Дулепистый прилепил к кафелю левую ладонь Батумыча. Слабо! Затем щиколотку левой ноги. Не-на-деж-но!

– Геморрой, – простонал Малярчук, онемевший от сидения сразу на двух перилах. – Подвяжи че-нидь!

Дулепистый на всё тот же скотч пришпандорил сковородку к ягодицам.

– Теперь голова! Голова отваливается!

Надо отметить, что на всей голове Батумыча была только одна достопримечательность: кустистые брови.

– Это у меня усы. Мозговые, – гордо трубил он…

– Твои мозговые усы и влекут тебя вниз. Давай сбреем, – в шутку предложил Вадик.

– Не, то сковородь слишком тяжелая – перевешивает вниз, – испугался за свое сокровище Малярчук.

Дулепистый и голову закрепил за шею скотчем к кафелю, да так, что нос приплюснуло к торцу перегородки.

Только Вадик сел передохнуть, как на голову Всеве приземлилась оса, а ос тот панически боялся с детства.

– Лучше застрели меня сразу! За что мне такие муки?! – запричитал Малярчук.

– А не надо было шпроты есть, садюга!

Пока оса делала прицельные виражи над парализованным от страха Малярчуком, Вадик обвязал его бельевой веревкой в несколько витков. И дернул так, что тот кубарем перекатился на лоджию соседки, потеряв при этом и второй шлепанец. Пижаму пришлось после простирнуть капитально. С тех пор, видать, у него и энурез.

Дальше всё развивалось следующим образом: ребята спустились к Ваде домой и засели за воскрешение…

Зашла жена с подругой домой – Малярчука нет.

Она на балкон. Смотрит: на тротуаре тапочки мужа! Она в рев. С ней приступ. Вызвали «Скорую». Откачали. Обзвонили всё что можно и нельзя – нигде нет. Ночью слышит в дверь: «тыр-тыр». Перепугалась: рэкетиры?

Нет – Малярчук в мокрой застиранной пижаме в дупель.

– Всё. Теперь ты под домашним арестом пожизненно!

Вдобавок законопатила дверь на лоджию. Одна форточка на кухне – но через нее с комплекцией Батумыча – ну никак не просочишься!

8.55

Бодуненц взялся за карандаш. Носки на чайнике почти подсохли. Скрипнула дверь. Вбежал коллега-физик. Савелий еле успел сбросить их в верхний ящик стола.

– Что за ядреный запах, Савик? Чай что ли заваривал? – пискнул физик и схватил чайник.

– И минут через пяток получите кипяток, – пропел он. – Точно, горячий.

Плеснул себе в чашку.

– Че за чай? «Цейлонский»? «Ахмад»? С бергамотом? Запах – очуметь!

Как ему объяснить, что носки сушил – не поймет еще.

Тут к Бодуненцу снова входят мастера – по второму кругу. Рыскают, но ничего с градусом нет.

– А! Мы тут уже были.

– Насморк замучал – совсем не чую запах спирта, – пожаловался Проктер. – А ты, Глеб?

– Я тоже. Простудился где-тось. В вентиляторной, кажись, продуло.

– Плохо. Надо ноздри прочистить. Чем-нибудь сухим.

– Есть у тебя тряпка чистая от насморка – струей льет? – озабоченно спросили мастера, открывая ящички стола Савелия. Всё перерыли и в самом верхнем обнаружили почти высушенные на чайнике носки. Понюхали. Вроде, чистые.

– Ты в нос их. Буравчиком, – сказал Гембл. – Тебе один носок. Мне – второй. «Нос носком вышибают».

Вкрутили в обе ноздри по носку и ушли. Надолго ли?

Ребята засели под грибком. Пока детей еще на улице не было: кто в садике, кто в школе, кто просто спит.

Далее события развивались по стандартному сценарию.

После двух бутылок начался обычный пьяный треп.

– Ты видел на солдатских погонах символы «РА»?

– Ну да.

– А что обозначают, знаешь?

– «Российская армия».

– Не-а! «Рома Абрамович». Видать, скупил нашу армию на корню, а до того «Челси», – икнул Арнольд.

– А я слышал, в Одессе Дерибасовскую улицу переименовали в Дерипасковскую.

– Значит, много отбашлял одесситам.

– Ага, за юмор.

– Сей товар дорогого стоит.

Тема про олигархов была особенно популярна в компании Люлипупенко.

– И было у Билла три сына, – громогласно заявил Люлипупенко, имея в виду наследников Билла Гейтса.

– За что пить будемо, россияне?

– За наследство.

– В ответ на мемуары Гитлера «Майн кампф» Билл Клинтон написал свои остросюжетно эротические «Май кайф». Соавтор – Моника Левински…

Братва допила остальное и отключилась по домам. Ненадолго. Кроме Люлипупенко. Тот пошел отдыхать на свое привычное место – стол для пинг-понга.

– Мама! – завопила Лика Вермилина в лифте.

К ней тут же дуэтом в терцию присоединилась Лара Жихина. Вот она – страсть к сладкой жизни. Нет, чтобы со второго этажа пройтись пешочком до выхода из подъезда. Так забежали снова в лифт – комфорта захотелось. Ветерка. Вот сейчас сиди-бди, когда включат. Только в первый раз застряли минут на пять. Намотать бы на ус. Думали, в одну и ту же воронку два раза снаряд не падает. Ошиблись. Падает и всегда маслом вниз. Ну, теперь не жди от доцента Моповой ничего хорошего за опоздание.

Перенесемся с осеннего утренника на полгода ранее.

Только что закончились выборы. Бывший завсегдатай грибка, а ныне депутат Кремов (живет он сейчас в элитном поселке в Курье, в собственном четырехэтажном коттедже среди вековых сосен на берегу Камы) не зазнался, как это обычно бывает с другими депутатами, а заехал к своим вчерашним дружкам. Совесть депутата подсказала – депутатский значок надо обмыть. В кругу электората.

– Давай, Рома, клади его в стакан…

…Дальше Рома ничего не помнит. А там, то ли проглотил он свой значок, то ли выронил на землю…

Только назавтра Люлипупенко гордо прохаживался по двору в депутатском значке. Мол, выбрали – не ошиблись. Сбылась мечта трудового народа. Жить станет веселее.

– Какие будут наказы?

– А-а-а? Откуда?..

– Наказы платные.

– Упоняли.

– С вас – по сто рублей. С пенсионеров – по тридцать. Ветеранам-защитникам Бастилии бесплатно.

Шура слегка припозднился на первую пару: дотопывал до университета пешком. Кроме того, нужно было почистить костюм, запачканный рыбой в трамвае.

Отмывать пришлось спиртом в лаборантской на кафедре. Тут душа не выдержала:

– Дайте лучше ацетон или бензин какой-нибудь. Не могу я на это безобразие смотреть. Чтобы ценный продукт переводить.

– У нас из растворителей только спирт, – пожимали плечами лаборантки.

9.45

В девять сорок пять у Бодуненца было важное мероприятие. Показательная ежегодная лекция по начертательной геометрии для подтверждения своего статуса преподавателя лицея.

Проводила аттестацию представительная методическая комиссия. Она разместилась рядом с кафедрой.

Возглавлял методкомиссию старый матерый преп Кофейня Иван Поликарпович, махровый зубрище, патриарх. Наверное, еще заводчиков Демидовых лично знал. Во всяком случае у них начинал. На царя полжизни ишачил. Восьмидесяти, а то и всех ста восьмидесяти лет от роду. Слегка (да где уж там слегка – совсем) глуховат и слеповат. Но то, что Данилу-мастера из «Хозяйки медной горы» Бажов с него списывал, не подлежит всякому сомнению.

Рядом с Кофейней сидела Аделаида Викторовна, старший методист – вместо переводчика. И еще человек семь разных сотрудников лицея.

Кофейня то и дело наклонял к методисту красное мохнато-седое ухо. И периодически ковырял в нем большим пальцем, как будто выковыривал застрявшие там слова и предложения. Затем записывал что-то в тетрадь и делал пометки в своем неизменном блокноте.

– Сегодня, ребята, – бодро начал Бодуненц, – тема нашего урока: «Метод Монжа».

– А? Что? Говорите громче! – раздался рядом с Бодуненцом голос Кофейни. – Уж, если мне не слышно, что говорить об лицеистах на последних партах!!

– Метод Монжа! Тема!

– Вместо моржа? В темя?

Пришлось Савелию наклониться к волосатому уху Кофейни и рявкнуть что есть сил.