Вещи на месте, но ни Малярчука, ни пенсии.

Подозрение сразу пало на Вадика, специалиста-универсала – больше дверь вскрыть некому.

Мариша подкараулила Дулепистого у выхода из супермаркета. Где ж ему быть-то (раз в чипке нет). Выследила.

Вадик ее даже и не узнал. Случаем видел раз или два, но не запомнил. Да и не ассоциировалась она с Малярчуком как-то. Но жена Малярчука знала всех его дружков.

– Где муж мой? – набросилась она на него с хозяйственной сумкой с продуктами (помидоры, яйца, соленая рыба).

– Я вам не брачное агентство мужа подыскивать. Ошиблись адресом, – отреагировал Дулепистый.

– Ты еще и дерзить удумал, шкворень? Где муж мой, ирод?

– Отбиваясь от ударов, Вадик парировал:

– Как его зовут? Ирод? Редкое имя. Древнее.

– Это ты – ирод. Я про своего мужа спрашиваю. Где он?

– Ненормальщина какая-то!

– Алкоголик!

– Я вообще не пью!

– Ага, в штаны лью.

– Дама, вы меня с кем-то спутали.

– Куда мужа мово дел? Я тебя спрашиваю, поганец этакий.

– Какого мужа? – демонстративно порылся в карманах и даже под мышками Вадик (Додик).

Это переполнило чашу терпения женщины. И она давай его снова охаживать сеткой с яйцами. Еле убежал, правда, весь грязный: в рыбьей слизи, куриных яйцах и остатках помидоров. В другую сторону. (Помните, склизкий мужик с рыбой в трамвае – не Маришкина ли работа? прим. автора).

Жена Малярчука в отчаянии вернулась во двор. Смотрит: сидит Вадик на скамейке как ни в чем не бывало и ее не боится. И уже нетрезвый. Видимо, умудрился тяпнуть на бегу. Главное, и переодеться быстрехонько успел.

– Ааа! Ты здесь уже, дубина, рассиживаешь?

– Привет, Маришня! Как там Всева поживает? – долдонит Дулепистый. И подмигивает нагло так.

– Ах ты, чучело гороховое! Издеваться? – Мариша.

И давай его лупить с утроенной силой остатками яиц.

Пока она его лупила, появляется другой Вадик (вернее, Додик), переодевшись в сухое, и вопит:

– Слушай, Вадяра, что это за мымра ко всем вяжется?

У жены Малярчука двоит в глазах. Стало быть, вот как эта болезнь «раздвоение личности» приходит. Думала только у мужа, когда он, упав с перепоя, кричит на нее с пола:

– Отстаньте, близнючки! Разойтись по разным углам!

– Вы хто такие? – осела Мариша.

– Близнецы. Я – Вадик, он – Додик. Или, наоборот.

– Как же вас различают?

– А так и различают: один пьет, другой – нет.

По дороге из университета Шура увидел еще одно объявление:

«В условиях финансового кризиса, когда все сокращают объемы производства, наша типография увеличивает выпуск своей высоколиквидной продукции».

Тем временем во двор въехала кавалькада «Астон Мартинов» и «Ламборджини». За ними автобус. Из второго «Ламбо» вышел Ромуальд Амбидекстрович Кремов, профессиональный депутат, лидер фракции партии «Народная совесть».

Когда-то он тоже жил в этих домах, до перестройки, и знал всех не понаслышке.

– Все на месте, – облегченно вздохнул депутат.

Рома подозвал залакированным ногтем Люлипупенко.

Тот сначала сделал вид, что не заметил. Но когда депутат эффектно оттопырил большой и мизинный пальцы, оказался легким на подъем.

– Слышь, Арно, – сказал тонким голосом, почти пропищал депутат. – Надо организовать наших пацанов на депутатское шоу. Я вот что мозгую. Снимем всех на уборке придомовой территории. Осеннюю листву погоняем. В прямом эфире. «Народный почин», субботник что ли – по призыву партии «Народная совесть». Широкая поддержка всех слоев населения. Репортаж с места события. «Он-лайн», по-русски. Новые свежие лица, новые члены, обширный электорат…

– А-а-а?

– А я проставлюсь, – упредил вопрос Кремов, – слово депутата.

– Не вер…

– Тогда бизнесмена, – исправился Кремов.

– Лады. Ты только объясни братве, че делать.

– Сымитируйте субботник и хвалите меня и мою партию, но без перегибов.

– Будь спок. Всё будет супер.

– Только без импровизаций и квасного фанатизма, – снова повторил депутат.

– Да, еще один мом. Ни в коем случае не упоминайте имя моего конкурента, лидера партии «Всенародная воля» господина Гжечкина Трифона – неэтично (зря он это сказал).

– Ясен пень. Как фамилия-то евонная, не расслышал? – переспросил Люлипупенко.

– Чья?

– Ну этого, конкурента твово.

– Не важно, – уклонился депутат.

– Всё. Без увопросов.

– Арнольд, раздавай метлы и лопаты. Вон в «Астон Мартине» лежат сзади на кожаных сиденьях. Перчатки белые не забудьте – всё-таки не в двадцатом веке живем.

Люлипупенко с Шурой Кисельковым, возвратившимся с учебы, направились к указанной машине.

Раздавая инвентарь, Арнольд заставил-таки Кремова авансом налить всем по стопарю.

– Для актерского куражу, – пояснил он.

Но где один, там и три.

…Кремов посмотрел на часы:

– О, через пять минут начинаем. Точно в отведенное время.

Режиссер передачи стал деловито давать указания:

– Оператор, крупный план. Вторая камера – покажешь перспективу. Серый, еще раз микрофон. Не спорь со мной, я сказал, еще раз! Вот так. Потом поговорим. Техслужба (тот самый автобус), проверьте настройки в эфире. Что? В порядке? Ну вот и чудненько. Внимание! Готовность номер один!

Прошли мучительные десять секунд. За это время все вооружились метлами, а Квартет даже надел белый фартук: теперь он достопочтенный гражданин, и с бурным прошлым покончено навсегда.

– Мотор, начали! Трави помалу!

– Мы находимся на субботнике придомовой территории, – бодро начал репортаж журналист, – обычного российского дома в стандартном российском дворе провинциального российского города. Как не вспомнить старые добрые традиции?

Здесь второй оператор обвел объективом вкруговую двор, так что его масштабы показались бесконечными, а количество вышедших на субботник намного превысило численность населения индийского штата Пенджаб.

– Возглавляет почин, как обычно, партия «Народная совесть» – «ум, честь и совесть нашей эпохи», – продолжал диктор. – Самая народная из всех всенародных! Самая совестливая! Многие, если не сказать все жители дома, вышли поддержать инициативы партии, направленные, в первую очередь, на повышение благосостояния простых граждан нашего города. Спросим у некоторых из них, что они чувствуют фибрами души, услышав фразу «Есть такая партия "Народная совесть"» – с этими словами тележурналист поднес микрофон к несвежей физиономии Музяна.

Тот дохнул перегаром, но не в микрофон, а рядом: прямо в бубешник репортера.

Тележурналист зажал нос рукой – сейчас вырвет, вырви глаз. И отполз в сторонку за кусты.

Музян взял выпавший микрофон в свои руки и начал собственный блиц-опрос соратников.

– Пенсионеры за Крематория, в смысле Кремова, – это студент Кисельков.

– Студенты за Чапаева, – это уже старый пензельтон Малярчук.

– Интеллигенция за Трифона Гжечкина, – это уже Арнольд Люлипупенко (всё напутал, стервец).

– А вас, депутаты хреновы, на галеры, – это уже оператор телевидения, который тоже слегка глотнул, пока Кремов объяснял Люлипупенко, что и как надо делать.

Ромуальд пытался выхватить из рук Музяна микрофон, но тщетно. Еще и наваляли в придачу. По-свойски. Куда ему справиться со своим электоратом? Пришлось позорно ретироваться.

Сорвали весь репортаж в прямом эфире. Устроили драку (обычное, вообще говоря, дело, если смотреть телевизор). Режиссер рвал на себе волосы. По всем верояткам, не в первый раз. Поэтому он и лысый такой.

Хотя другие утверждают: отпиарили Кремова по максимуму. Да и рейтинг канала сильно вырос – всё-таки не примитивный столичный розыгрыш.

11.42

Раздавая задания для самостоятельной работы лицеистам, Савелий мысленно совершил краткий экскурс в прошлое…

Лет двадцать назад он с отличием окончил физико-математический факультет пединститута. Работал сначала ассистентом, потом старшим преподавателем, потом доцентом. Всеобщий респект и уважуха. Так бы и зарос мхом до пенсии. Но тут перестройка. Вихри враждебные и первое громкое увольнение за свободу слова, которую каждый истолковал по-своему: материться можно, материть – нельзя.