мишка, и если это так, то он прав, что бежит отсюда со всех ног. Очередной порции боли поверх уже разъедающей изнутри не хотелось. Не хотелось до дрожи.

Видимо все же лицо Переступко держал плохо. На секунду задумавшись, на нем большими рекламными буквами пронеслось всё то, что мучило беднягу уже несколько недель. И близость источника этих мук давила, окончательно лишая парня самообладания.

— Михаил, давай все же выйдем? — уже более мягко спросил Руслан Валерьевич, хватаясь за ручку двери.