Но естественно при определенных условиях, ночью, в лесу полном хищников, то сосредоточиться на сборе хвороста, более чем на треть ваших ресурсов не стоит.

Другое дело, когда вы выбираете этот хворост в горах, где другая, подходящая для обитания пещера находится на достаточном расстоянии, и достаточно тесно, чтобы не опасаться хищника, который может незаметно подкрасться. Тут только в пропасть свалиться. Нет у хищника не высокой травы, ни деревьев, чтоб на них или за ними спрятаться. Зато и хвороста в горах мало, а потому стоит отдать две трети своих ресурсов внимания, именно на сбор хвороста, потому, что контроль того, чтобы самому не свалиться в пропасть, стал автоматическим и внимания не отнимает.

Когда необходимые реакции эволюционно закрепляются, то первый описанный тип поведения, мы называем шизоидным, а второй параноидальным. Но это вовсе не болезнь. Это только сформировавшийся тип личности и предрасположенность в случае болезни, к некоторому полюсу. Сама же болезнь паранойи или шизофрении, это неадекватное распределение между вниманием, отданным для выполнения некоторой цели и отслеживанием происходящего в окружающем мире. Болезнь, это крайность. Больной человек отдает все ресурсы одной из задач. Но предрасположение, все-таки существует, даже у здоровых людей, хотя химическое воздействие на мозг (алкоголь или наркотики) может их нивелировать.

Но вернемся к Огысу.

Когда приматы, уже превратившиеся в социальную группу, спустились с экваториальных гор, которые жара превратила в пустыню, они стали типично равниной цивилизацией. Но крупные хищники отсутствовали. Люди вели и вели очень долгое время, исключительно равнинный образ жизни.

Они постепенно расселялись по теплой планете. Животных было мало, а кровососущих, в земном понимании, среди выживших не оказалось. Чудесным образом эта экологическая ниша, оказалась не занята. А может кровь у Огысцев приобрела какое-то защитное свойство, которое на Земле не возникло. Тут нужен эксперимент, а комары для него, здесь отсутствуют. И одежда Огысцам стала не к чему.

Борьба за самок, тоже не имела той остроты и агрессии, которую мы знаем на Земле.

Самцы предлагали себя, а самки делали выбор. Промискуитет не закончился многоженством или многомужеством, а закончился семейной цивилизацией.

Как у птиц.

Семья, то есть родители ребенка, семья тут понимается только в этом смысле, были стабильной частью стаи, поскольку не могли себе позволить опрометчивые поступки. Детей нужно кормить. Так возник культ семьи, то есть пары, мужчины и женщины, рождающих новых членов стаи. Что было очень важно, поскольку борьба между стаями за лучшие ресурсы возрастала, и величина стаи имела в этом деле решающую роль.

Потом появились, технологии, войны, пришли медузы и их посланники, но миллионный по времени, уклад жизни, то есть – семью, поколебать медузы не смогли.

В определенный момент попытались. Возникли феминистские организации, ювенальная юстиция, рекламировался гомосексуализм, гаремы различных типов… Представления о семье пытались разрушить, но все окончилось массовой резнёй посланниц медуз и уничтожением принадлежащих им корпораций.

Происходило это не в один день и однажды медузы даже применили атомную бомбу. Но это и стало их глобальной ошибкой.

Когда медузы были уничтожены, стал вопрос, что делать с гомосексуалистами. А тогда, в результате деятельности г.медуз, их было множество. Почти 15%.

Они ведь не виноваты, что их табу были уничтожены в момент формирования личности? А ведь они чьи-то дети?

Тогда и решили осваивать, дикие острова, расположенные за экваториальной пустыней. Освоив, силами гомосексуалистов, острова, огысцы поняли, что эти острова прекрасное место для отдыха и сфера туризма стала здесь процветать. Установление связей с другими цивилизациями еще усилило их необходимость, поскольку на основных территориях Огыса, жесткие табу гетеросексуальности и никаких посторонних, там, где они воспитывают детей быть не должно. Но те, кто все-таки становится гомосексуалистом, а такое случается, отправляется сюда. Хотя с тех пор, количество гомосексуалистов даже на этих островах, уже мизерное.

Тут мы можем обратить внимание на то, как законы заменили нужное, но не возникшее табу.

Валерка задумался. Рассказывая так, чтобы поняла Яна, Серёга рассказывал намного внятней, чем делал это для него.

– Так – сказала Яна – науки хватит. Расскажи лучше, как вы совращали девушек в ваших поездках по Днепру.

– Мы совращали? Да девушки всегда сами ломают себе голову, как совратиться, чтобы казалось, что мы их совратили. Когда это было…? Сколько миллиардов лет тому?

– Ну, расскажи хоть одну историю.

– Если Валерий Николаевич не против…

– Ладно, валяй, Мопассан.

– Но может, мы сделаем это в другом месте

И они ушли с пляжа.

И уже в гостинице, когда после душа, в прохладе комнаты, все завалились на кровать, Серёга начал рассказывать…

– Прислали к нам поварихой… не поварихой конечно, а работницей по кухне одну девочку со второго курса филфака. Летом подработать решила. Ну, у нас тогда с женщинами напряжёнка была. Один парень с женой, они работают вместе…

– Невезуха какая?

– И не говори. Была еще одна йогиня, гимнастикой йогов все занималась. Лет сорока. Ежедневно ходила, как страус и по какой-то методике, при каждом шаге втягивала анус. Но она не в счет. В общем, на шесть мужиков одна эта филфаковка и оказалась. Девочка симпатичная, фигуристая, но не толстая. В общем, все на месте. И вот улучшив момент, в самом начале путешествия, когда никого кроме нас и ее не было…, она ужин подавала, один из наших… не будем уточнять имя, спросил: «А когда мы с тобой сексом заниматься будем, по утрам или перед отбоем?».

Девочка сначала покраснела как рак, а потом и говорит, что сюда, вовсе не для этого ехала. Понятно же ей, что остальные едут туда именно для этого.

– Для этого, не для этого – говорит парень – а как мы узнаем, что тебе хочется, и ты согласна? Ведь это же, глупо, когда и тебе и нам хочется, а ничего нет?

Тут девочка видимо пришла в себя, после такого наглого вопроса и говорит уже резко:

– А мне ничего не хочется и не захочется. И разговаривать об этом я больше не собираюсь.

– А все все-таки, скажи, как кто должен узнать, что тебе его захотелось. Ты это прямо скажешь? Хочу, чтобы ты меня… ну и так далее?

А девочка, все-таки филфаковка, и нас за людей не считает. Кто мы для нее? Биолухи? Она так язвительно говорит… это о том, что я рассказал перед этим:

– А если я расскажу, какой знак, тогда больше эту тему закроем, раз и навсегда?

– Закроем – соглашается парень.

– И не только ты, но и остальные с подобными предложениями не полезут? – спрашивает девочка – Потому как мне эти пару недель хочется прожить спокойно и без приставаний.

– Ладно – отвечаем мы.

– Только скажи правду и потом от нее ни на шаг. Чтобы не говорила, потом, что пошутила. А то мы сразу настроимся и облом. Динамить, не хорошо. Давай будем друг друга жалеть.

– Хорошо» – говорит девочка – Вот если я перед кем, совсем разденусь, тогда можно.

– А если, кто тебя обманет? И обманом раздеться заставит?

– Голой? Обманет? Ну, значит так мне дуре и надо. – И хихикнула даже.

Так и порешили.

На следующий вечер мы стали на якорь рядом Любимовкой. Село такое, вниз по Днепру. Знаешь?

– Знаю. Я там, в пионерском лагере была.

– Ну вот. Днем купались, сеть бросали, ловили ихтиологических образцов. Взвешивали, бланки заполняли. А вечером уха, жаренные на вертеле образцы и спиритус вини, слегка разведенный. В воздухе прохлада, а вода в реке… парная.

– Айда на ночное купание? – Приглашаем девочку.

А девочка отказывается.

– Холодно, а купальник мокрый.

– А кто же ночью в купальнике купается? Мы отвернемся.

– Ага, – говорит девочка – вы как отвернетесь, так и повернетесь и мне мое же обязательство припомните. Не выйдет.