Естественно, первое, что пришло на ум – это вопрос, каким образом можно прекратить действие магического заклятия. Она знала, что этот шаг требует специальных знаний, и в своих ночных путешествиях в теле ведьмы пыталась найти решение этой задачи. Но тщетно. Черная сила, замешанная на невинной крови, сдобренная незаслуженными муками, ей не давалась.

Одно было хорошо – упорные поиски приносили иное знание. Она по-другому стала чувствовать свое тело и его энергию. Она не была больше брошенной и преданной женщиной. И она во многом постигла стратегию замысловато закрученного сценария ее жизненных событий.

Но все-таки что-то не срасталось в этом затейливом пазле и все ее усилия как волны разбивались о риф неведомой проблемы. Она начинала раздражаться, упрямо долбясь в запертые двери. Напрашивался другой подход. Но Агата закусилась, потратила немало времени и сил, однако, кроме отчаяния не добилась ничего. Появилось чувство детской обиды на Мастера, она была уверена, что уж он-то мог бы и помочь. Но от него не было ни слуху, ни духу. Ответ пришел неожиданно, как бы сам собой.

По старой, еще со студенческих времен, традиции она и еще несколько девчонок с их потока собирались вместе за чашкой кофе, в каком-нибудь уютном заведении. И когда в очередной раз раздался звонок с таким приглашением, она поначалу думала отказаться, но каким-то шестым чувством определила, что эта встреча пойдет ей на пользу.

Но все было как обычно. Банальный женский треп, который, тем не менее, успокаивал и давал чувство востребованности, столь нужное каждому человеку, особенно женщине. Вообще их посиделки в этот раз посвящены возвращению одной из них из туристического вояжа по Италии. После традиционного в таких случаях презентования сувениров и бурного обсуждения удачных покупок, подруга ударилась в рассказы о достопримечательностях Вечного Города. Агата смотрела на подругу, слушала ее, кивала и понятливо поддакивала, где нужно, но интерес ее был в другом месте.

Прямо сквозь подругу, или, лучше сказать, где-то за ее спиной, она видела поразительную картину. Синхронно с ее рассказом о посещении развалин древнего храма, она видела этот храм во всем великолепии своего расцвета и подругу на ступенях этого храма в роли служительницы культа богини Весты.

В этот момент та с придыханием рассказывала, что в услужение к богине Весте приводили маленьких девочек из знатных семей, и это была высокая честь, но за эту честь девочке суждено было сохранять невинность остаток всей жизни, а если случался грех прелюбодейский, то отступницу предавали позору и живьем закапывали в землю. Порой с плодом преступной любви.

Кто-то невидимый иллюстрировал рассказ подруги. Картинка была четкой, яркой особенного в том месте, где юные девочки участвовали в ритуале посвящения, после которого мирские радости для них становились недоступными в обмен на покровительство могущественной богини. Она засмотрелась, пропустив какой-то вопрос, мыкнула что-то невразумительное и, посмотрев на подругу, вдруг ясно поняла, почему той так сложно устроить свою личную жизнь.

Это был настоящий шок. Агата возвращалась домой в такси. И пока болтовня водителя не давала сосредоточиться на увиденном, она сдерживалась от желания разреветься во все горло. Но как только дверь в квартиру осталась закрытой за ее спиной, она злобно метнула свою дорогущую сумку на диван. Однако промахнулась. Предмет зависти подруг, пролетев через всю комнату, глухо шмякнулся о стену и, безжизненно раззявив холеное атласное нутро, рассыпался всем своим содержимым по полу. Пнув в сердцах подкатившийся к ногам какой-то блестящий флакончик, она плюхнулась в кресло, всем своим видом выказывая крайнее возмущение.

Причиной таких бурных эмоций был осознанный ею алгоритм работы кармического обета. Видимо, никем не объясненный, запрет на клятвы идет от знания опасности этого мероприятия на клеточном уровне. Поразительно было то, как легко и без сомнений приняла она истинность показанной картины. Ей стало понятно, что свое информационное поле клятва, освященная обрядовым действием, распространяет на человека до последнего дня его жизни. И, как оказалась, продолжает распространять и в последующих его воплощениях. Агате до злобного раздражения показалось это нелепым уже хотя бы потому, что нести ответственность за то, что помнить никак не можешь, по меньшей мере, несправедливо.

Но тут, как будто со стороны, в голове возникла мысль о том, что может быть в этом заложен какой-то иной, непостижимый с обывательской точки зрения, смысл. Сам процесс рассуждений, происходящих в ее голове, завораживал. Мысли, как шары в лузу, посланные умелой рукой точно ложились в цель. Ей пришло в голову то, что дискретное восприятие жизни, возможно, свойственно только человеку, высший план рассматривает все воплощения, как единый поток энергии, у которого тела – это оболочки, сравнимые с одеждой. Ведь меняя свою одежду человек, не перестает быть тем, кто он есть. И принятое клятвенно на себя обязательство, уже по этой логике, вполне может транспонироваться на последующие перерождения. Такое логическое построение ей понравилось, хотя вопрос для чего такие сложности нужны, пока оставался открытым.

Нервное и умственное напряжение требовало разрядки, и она закурила. Но, сморщившись от вкуса табачного дыма, с подозрением уставилась на сигарету. Если бы не название известного бренда, золотистой змейкой обвивавшее фильтр, она решила бы, что курит физиологические отходы. Как только эта мысль оформилась образно, ей пришлось встречать лихо подкативший рвотный позыв. Злостной курильщицей она не была, однако корпоративные перекуры пропускала редко. Поэтому такая реакция на любимые сигаретки была неестественной.

Заподозрив подвох, она отложила сигареты в сторону. Понимая, что со стороны похожа на полную дуру, на цыпочках прокралась к бару. Достала бутылку виски, удрученно взболтнула содержимое и, состроив уже совсем постное выражение лица, налила полстакана. Она все делала так, как будто в комнате находился кто-то еще и этот кто-то внимательно наблюдал за всеми ее манипуляциями с бутылкой. Играя на невидимую публику, она, балуясь, вытянула губы дудочкой, поднесла их к стакану и, видимо, совсем уже заигравшись, хлебнула сорокаградусную жидкость, как чай. Виски, что называется, попал не в то горло, дыхание перехватило, она закашлялась, захрипела, из глаз брызнули слезы. Махая перед ртом рукой, Агата безуспешно пыталась продышаться. Да, если у нее и был зритель, то он был бы доволен. Бенефис удался. Эта мысль рассмешила ее, однако, ненадолго.

Осознав бесплодность попыток отравить себя никотином или алкоголем, она оставила их, ограничившись чашкой зеленого чая. Этот напиток у наблюдателя отторжения не вызывал и девушка, спокойно попивая золотистую жидкость, вернулась к своим рассуждениям. Вернее к фиксации мыслей, которые теплой волной сами собой появлялись в сознании.

Итак, открытым оставался вопрос о целесообразности сохранения действия клятвы после уходы из жизни ее носителя. Ведь в следующим этапе воплощений эти обещания незримым тормозом накладывались на его жизненный путь, превращая ни в чем не повинного человека в маргинального неудачника или неудачницу с большим духовным потенциалом. Занимаясь экзистенциальной аналитикой, она по-настоящему поняла, как может меняться масть расклада известных событий от простого изменения угла зрения на них. Причем суть происходящего оставалась в принципе прежней, но восприятие мутировало кардинально.

Агата вспомнила свою подругу весталку. Как непросто складывалась ее судьба. В попытках найти свое женское счастье, та использовала всю свою сексуальную одаренность. Быстро привязываясь к очередному сердечному другу, она по какой-то неумолимой закономерности, в конце концов, опять неизменно оставалась одна. Недоуменность от этого постоянства сменяла злость и раздражительность на всех и вся, потом приходила неуверенность и страх и, наконец, покорное ковыляние вслед, за косолапой судьбой.