Старшая сотрудница старшей была не только по возрасту, но и по должности, звали ее Наталья Владимировна. Она нас с Алёной взялась всячески опекать и обучать и жизни и профессии, потому что обе мы пришли из другой, чем статистика, сферы и ничего не знали, что и как делать. Отчетов много, надо успевать их формировать быстро, аккуратно и главное – без ошибок. Но это в теории, на практике – ошибки главный результат работы. У нас был заместитель начальника управления, который шутил, что статистика – это третья степень лжи. Я искренне возмутилась, услыхав его такое заявление, начала утверждать, что статистика – это точная наука, которая имеет специальные методики сбора и обработки данных и алгоритмы расчетов показателей. Он долго смеялся, а потом спросил:
– Ты институт когда окончила?
– Три года назад.
– Ох, молодо-зелено. Поработаешь, узнаешь. Иди, собирай данные и рассчитывай показатели. И без ошибок считай. Иначе третья степень лжи перетечет в степень бесконечную, – и вновь засмеялся.
Через месяц после того, как мы с Алёной приступили к освоению статистической мудрости, в отдел пришел работать молодой мужчина. А вот теперь опишу вам, Марта Генриховна, главных наших героев.
Начальник отдела Иван Васильевич – возраст тридцать два года. Член КПСС. К статистике отношения не имел никакого и никогда, инженер по образованию, работал заместителем начальника цеха на машиностроительном заводе. Загадка перемещения кадров, отгадки не имеющая. Партия имела кадровый резерв и его выращивала, перемещая людей с должности на должность в разных сферах деятельности.
Иван Васильевич роста высокого, наверное, был более ста восьмидесяти сантиметров, плотный, но не толстый, черноволосый с короткой стрижкой. Брови густые и низко расположенные, нависали над глазами, и глаз никогда не было видно, по этой причине цвет их мне остался неизвестным. Краснел, как девица молодая, по поводу и без повода. Но особенно красным был, как из бани будто вышел, возвращаясь от вышестоящего начальства. Мы долго не помогли понять причину, пока однажды с отчетом он не отправил меня. С тех пор и стала ходить я по начальству с докладом. Наш Иван Васильевич не мог запомнить ни термины специальные, ни с цифрами не дружил. Он руководил, мы работали. Уволить его нельзя было – Кодекс о труде не нарушал, то есть не прогуливал. Был женат на чудесной женщине (с его слов) Валентине и имел двух сыновей-погодков Витю и Петю, которых говорил, что очень сильно любит.
Новый наш сотрудник Василий, по отчеству его никто не звал, роста среднего, худой, волосы темные, стрижка бесформенная, глаза темные и плутоватые. Ему было тридцать три года, но не женатый, не встретил достойную женщину, так он ответил на вопрос Алёны. Жил вместе с мамой. Как он попал в статуправление – еще более сложная загадка, потому что он даже на машинке электрической считать не мог, ни говоря уже о счетах. Складывая два и три, делал ошибку. Амбиции имел выше головы на три этажа, сказал, что его сюда перевели на повышение (откуда перевели, не сознался, как его Алёна ни пытала), твердил одно – пройдет стажировку, и его назначат начальником отдела. Мы смеялись до слез над этими словами.
Мужчины относились друг другу пренебрежительно-снисходительно. Нам было забавно наблюдать, как два малопонимающих человека в работе пыжились один перед другим. К сотрудницам имели отношение разное.
Иван Васильевич общался как с нами, ему подчиненными, так и с сотрудницами других отделов подчеркнуто уважительно, называл по имени-отчеству независимо от возраста, никогда не повышал голоса, даже если его на это провоцировали. В провокациях упражнялась Марина из смежного отдела, она его донимала вульгарными шуточками, а излюбленным приемом у нее было попытаться его поцеловать. Вот так это выглядело.
– Иван Васильевич, доброе утро! – открывается дверь нашего кабинета, и на пороге стоит Марина, улыбающаяся на все тридцать два зуба, немного задерживается в дверях, наблюдая за настроением и реакцией на ее появление. Иван Васильевич заливается краской и, пытаясь улыбнуться, улыбка в этом случае похожа на оскал, отвечает:
– Доброе утро и вам, Марина Ивановна.
– Что-то настроение у вас сегодня, Иван Васильевич, грустное. Плохо спали? Или обо мне мечтали? – задорно продолжает Марина.
– У меня всё нормально. Мечтать я уже не умею. Живу днем настоящим. Марина Ивановна, идите, работайте, у нас много срочных дел сейчас, – отвечает ей и отворачивается, хватаясь за трубку.
– Иван Васильевич, дел много у ваших сотрудников, а у вас минимум – только руками водить, но ваши девушки грамотные, даже бывают чересчур грамотные, им и руками показывать не надо, что делать, – она смеется, мне иногда казалось, с издевкой звучит ее смешок.
Иван Васильевич сидит пунцовый, покрывается потом, начинает вытирать лицо и шею, Маринка, хлопая дверью, убегает. Мучение продолжается, если она надумает его поцеловать. В этом случае Марина, поздоровавшись, от дверей стремительно двигается к нему, а место его рабочее было в дальнем углу, идти ей мимо всех нас. Идет, улыбается, руками машет, делает всё быстро, кажется, что у него даже шансов нет отвернуться. Однако он вскакивает и машет руками. Она смеется:
– Какой вы пугливый, Иван Васильевич! Как же вам удалось жениться и детей двоих родить?
– Марина Ивановна, я был молод, а Валя – девушка скромная…
– А сейчас вы старый и я бесстыдница, да? – кривляясь и вихляясь, она не дала ему договорить. – Скучный вы, Иван Васильевич, – и уходит, тихо прикрывая дверь. Когда такой трюк с Иваном она выкинула первый раз, мы все сидели обалдевшие и не успели ничего сказать. Но в другой раз Марине не удалось наговорить гадостей Ивану, хотя остановить ее во время пробежки до его стола не удалось.
Открылась дверь. Входит Марина и, молча, идет к столу Ивана, в руках у нее гвоздика.
– Иван Васильевич, с днем Советской армии поздравляю, защитника женщин и детей.
Мы все, включая Ивана и Василия, опешили от самого поздравления – до двадцать третьего февраля было еще две недели. Иван уже стоял на ногах и вытирал пот с лица. (Мы с Алёной потом смеялись – у него выработался рефлекс покрываться потом, только завидев Маринку). Марина быстро подошла к Ивану, обняв его, поцеловала, в руку вложила ему гвоздику, повернулась и довольная, улыбаясь, вышла из кабинета. Иван стоял и смотрел на цветок как дурачок, вертел его в руках, потом положил на стол и начал что-то быстро писать. Наталья Владимировна встала из-за стола и вышла следом за Маринкой. Мы тогда не узнали, зачем она выходила. Но Маринка перестала третировать Ивана. Как-то самой собой в череде дней эти ее выходки забылись.
Позже Наталья нам сказала, что потребовала отстать от Ивана и не унижать его перед своими подчиненными. Маринка зло ей ответила, что Иван – мямля только на первый взгляд, он еще тот ходок по бабам.
– Марина, даже если это и так, тебе какое дело? Почему ты решила, что тебе можно так делать? – спросила Наталья Владимировна.
– Имею право, а тебе, Наташа, знать совсем не надо, почему я на это право имею, – ответила ехидно, улыбаясь, Маринка.
– Не думаю, Марина, что свою обиду на неудавшиеся амурные отношения с мужчиной надо выносить на всеобщее обозрение, – тихо сказала Наталья, в это время мимо них проходила Ольга из отдела, в котором работала Марина. – Мой тебе совет: оставь его в покое, даже если тебе больно. Будь выше его и не смеши людей, они пока не понимают, зачем ты это делаешь. А второй мой совет: терпения и терпения во всём и всегда. Терпение и труд всё перетрут. Когда «терпежу» нет, говорил мой дед, всегда большая беда бывает. Вот и стараюсь жить по завету деда своего и вам, девкам, молодым того желаю!
Маринка, насупившись, слушала ее «завет», как сказала нам Наталья, и ничего ей тогда не ответила. Да, кстати, этот «завет» Натальи Владимировны мы помним до сих пор, хотя лет прошло несколько десятков. Поздравляя с праздником или днем рождения, она нам и сейчас его завещает. Прожитая жизнь подтвердила это правило, которое сформировал еще дед Натальи Владимировны: «Когда “терпежу” нет – большая беда бывает».
