Шеф поднялся, царственным жестом разрешив мне сидеть, вышел из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. Наш босс был высокого роста, в простой черной рубашке, в таких же брюках, заправленных в высокие кожаные ботинки на обычной шнуровке. Широкий ремень из явно натуральной крокодиловой кожи на узкой талии еще больше подчеркивал стройность его фигуры.
Несколько раз Старик молча прошелся туда-сюда, а я внимательно следил взглядом за этими передвижениями. Шефский кабинет представлял собой обыкновенную, не очень-то большую комнату. Помещение это – святая святых нашей фирмы. Я тут бывал и раньше, и всегда оно угнетало сочетанием спартанской скромности с изысканной утонченностью обстановки. Подавляло интерьером, мебелью, дизайном – всем. Мебель у шефа – особая статья расхода в нашей конторе. Существует неписаное правило: обстановка директорских кабинетов должна отличаться от общего оформления всех остальных кабинетов и офисов службы, пусть сам шеф иногда играл в демократию и старался подчеркивать идею равенства и братства. Это старая традиция, уходящая корнями в бесконечность прошлого, и у нас ее старались соблюдать. Кресло босса должно говорить всем своим видом: «Я не просто кресло, я – кресло шефа», ведь это почти трон. Всем должно быть ясно с первого взгляда. Каждому сюда входящему. Словом, в кабинете ничего избыточного, но все изысканно и утонченно.
Походив некоторое время – видимо, просто разминал затекшие ноги, – шеф сел обратно за свой стол и принялся рассматривать его, будто давно не видел и отвык от этого зрелища. На рабочем столе Старика, кроме терминала и принтера, лежала стопка документов и чья-то голограмма в рамке. Справа от стола – этажерка с разнообразными носителями информации. Сразу перед столом – пара гостевых кресел, а у самого окна – небольшой столик, на котором валялись какие-то округлые, завернутые в черную ткань предметы, размерами и формой напоминающие отрубленные человеческие головы. Не то вещдоки, не то рабочие материалы. В углу комнаты – незакрытая дверь, за которой виднелись эффектный диван и еще одна дверь. Нетрудно было догадаться, что здесь, в этом помещении, Старик проводил большую часть своего времени.
Но я снова отвлекся.
Итак, шеф молчал. Я уж было решил, что беседа закончена, все указания даны, задачи определены и мне пора откланяться. Я даже поднялся и хотел уходить, как вдруг заработала голосовая связь и вторая секретарша доложила:
– Извините меня, босс, но пришел Трясогузкин.
– Уже приехал? – неожиданно радостно отозвался шеф. – Тогда пусть заходит, тут только свои.
Наружная дверь сразу же открылась, и в кабинет торопливо вошел сильно лысеющий человечек ниже среднего роста, лет пятидесяти, с неопрятными рыжеватыми усами и небольшой бородкой, в заурядном ношеном костюме горожанина обыкновенного достатка. Галстук в горошек. Выглядел этот господин простачком, вот только сквозь прищуренные веки на меня вдруг глянули пронзительные карие глаза. Еще больше меня удивило его обращение к шефу:
– Всем большой пг'ивет. Господин Кг'ейг, все сделано, как вы пг'осили. Пег'вые г'езультаты уже получены. Аг'хиважные г'езультаты, позволю себе заметить. Хотя, батенька, появились некотог'ые пг'облемы и затруднения личностного, так сказать, пог'ядка…
– Хорошо, господин Трясогузкин, – со странной интонацией в голосе отозвался шеф. – Прошу вас, заходите. Пол, ты свободен. Давай, иди и трудись на благо демократии.
Я встал со стула, а «господин Трясогузкин» подошел к столу. Я недоумевал: почему этот картавый коротышка называет нашего босса «господин Кг'ейг» и «батенька»?
Такое фамильярное обращение к шефу вообще-то не принято в нашей конторе.
Наш начальник – директор Федеральной службы информационной безопасности (ФСИБ), босс – как мы его называли в глаза, шеф или Старик – как именовали за глаза, пережил не одно правительство и не одного президента. Шеф требовал называть себя просто – «босс», но официально звали его Мартин Крейг. Я тогда понятия не имел, дано это имя ему при рождении или же это просто очередной псевдоним. О шефе вообще было мало что достоверно известно. Поговаривали, будто он начинал свою карьеру обычным хакером, потом в какой-то охранной структуре стал программером-сетевиком и резко пошел в гору. Босс сделал себя сам, чем весьма гордился. Он не был «кабинетным», оторванным от жизни работником и, уже будучи директором нашей конторы, часто выезжал на места и там подробно знакомился с настроениями сотрудников, вникал в проблемы, интересовался чистотой работы, порядком… Все откровенно боялись его. И это, пожалуй, все, что я знал, – тонкости, а также детали своего творческого пути шеф никому обычно не разглашал, и ничего конкретного я тогда сказать о нем не мог. Слухов и сплетен вокруг его личности ходила масса, но что считать правдой, а что – откровенным враньем, решить было сложно. Вполне вероятно, что никакой правды в этих россказнях вообще не было: босс умел скрывать следы и прятать реальную информацию за ворохом всякого хлама. В этом умении мало кто мог сравниться со Стариком.
Когда я уже выходил из шефского кабинета, рядом с ухом что-то просвистело и в дверной край, на уровне моих глаз, воткнулся тот самый стилет, что так любовно вертел в руках мой директор. Я ничем не показал своей реакции и молча вышел. Уже закрывая дверь, я услышал сзади какой-то шелест и не сразу сообразил, что это смех босса. Раньше он при мне вообще никогда не смеялся. Что-то не то сегодня происходит с шефом. Да, сдает, сдает наш Старик. Раньше он подобного никогда бы себе не позволил. Уж не заболел ли? Или вчерашние новости на него подействовали так причудливо? Идя к себе, я никак не мог заглушить в своем сознании некоторые слова, услышанные в кабинете Старика, – они так и звучали у меня в башке. Что ему еще надо? Яркое дело ему подавай. Я что, мальчишка? Писатель-сюжетник? Синопсист? Или кто? Вон пусть на своих референтов давит, благо их у него двое. Пугать вздумал, погоны вдруг припомнил, которые я сроду никогда не носил. У меня и формы-то нет, запрещено нам в форме ходить, а все эти военные звания больше для виду, для престижу и чтобы другие силовики уважали и не плевали на нас. Хотя нас все знают и, по-моему, даже побаиваются, до сих пор отношение к моей организации какое-то несерьезное. Причем на самом верху. Вон вчера в новостях прошло сообщение со ссылкой на президента, что у нас развелось слишком много силовых служб, что они дублируют друг друга и сами себе придумывают дела, скрывая тем самым отсутствие реальной работы. Что за бред? Настоящей работы у нас предостаточно, куда уж реальнее. Не зря же всегда такой уравновешенный и мудрый шеф сегодня до такой степени взбеленился – не его стиль вообще-то. Тут одним громким делом не обойтись, и наверняка не мне одному он хвост накрутил.
Черт бы его побрал.
Я быстро успокоился – все-таки кое-что еще умею. «Не ссы, прорвемся», – как в былые времена любила говаривать одна моя прежняя подруга. Ладно, для начала означим план мероприятий. Основная задача теперь – найти подходящее «громкое» дело, а потом раскрутить его и выгодно подать на стол начальству.
Или так: найти несколько дел, написать короткие синопсисы для каждого и показать шефу, пусть уж он сам ткнет пальцем, а потом займусь я. Да, это будет правильнее – так вроде бы создается ощущение совместной ответственности, но принятие решения все равно будет за Стариком. Не люблю я всего этого. Я не умею красиво писать синопсисы. Синопсис – короткий рассказ, краткое изложение сюжета, только без особых литературных изысков. Составлять их – это, извините, часть профессии писателя. Вот писатели пусть и пишут. Дали бы нормально работать – так нет же, картинки со спецэффектами, видите ли, им подавай. Придется еще устраивать всякие фокусы… Как же я ненавижу такие игры! Шеф практически открытым текстом заявил, что руки у меня развязаны и к методам он особо сильно придираться не будет, главное – яркий и красивый результат.
И на том спасибо.
Время перевалило за восемнадцать часов, и формально можно было уходить. И ладно, и уйду – я устал после беседы со Стариком.
