– Уверена? – спрашиваю я.

Рен снова кивает, и я осознаю – далеко не в первый раз – что эти книги, которые кажутся мне бесценным сокровищем, не стоят на самом деле ни гроша во внешнем мире, где всем правят технологии и полное погружение.

– Уверена, – отвечает Рен. – Ну, как поживаешь?

Следующие десять минут мы с Рен болтаем об успехах моей любимой команды скейтеров, играющей за стеной; о хороших фильмах, которые она недавно посмотрела; об ее амбициях стать виртуальным архитектором, о том, как она изучает код в свободное время; и вот ей уже пора уходить.

Она протягивает мне бутерброд на обед и прощается.

И это самая грустная часть моего дня. Люк захлопывается, и я понимаю, что увижу Рен аж через двадцать четыре часа. Сейчас нет и трех часов дня, мне больше нечем заняться, кроме как читать и ждать начала жатвы энергии.

В одиночестве и тишине я ловлю себя на мысли о том, как тяжело было бы в тюрьме без Рен. К моменту, когда Форрест ушел, я провел здесь почти год и чувствовал, как Аркан давит на меня. Я ощущал каждую секунду каждого часа, время, тающее в бесконечности, и мне казалось, что я сойду с ума.

Но однажды, когда люк открылся, а я лежал на кровати, ожидая услышать грубый голос Форреста Гамлета – который, надо сказать, совсем не подходил его стареющему, но привлекательному лицу Совершенного, – выкрикивающий утвержденные правительством вопросы, я услышал ее:

– Привет, я Рен, новый надзиратель.

Кажется, тогда я обрел надежду; маленькая искра зажглась в моей груди, когда я сел на кровати и увидел ее, улыбавшуюся мне; невероятные зеленые глаза – светящиеся глаза Совершенного, широкая улыбка, обнажавшая белоснежные зубы. Я поздоровался в ответ, и мы поговорили – ничего особенно глубокого или значимого, просто дружеская беседа. Как поживаешь? Как тебя зовут? Как давно ты здесь? Казалось, ей и правда было не все равно.

Я влюбился в нее, когда она впервые принесла мне книгу. Это был настолько простой жест. «Чтобы скоротать время», – она рассмеялась, когда я уставился на черную обложку с красным силуэтом волка, воющего на луну. Она сказала, что я смотрел на книгу так, будто увидел чашку ледяной воды посреди пустыни, а я ответил, что так оно и было. Банально, конечно, но Рен улыбнулась. Это была книга «Зов предков» Джека Лондона – старинный роман о собаке, прибившейся к стае волков, – и она мне так понравилась, что я прочитал ее дважды, прежде чем Рен вернулась на следующий день с другой книгой. Я до сих пор могу цитировать ее по памяти.

С тех пор Рен приносила мне по книге почти каждый день. Она тратила личное время, чтобы войти в Интернет, используя свою Линзу, посетить Молл – виртуальный торговый центр с более чем четырьмя миллионами бутиков, зайти в один из антикварных магазинов и выбрать для меня новую книгу, которую через час после покупки дрон доставит прямиком к ее дому. Она была самоотверженной, доброй, милой. Она не была похожа ни на одного из тех Совершенных, кого я когда-либо встречал.

Рен спасла меня от безумия, которое, словно болезнь, поражает здесь многих заключенных. Во время прогулки во дворе я слышу, как они несут всякий вздор, разговаривая сами с собой, неспособные после своей чрезмерно активной жизни за стенами адаптироваться к мучительному одиночеству в Аркане.

Я стою, не отрывая взгляд от люка, где пять минут назад стояла Рен, и улыбаюсь своей удаче. Я храню это приятное чувство в душе так долго, как только могу, и жую бутерброд.

В пять часов вечера на экране отображаются варианты ужина, я выбираю суп и хлеб, которые появляются в проеме уже через несколько секунд. Я ем, и в 17:25 экран велит мне встать в круг света, появившийся на полу моей камеры. Я вздыхаю: пришло время для жатвы энергии.

В минуты перед жатвой к нам с экрана вместо Хэппи обращается сам Гален Рай.

– Пожалуйста, снимите все элементы одежды, – велит он обыденным голосом.

Можно отказаться, но наказанием будет яд дронов. Я отрываю липучки на обуви (в Аркане шнурки запрещены) и бросаю ее на кровать. Расстегиваю белый комбинезон, стягиваю его вниз и бросаю к обуви. Я стою посреди камеры обнаженный. Голос Галена продолжает:

– Держите руки вдоль тела, ноги вместе. Заключенные, знайте, что жатва энергии – это часть вашего наказания. Запомните, преступность недопустима. Ваши страдания послужат сдерживающим фактором для тех, кто за пределами тюрьмы подумывает о преступной жизни.

– Ой, да заткнись ты, – бормочу я.

С потолка опускается большая стеклянная труба. Жатва начинается каждый вечер в 17:30. И начинается она быстро.

Я испытываю прилив адреналина; сердце переходит от нормального ритма к учащенному, все мышцы в моем теле начинают напрягаться и сжиматься так сильно, что кажется, будто вот-вот разорвутся на куски. Я падаю, не в силах справиться с дрожащими конечностями, и ударяюсь лицом о стекло трубы. Мне хочется кричать от боли, но горло словно сдавлено. Наконец, трубу наполняют микроскопические наноботы. Они проникают под кожу и в вены на висках и, скользя по потокам крови, попадают в мой мозг, где размножаются и получают доступ к центрам страха в неокортексе [6] и миндалине [7]. Они заставляют меня думать, что моя жизнь находится в большой опасности, и я уверен, что умру. Как бы я ни старался убедить себя, что это всего лишь процесс жатвы, что именно так они получают власть, необходимую им, чтобы управлять Арканом, при этом освобождая Совершенных от уплаты налогов на содержание нашего заключения, – я все равно не могу избавиться от чувства уверенности, что моей жизни конец. Я извиваюсь, бьюсь в конвульсиях и цепляюсь за стекло, отчаянно пытаясь найти выход.

Я падаю на пол и, обретя голос, кричу.

Жатва энергии продолжается шесть часов, которые кажутся днями.

Когда все наконец заканчивается, я физически и эмоционально истощен. Мокрый, я лежу на бетонном полу, пот ручьями льется с моего тела; затем на меня обрушивается вода, едкая и насыщенная агентами для дезинсекции, триглицеридами [8] и подобием хлорной извести. После чего меня обдувает горячим воздухом, высушивающим воду и пот до шелушения кожи, и, наконец, труба удаляется в потолок.

Я по-прежнему лежу, но уже через пару минут улыбаюсь при мысли, что завтра снова побегу – я буду бежать до изнеможения, чтобы им нечего было из меня выкачивать.

Я подползаю к кровати и, посмотрев на часы, считаю минуты до полуночи.

В полночь я подхожу к окну и наблюдаю за выпускаемым правительством дождем, который длится тридцать минут; рассчитанный в достаточном объеме для растений и деревьев, он служит для того, чтобы завтрашний день обрел идеальный облачный покров, пропускающий идеальное количество солнечного света, необходимого, чтобы обитатели этого квадранта Земли были совершенно счастливы и здоровы.

Спустя полчаса дождь прекращается, и я могу лечь спать.

Я лежу в постели и практикую язык жестов, которому учила меня мама, когда я был ребенком, и луна отбрасывает на стены тени моих пляшущих пальцев. Я изображаю имя сестры – Молли; называю свой старый адрес – дом сорок четыре, сто семьдесят седьмой этаж, Вертикаль «Черная дорога»; называю имя Рен, а затем повторяю весь алфавит.

Завтра я проделаю все то же самое, и послезавтра, и каждый день до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать и меня не заберут в Блок, или удача отвернется от меня на Отсрочке, или я свалюсь от какой-нибудь новой болезни из Красной зоны.

Так и живем. Такова жизнь в Аркане.

Я просыпаюсь раньше будильника, съедаю завтрак и приступаю к тренировке. В 09:00 начинается обращение Галена.

До 11:30 я читаю, пока, наконец, задняя стена не открывается тихо и медленно на целый час.

Я бегу от камеры до колонны и обратно, снова и снова, стараясь изо всех сил – и так проходит сорок пять минут. Оставшиеся пятнадцать минут я отдыхаю, наслаждаясь теплым солнцем, слушая пение Пандер и угрозы Тайко, и возвращаюсь в камеру.