Приходит депутат Верховного Совета на базар. Видит, крестьянин козла продает.

– Почем твой козел?

– Ты сначала выбери, уважаемый, потом скажу тебе цену.

– Из чего же выбирать, козел-то один?

– Ты тоже был один, батоно, но мы тебя выбрали!..

На стадионе проходят соревнования по метанию молота. Вдруг из публики на поле выходит человек, берет молот, раскручивает его и бросает дальше мирового рекорда. Подбегают к нему журналисты, тренеры: интересуются, где он тренировался, откуда он.

– Нигде я не тренировался. А сам я из колхоза «Путь к Коммунизму». Дайте мне серп: я его еще дальше закину.

Думаю, у него нашлось бы немало шуток и в адрес сегодняшних бандитов, якобы демократов. Но, увы, не дожил.

Когда дядя Георгий умер, мы – его сын Вахтанг, другие родственники и близкие друзья – собрались на совет и решили сделать на его могильной плите такую надпись:

С этого момента потомственное имя унаследовал его сын, мой троюродный брат Вахтанг. Он к этому времени работал начальником Телавского аэропорта. Того самого, что в кинофильме «Мимино» красит маляр, подбирая то один «колор», то другой. В один прекрасный день приехала съемочная группа Георгия Данелия, сняла здесь (в том числе в кабинете Вахтанга) несколько эпизодов к фильму. Вскоре «Мимино» вышел на экраны. К Вахтангу постепенно стали прилаживать новое прозвище Мимино, но не получилось. Даже многолетний шумный успех знаменитого фильма не смог перебороть семейной традиции – Вахтанг Георгиевич до конца остался Тушкой.

Он не был исключением: был генетически добр, весел, остроумен, красив как Бог, особенно в лётной форме.

Дорогой моему сердцу Вахтанг умер в 50 лет от роду. К сожалению, мне не довелось быть на его похоронах, не видел его могилы. Но уверен – на его надгробии рядом с его именем тоже стоит потомственный символ Тушка, произошедший от доброго русского слова «душка». Уверен в этом, ибо душа и доброта бессмертны.

P.S. Когда этот материал был уже написан, я получил письмо из Телави. Среди прочих новостей мне пишут, что сын Вахтанга Георгий не только унаследовал имя Тушка, но окончил лётное училище и стал начальником Телавского аэропорта.

Того самого…

Любая мама для своих детей всегда особенная и лучше всех. Так было, так будет всегда и воистину так должно быть.

Но все-таки моя мама Софья Георгиевна, в девичестве Богверадзе, была и на самом деле особенная. Миниатюрная красавица с великолепным античным лицом, добрыми, исключительно выразительными карими глазами. Ей очень шли темно-каштановые, почти черные волосы. Мама улыбалась как никто больше – ласково, по-доброму. Но в гневе она могла быть и суровой. В такие минуты, что бывало крайне редко, в глазах появлялись холодные искорки, а в голосе – металл. Маму Бог наградил многими талантами. Необыкновенно богатое чувство юмора и артистизм, выразительные жесты и мимика, абсолютный музыкальный слух, отличный голос в сочетании с колоссальным трудолюбием давали ей возможность стать знаменитой певицей или артисткой. Но семья для нее всегда была главнее всего в жизни.

Родилась наша мама в маленьком, но очень колоритном городе Сигнаги, что в 80 километрах от Тбилиси. Еще в школе ее заметил преподаватель пения и пригласил во взрослый хор при городском Доме культуры. Этим хором руководил известный хормейстер Нико Сараджишвили, брат великого тенора, многие годы выступающего в «Ла Скала», Вано Сараджишвили (1879–1924). Скоро она стала солисткой этого хора.

Окончив среднюю школу, талантливая девушка собиралась продолжить занятия пением, но она еще раньше встретила юношу (моего будущего отца), тоже музыкально одаренного, к тому же уже известного в городе финансиста, и вскоре они поженились. Мой брат Роберт там и родился, в Сигнаги. А через два года отца перевели в город Телави, где наша семья и обосновалась. Через пять с половиной лет после рождения брата родился я. Конечно, маме было уже не до учебы. Но музыкальные таланты наших родителей не пропали даром: отец отлично играл на восточном щипковом инструменте тари, на мандолине, а мама играла на гитаре и пела. Когда мы с братом подросли, тоже стали играть на разных инструментах, и образовался интересный семейный квартет. Причем мы могли меняться инструментами, что всегда удивляло гостей, которых в нашем доме было всегда много. Конечно же, и душой, и главной солисткой семейного вокально-инструментального ансамбля была наша мама.

Мама. Здесь ей 19 лет. Фото неизвестного автора

Однажды, когда мне было лет 9, к нам из деревни приехал двоюродный брат мамы Александре Хмаладзе. Мама нам рассказывала, что он хорошо поет, но то, что я услышал, превзошло все ожидания. Вечером они с мамой и братом стали петь многоголосые песни и так проникновенно, что я дрожал от восторга. Мне особенно понравилась в их исполнении песня «Лети, черная ласточка». Запевал Александре, мама пела первым голосом, а Роберт басил. Как же это было красиво!

Помню еще такой случай. Был выходной день, я еще нежился в постели. Вдруг я услышал, как в соседней комнате мама играет на гитаре. Играла она какой-то вальс, который раньше я не слышал. Это было какое-то чудо. Наверное, я ради этого маленького «маминого» вальса стал играть на гитаре. Играл до боли в пальцах, до крови. Этот вальс я играю до сих пор, особенно когда одолевает ностальгия и бывает грустно.

Конечно, в нашем доме были не только песни и музыка.

Была еще война, был голод. Отец на фронте, мама одна тянет всю семью. Нас двое и еще больная бабушка, папина мама. Ходить в школу каждый день не было возможности. Надо было помогать маме, ходить в лес за дровами, копать огород. Да и не в чем было ходить: не было ни обуви, ни одежды. Были и другие невзгоды, в том числе болезни. И все умела, все могла преодолевать наша необыкновенная мама. Помню, ее за хорошую работу премировали тремя килограммами кукурузной крупы и килограммом свиного сала. В то время это было огромным богатством. Мама наварила кашу, и мы ели сколько хотели. Это был первый и единственный случай после начала войны, когда мы поели досыта. Сама мама даже не могла есть: смотрела на нас и плакала.

Война в конце концов закончилась, жизнь постепенно стала налаживаться.

Если выдавался свободный вечер, мама могла не только играть или петь, но и показывать дружеские пародии, в основном на наших друзей и знакомых. Тогда этого жанра вообще не существовало, и поэтому не могу объяснить, откуда все это взялось. Особенно хорошо она изображала нашу соседку, которую все звали Скели Ола, что в переводе означает Толстая Оля. Она на это прозвище не обижалась, потому что и на самом деле была не только толстой, но и доброй. Но когда узнала, что мама ее изображает, пришла к нам и сказала:

– Соня, говорят, что ты меня передразниваешь. Я от тебя этого не ожидала, но хотела бы все это увидеть своими глазами. Мама вначале даже растерялась, но быстро поняла, что объяснять беззлобность ее шуток бесполезно, лучше показать все как есть. И показала. Соседка сначала напряженно смотрела и слушала, как ее «делают», потом вдруг стала смеяться так громко и задорно, что и мы стали хохотать вместе с ней. Кстати, это редкий случай: мало кто правильно понимает пародии на себя. Потом мы пели песни, пили чай, а мама нам показала еще несколько номеров, в том числе – еще один свой коронный номер – пародию

Мама, её сестра тётя Кетеван, муж тёти Михаил Гогуадзе, их сын Лаврентий и мы с братом Робертом. Фото неизвестного автора