«Сон о тебе.

Ты в дымящейся мантии. Плачешь. Чужой смех. Ты говоришь: «Здесь жили мои предки с незапамятных времён». Чужой смех. Высокий. Холодный. «Я решу, что с тобой делать». Ты говоришь: «Здесь жили мои предки с незапамятных времён». У тебя слезы катятся градом. «Ступай в свою комнату, мелкая дрянь», — был тебе ответ.

Пожалуйста, не сердись на меня.

Миклос»

— Если этот сон действительно что-то значит, — в голосе Варега зазвучали совсем другие нотки, лишённые былого задора, — тебе следует прислушаться и повременить со своими безрассудными планами. Если бы я стал следовать советам портретов в моём доме, то...

— План мести я начала строить ещё до того, как нашла портрет Барона, — резко перебила я. — Это моё решение. Или ты считаешь меня настолько бездарной, чтобы идти на поводу у волшебника, прославившегося злой волей и буйным нравом?!

— Тогда зачем тебе вообще понадобился этот бородатый? — Брови Варега выгнулись с дерзкой претензией. Я на миг растерялась, не зная, как объяснить нюансы Ньирбатора тому, кто никогда в нём не жил.

— Варег, пойми, Барон является неисчерпаемым кладезем знаний. Когда я выведаю у него вдоволь полезной и годной информации, можно будет думать, как от него избавиться.

— А от него разве можно избавиться? — удивился Варег. — Разве он и замок — это не одна и та же старая магия? Ты сама говорила, что он — душа замка, а без души замок сломает себе шею.

— Да, это я пересказала слова госпожи, — ответила я, расплываясь в улыбке оттого, что Варег взял на заметку такие несущественные для себя вещи. — Но попытка не пытка. А если замок обнаружит вдруг иную опору? Почем знать? Что же касается моих планов — даже не пытайся меня отговорить.

Варег тяжело вздохнул и потер внезапно возникшую морщинку на лбу.

— Ты понимаешь, что собираешься сделать, а? Забодать Беллатрису Лестрейндж? Ты в своём уме? И чего ты так заупрямилась со своей местью? Ты как те Норбески, которые спят и видят, как бы отомстить всему миру.

Позоже, Варег этой остротой пытался меня образумить, ведь Норбесками у нас называют не только рьяных мстителей, но и просто сбрендивших чёрных колдунов.

— Ты немного тугодум, Гонтарёк. Я тебе говорила, что это уже личное. — В досаде я отодвинулась от него, и меня как ножом резанула мысль, что в своей жажде мести я совершенно одинока. Тишину в подвале пронзило заунывное повизгивание упырей.

— Как это — личное?.. — переспросил он с присущим только ему букетом медлительности, недоумения и растерянности. — Что у тебя может быть личного с этой ведьмой?

— А разве я не собиралась отомстить ей за «оборванку»?.. Ты уже забыл? Узнав теперь о маленькой сквибке, я уже не отступлюсь. Я просто не выдержу, зная, что эта коварная убийца как ни в чем не бывало ходит по нашему медье. К тому же, — я наглядно загнула два пальца, — сразу двух зайцев. Мазуревич больше не будет нас донимать. Это должно случиться. Я верю в то, что когда речь идёт о важных событиях, случайностям места нет. Всему есть свои причины.

Вторник, 9 января

Сегодня хозяин «Немезиды» отмечал свой юбилей и, несмотря на предупреждение «никакого вам дармового угощения», орава волшебников с окрестностей Ньирбатора пришла поздравить человека, который на протяжении вот уже тридцати лет трансфигурирует свой дом в таверну, трактир, а при надобности даже в постоялый двор.

Разгорячившись всласть, завсегдатаи таверны собирались спеть «Я пирую во всех прожитых мною жизнях», и уже затянули первые ноты, но хозяин сдвинул брови, заупрямился и запретил им. Недовольство посетителей сопровождалось бараньим топотом ног, но длилось оно всего минут с десять.

Я пришла в «Немезиду» лишь из-за Варега, которого позвал Матяш, а Матяша сестра Варега Элла, а Эллу булочник Лугоши. «Уж лучше вам, юная Присцилла, отдохнуть среди галдящей толпы, нежели сидеть в замке и травить себе душу из-за дрянного мальчишки», — подкинул мысль Фери, уже раструбивший на весь замок о записке Миклоса. Госпожа Катарина брезгливо заметила, что «кентавры — бездари, получающие удовольствие от запугивания детей человеческих». Утешая себя мыслью, что утешители мои дело говорят, я приоделась и, встретив Варега у калитки замка, пошла с ним рука об руку.

Ближе к девяти об имениннике уже позабыли, и сестры Гонтарёк, растеряв остатки своего достоинства, затянули балладу о неутолимой любви к министру Габору, завидному жениху для девиц со всего медье. Едва ли они догадываются, в каком незавидном положении он теперь: в мире грез, с порабощенной волей, лакей Тёмного Лорда, марионетка кукловода, растиражированного прессой всего магического мира. Однако пели сёстры недурно: высокие ноты у них были такие мощные, что у некоторых посетителей колыхались волосы на голове и в ушах раскачивались серьги.

Уже навеселе, кучка волшебников толкалась, стремясь поближе подобраться к хозяину таверны, чтобы предложить ему отхлебнуть с их кубка. Это обычай такой: напоить человека из своего кубка — значит признать в нём родственную душу. Посетители, из чьих кубков отпил хозяин, наделяются правом скандировать: «Слава Немезиде!»

Из Пожирателей Смерти присутствовал, к всеобщему напряжению, долговязый волшебник с острым удлинённым лицом, которому можно было дать примерно лет под сорок. Дамиан Розье. Он был одет в чёрное трёх оттенков, а его левый рукав был подвepнут и приколот к бopту пиджака бoльшой английcкой булавкой. Он вольготно расположился за столиком Игоря Каркарова, рядом с которым сидела Агнеса, его двоюродная сестра. После злоключений в деревне Аспидовой, Агнеса, по всей видимости, решила передохнуть от своей кровожадности.

Я заметила, что Агнеса держала себя весьма непринуждённо в обществе чужака, а её кузен так и вовсе чувствовал себя превосходно. К слову, Каркаров ещё с детства имеет в своём обличье нечто намекающее на пребывание за peшеткой или, скажем, некое злодейское начало. Ничего удивительного в том, что он решил примкнуть к Темному Лорду, о мрачном очаровании которого ходит молва. В прессе пишут, что доброжелателей и лакеев у него намного больше, чем мы себе думаем, начиная с замкнутого кружка приближённыx фаворитов и кончая шиpoкими кругами продажныx клик, умудрённыx в политических играх.

Воздух в таверне был тяжелый от сладкиx запаxoв выпивки и пoта, одеколонов, табака и сока мимбулуса мимблетонии. Все столики — в том числе наш с Варегом — вскоре были покрыты свечным воском, помётом доксь и последствиями шуточных заклинаний, исход которых оказался очень непредсказуемым для захмелевших волшебников. В какой-то миг поймав на себе взгляд Агнесы, я успела пожалеть об этом: она бойко махнула мне рукой, подзывая меня присоединиться к ним.

Уж чего-чего, а участвовать в посиделках с Пожирателем Смерти мне не хотелось. «Среди них нет убийцы детей», — утешительно шептал голосок в моей голове. «Но там Каркаров, — возразил голос разума. — А вдруг он действительно убил Мири?» Прощай, о Мири. Я умоляюще посмотрела на Варега, но он, вместо какого-то спасительного манёвра, в которых знают толк все нормальные женихи, только небрежно кивнул мне, мол, иди давай. Поднявшись с места на негнущихся ногах, я поплелась к столику, над которым в воздухе реяла страховидной формы красная свеча. «Ты — слизняк, Варег Гонтарёк, — я покосилась на него через плечо. — Настанет время, когда тебя постигнет участь упыря».

Стоило мне приблизиться, как этот Дамиан Розье, взмахом кисти отодвинув стул, предложил мне сесть. Каркаров чинно представил меня, Агнеса ободряюще мне подмигнула. Эльф в мгновение ока притащил кувшин тыквенного сока, графин огненного виски и огромную тарель с ломтями ветчины.

— Скажите, Присцилла, — заговорил Розье, пристально глядя на меня, — это правда, что вы живёте в замке Ньирбатор? — В его глазах присутствовала некая нахальность. Лицо у него было необычным — мраморно-бледным, с серыми глазами. Он держал себя естественно, за исключением того, чтo ничего не eл и не пил. «Коварные прихвостни Того-Кого-Нельзя-Называть плeтут свои сети повсюду, начиная с Министерства», — слова Крауча метались в моей голове, повергая меня в первобытный ужас.