— Что значит "готовы"? — прошептала Раххан.

Я помогла поставить алтарь на место.

— Я сделала слепки, — ответила Эсса, подняв с пола светильник. — С помощью пластилина и масла. Получилось не сразу. И понадобилось время, чтобы подсмотреть код от сейфа, где Альб хранит ключи. Собрать деньги тоже было непросто.

«Код от сейфа… Наш план изначально был провальным, — поняла я. — Не зря Эсса над нами смеялась».

Значит, она не украла ключи, а сделала копии.

— Деньги? — нахмурилась сестра.

— Изготовить дубликат по слепку — дорогое удовольствие, особенно, если никто не должен об этом узнать.

— И где?..

— В трущобах, конечно, — Эсса наклонилась и поправила на алтаре скатерть. — Чтобы оплатить все, понадобилось три года. Хорошо, что Альб постоянно теряет вещи, — она усмехнулась. — То бумажник потеряет, то кольцо с драгоценным камнем, то золотую цепь.

«Она крала его вещи и продавала!»

Раххан посмотрела на Эссу с восхищением. У меня не было слов. Всё это время она водила нас за нос. Обманула всех! Мурашки бежали по коже, когда я об этом думала.

Лицо сестры вдруг сделалось странным. Брови поползли вверх, едва ли не до границы роста волос, а рот сложился в идеальную "о", будто она что-то поняла и это что-то изумило её сильнее всего увиденного ранее.

— Скажи ещё, что твои картины из пластилина просто прикрытие, — прошептала Раххан, и её подбородок задрожал.

Эсса фыркнула:

— А ты не видела, какие они убогие?

Они улыбались друг другу, и Раххан зажимала рот, чтобы не рассмеяться. Темнота вокруг была приятной, как горячая ванна после мороза. В груди стало легко-легко. Вспомнилось, как в детстве мы с сестрой сооружали палатки из одеял и сидели там, подсвечивая себе фонариком. Мы будто снова оказались в таком шалаше — только втроём.

— Пошли, — Эсса поманила нас за собой. В луче света показалась рогатая голова быка.

Я остановилась:

— Но ведь есть ещё один замок. Электронный. Ключ от него ты бы не смогла подделать.

Эсса ухмыльнулась, извлекла из кармана в юбке тонкий прямоугольник пластика и покрутила перед моим лицом.

— Поэтому я его украла.

— Но Альб хватится! — меня накрыло ужасом. Дышать стало больно: я представила, как нас троих тащат за волосы к столбу позора.

— Но пока не хватился. Послушай, — Эсса сжала моё плечо и заглянула в глаза, — Альб решил, что потерял его, как потерял три бумажника, четыре кольца, две золотые цепочки, ключи от машины, зажигалку, часы — этот список можно продолжать бесконечно. И он никому не расскажет о пропаже, потому что стыдится своей рассеянности. А потерять ключ от леса… — она покачала головой. — Не волнуйся. Я обо всём позаботилась. «Она заставила мужа поверить в собственную рассеянность, чтобы, когда ключ исчезнет, у него не возникло подозрений!»

Эсса подтолкнула меня к двери. Выходя из храма, Раххан светилась.

— Зачем ты хочешь попасть в лес? — спросила она уже в лифте.

Эсса посмотрела на неё с удивлением:

— За тем же, зачем и вы.

В лес собирались вечером во время комендантского часа, поэтому Раххан вязала, а я спилила ногти почти под корень. Раз в пять минут кто-нибудь из нас отвлекался от своего занятия и подходил к окну проверить, не отъехала ли машина брата, хотя до нашего этажа прекрасно доносился уличный шум и звуки заводящегося двигателя мы бы услышали.

Моя юбка стала белой от ногтевой пыли, а Раххан распускала уже вторую шаль, когда в вечерней тишине наконец взревел мотор и одновременно открылась дверь в комнату. На пороге показалась Эсса в чёрном платке, прятавшем половину лица. В руках она держала объёмный мужской рюкзак и собственные туфли. Раххан судорожно вдохнула. Я машинально сунула пилочку в карман платья. Этого момента мы ждали неделю: отец уехал на выходные с Калухом по своим мужским делам, а брат только что отправился на ночное дежурство.

Эсса полезла в рюкзак и бросила на диван два куска чёрной ткани:

— Прикройте лица на всякий случай.

— На какой такой случай? — спросила я севшим голосом.

Сестра закуталась в платок, оставив открытыми только глаза.

— И туфли снимите: они гремят.

Спускаться на лифте босиком было странно, ещё необычнее — ощущать голой кожей шероховатость асфальта. С началом полугодия Великих Лишений ночи делались холоднее. Днём солнце обжигало, но к вечеру температура падала градусов на двадцать.

Мы прошли триста метров до Аллеи Статуй, а ноги уже онемели от холода. Надо было украсть у брата носки. Я вспомнила Альба, и меня кольнуло острой, болезненной завистью. Я не понимала, почему вынуждена идти босиком, когда у него в шкафу целые полки тихой и мягкой обуви. Почему у меня нет такой? Почему такой нет ни в одном женском магазине?

Раххан сказала бы, почему. Я её мнение знала, не хотела себя расстраивать, поэтому не жаловалась. Молча дрожала на ветру в тонком платье, ибо женщинам в Ахароне не нужна тёплая одежда даже в суровое полугодие Великих Лишений. Зачем тёплая одежда тем, кто прохладными вечерами сидит дома?

Аллея была хорошо освещена. Вместо деревьев по обеим сторонам дороги тянулись статуи Сераписа — бога с человеческим телом и бычьей головой. Отличались скульптуры незначительно. У большинства ноги были прямые, а руки — скрещены на груди. Но некоторые держали подобие скипетра или наклонялись, словно собираясь наброситься.

— Мы здесь как на ладони, — сказала Раххан, поглядывая на зловещие изваяния. Голос казался приглушённым из-за платка, закрывающего рот. — Неудачный маршрут.

— Очень удачный, — возразила Эсса, поправив рюкзак за спиной. — Патруль будет здесь не раньше полуночи.

— Ты это узнала от Альба?

— Я умею слушать.

Я поёжилась. Статуи окружали нас, облитые красным светом фонарей. За ними горели окнами небоскрёбы, словно монструозные обелиски в языках пламени.

— Альб рассказывал, что видел там, в лесу, за стеной? — спросила Раххан.

— Грибы, ягоды, зайцев. Зло.

— И ты в это веришь?

Эсса улыбнулась:

— Я ела эти ягоды и грибы. И зайцев тоже.

— Ты поняла, о чём я. Веришь, что в лесу живёт зло?

Эсса долго молчала, а потом сказала тихо, на грани слышимости:

— Я видела, как отец бьёт мою мать. Как на площади монахиню закидали камнями, потому что застали, читающей книгу. Я зло вижу каждый день. Здесь.

Мы свернули в район магазинов — лес двадцатиэтажных торговых центров. Я ожидала увидеть яркие, кричащие рекламой витрины, огромные неоновые вывески на крышах — то, что наблюдала днём — но вот мы скользнули в проезд между домами и словно провалились в тёмный колодец: ни одно здание на улице не горело.

— Комендантский час, — пояснила Эсса. — Торговать после восьми невыгодно. За покупками чаще всего отправляют женщин.

Она достала из рюкзака карманный фонарик и посветила под ноги.

Новый участок дороги полностью отвечал принципам конспирации — Раххан, вероятно, была довольна: никто не мог увидеть нас в тени погасших высоток, но и сами мы не видели ничего. Шли вслепую. Нас вёл тонкий луч света, направляемый Эссой.

— Я бы сделала иначе, — вдруг сказала она, направив фонарик Раххан в лицо.

— О чём ты? — сестра заслонилась от света.

Эсса прикоснулась к своей щеке.

— Ты могла бы постричься налысо. Выиграла бы год — два, пока росли волосы. Необязательно было себя уродовать.

Раххан огрызнулась:

— Не твоё дело.

— Когда мне было пятнадцать, — продолжила Эсса как ни в чём не бывало, — меня хотели выдать за моего дядюшку, старого развратника. У меня аллергия на миндальный крем. Я втирала его в кожу и к свадьбе покрылась красной бугристой сыпью. Стала похожей на прокажённую. Меня даже не поколотили: вдруг заразная? — она беззвучно засмеялась. — Потом, конечно, показали врачу. Выяснилось, что это обычная аллергия, но жених больше не хотел со мной связываться. — Я ненавижу своё лицо, — призналась Раххан, и я споткнулась на ровном месте от таких откровений.