Когда началась война, отец получил бронь, но не стал ждать, сам попросился на фронт. Военных подвигов отец не совершил, тем более что и в армии его назначили каким-то финансовым начальником, хотя никакого воинского звания он не имел. Так или иначе, он был там от звонка до звонка и выполнил свой долг по совести.

Ростом отец не отличался, был ниже среднего, но внешность его впечатляла: красивое, выразительное лицо, богатая мимика, точные, целенаправленные жесты, великолепное логическое мышление, отличная речь не могли оставить никого равнодушным. Отец был особенно избалован вниманием женщин, и он в долгу не оставался. Пожалуй, красивые женщины были его единственной слабостью, и он иногда увлекался ими, хотя фанатично любил маму и семью. Объяснить этот феномен можно только особенностью мужского естества. Так говорила и наша мама.

Как финансист, как бухгалтер он в полном смысле был нарасхват. Помню, как-то вечером к нам домой пришел директор шелкомотальной фабрики, где работала мама, и долго уговаривал отца перейти к нему на фабрику. Отец в конце концов согласился и проработал там последние 15 лет, до пенсии. Когда в Телави организовали бухгалтерскую школу, ее директором тоже пригласили отца. Он в течение многих лет совмещал эту хлопотную должность с должностью главного бухгалтера.

После гибели мамы отец сдал, потерял интерес к себе. И хотя после нее он прожил еще 28 лет, но ни разу больше не взял в руки инструмент. Через пять лет по совету родственников он женился и переехал жить в Тбилиси. Его вторая жена была из армянской семьи, известной тем, что ее дядя Степан Шаумян был одним из бакинских комиссаров. Комиссарство дяди меня лично мало впечатляло, хотя жена отца с сестрой почему-то очень этим гордились. Женщина она была добрая и покладистая. Не только у отца, но и у нас с братом сложились с ней хорошие, по-настоящему добрые отношения. Отец постепенно пришел в себя, но через восемь лет его жена умерла. Отец овдовел вторично. Ему стало совсем одиноко, он часто болел.

Умер наш отец в 88 лет от роду после тяжелой болезни. Последние дни мы с братом и сестрой его жены, которой было тогда 90 лет, дежурили около него. Умер он при мне в полном сознании. Перед смертью он произнес два слова, которые, к сожалению, я разобрать не смог. До сих пор мучаюсь: что он хотел сказать?

Похоронили мы его в Телави, рядом с мамой: он сам так хотел.

Я до сих пор редко упоминал о своем брате. Дело в том, что о таких людях, как он, нельзя говорить вскользь. Он был настолько яркой личностью, что о нем надо рассказать особо.

Роберт Иванович Саамишвили был на пять с половиной лет старше меня. В детстве такая разница в возрасте очень заметна. Поэтому Роберт для меня всегда был не просто старшим братом, но и защитником, наставником, советчиком и другом. Я всегда гордился и даже восхищался им. И было чем гордиться: он с первого класса и до последнего был круглым отличником, писал стихи, играл на нескольких музыкальных инструментах, хорошо пел и рисовал, успешно занимался спортом. Он всегда знал больше, чем было написано в школьных учебниках. Эти познания брат черпал не только от родителей и педагогов, но и из книг, которые он читал запоем, одну за другой. В сочетании с феноменальной памятью это давало отличные результаты: он мог наизусть декламировать огромные произведения, например, поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» или поэму Ильи Чавчавадзе «Разбойник Како». Позже он стал великолепным оратором. Он мог изменить ход любого собрания своим блестящим выступлением

Возможно, его разносторонние способности можно объяснить и тем, что он был левша. С первых же классов Роберт стал писать левой рукой. Ему почему-то запрещали это в школе, запрещали дома, но, оставшись один, он все равно писал и рисовал левой рукой. В конце концов он стал писать обеими руками одинаково хорошо, и всю жизнь он владеет этим своеобразным искусством в совершенстве.

Но Роберту, как и любому ребенку, мало было одних книг, его энергичная натура всегда требовала больших доз адреналина. Поэтому он никогда не знал покоя сам и не давал покоя другим.

Однажды, когда мне было пять лет, Роберт решил сделать из меня лицедея. Он взял ножницы, отцовскую опасную бритву и побрил мне голову, брови, обрезал ресницы, и это подобие кочана капусты расписал акварельными красками. После этого он одел меня во все старое и рванное и послал на рынок, который находился рядом с нашим домом. Женщины, увидев меня, крестились и приговаривали: «Бедный ребенок, больной, наверно, побрит и какими-то лекарствами помазан. Покормить бы его надо». Все давали мне фрукты, чурчхелы и спрашивали, кто и где мои родители. Я притворился немым. Кто-то сказал, что надо отвести меня в милицию или в сиротский приют. Здесь я уже дал деру.

Роберт. Фото автора

Когда мама вернулась с работы, она пришла в ужас. Брата она сильно отругала, а я попытался его защитить. За это я тоже получил свою «дозу»:

– Молчи уж, капуста.

Этот случай стал постепенно забываться, и Роберт придумал новую забаву: пригласил меня «на охоту». Он показал мне стайку воробьев, которые весело щебетали на тутовом дереве у нас во дворе, и добавил:

– Ты стой под деревом, я убью воробья, а ты его быстро подбери. – Он насадил горлышко разбитой бутылки на палку и бросил ее в воробьев. Бросил и попал… в меня, да так точно, прямо в переносицу. Если бы чуть левее или правее, я остался бы одноглазым. Было много крови и шума. Брат от горя хотел утопиться в бочке с водой, но соседи оттащили его. Лечили меня долго, вылечили, конечно, но шрам от той «воробьиной охоты» остался у меня навсегда. Странно, но, когда я сильно скучаю по Роберту, которого любил безумно, невольно потираю этот шрам, и мне становится легче. Мы за все годы нашей уже долгой жизни ни разу не поссорились, не обидели друг друга.

Талант и знания Роберта удивляли не только меня, но и родителей и педагогов. Даже его политическое чутье удивляло всех с самого детства. Приведу такой случай: когда брату было 12 лет, ему поручили написать стихотворение к 7 ноября 1940 года. Стихи, которые он прочитал на празднике, поразили всех. Они начинались так (мой перевод):

Эти стихи позже, уже после начала войны, были опубликованы в местной газете. Они поражали точностью предвидения, как будто автор заглянул на несколько лет вперед. Естественно, как и полагалось в то время, стихи заканчивались словами «Где Сталин, там победа». Иначе вряд ли разрешили бы читать их публично.

Свои многосторонние знания Роберт уже в седьмом или восьмом классе стал записывать в специальную книжку, которую он назвал энциклопедией. Математические формулы, афоризмы, высказывания выдающихся людей и многое другое – все было в этой удивительной книге, переплет и всю конструкцию которой брат придумал и сделал сам.

Роберту одинаково легко давались все предметы – как технические, так и гуманитарные. Учителя наперебой хвалили его способности, что приносило ему не только пользу, но и мешало сосредоточиться на чем-нибудь одном.

В одном из школьных сочинений о творчестве Шолохова десятиклассник Роберт написал: «Михаил Шолохов своим творчеством поднял целину истинного реализма в советской литературе». После этого учитель литературы пришел к нам домой и сказал родителям, что у Роберта талант настоящего публициста и он должен поступить на литературный или журналистский факультет. Аналогичные рекомендации давали и другие преподаватели.