ДЖЕЙМС ПОТТЕР!
Я знаю, он видит, слышит и чувствует всё это сейчас, и страдает! О да! Страдает не только от твоей боли, Гарри, но от того, что не может защитить своего сына!
Флагелло!
…Младшего!
Флагелло!
…ОТ СТАРШЕГО!
ФЛАГЕЛЛО!!!
Сквозь ослепляющую боль и оглушающий свист волшебного хлыста Гарри едва услышал, чтó сказал Эйнар, и захлебнулся собственным криком. И тут внезапно откуда-то сзади послышался ещё чей-то голос, очень-очень слабый:
— Про-ро-че-ство… О Мерлин… Проро-чество…
Эйнар опустил палочку. Гарри задёргался на стуле, пытаясь повернуться. Эвергрин пошёл на голос, и вскоре Гарри увидел, кого тот подтащил и усадил на полу у стены поближе к свету. Профессор Дамблдор. Связанный по рукам и ногам. Поттер еле сдержал стон отчаянья: опять фальшивое письмо! Ректор не улетел по делам в Министерство. Он уже несколько дней был в этой комнате в плену… Последняя надежда Гарри рухнула.
Эйнар присел возле измождённого старца, сколдовал чашу, наполнил её водой и поднёс к его рту. Дамблдор жадно пил, вода, смешанная с кровью из разбитых губ, стекала по некогда ухоженной серебряной бороде. Гарри чувствовал, как из глаз потекли слёзы. Очень солёные, они огнём жгли глубокие царапины на щеках…
— О чём это Вы, профессор? — подчёркнуто уважительно спросил Эйнар. Он мог себе позволить уважать поверженного. Невербальная магия ему не грозила: палочка Дамблдора, которую он отобрал сразу же, понравилась ему своей изящной простотой. Он решил забрать её себе, и теперь она лежала в ларце со школьной одеждой. Беспалочковая же не могла работать: великий колдун был слишком слаб и не мог преодолеть заклятие, мешающее магическому сосредоточению. Старец с трудом заговорил:
— Призови воспоминание о Пророчестве. Я не понял его до конца. В Министерстве хранятся всего две части. Они записаны с этого моего воспоминания. Третью — не знает никто, кроме меня…
Эйнару стало интересно, что же это за пророчество такое, поэтому он призвал его с помощью «акцио», наложил чары молчания и запрета на магию на обоих связанных волшебников и ушёл за ширму. Там у него был мыслескоп, вместе с его собственной коллекцией воспоминаний. В перчатках ему было неудобно открывать узкогорлый изящный флакончик, пришлось их снять. После просмотра он вернулся и снял немоту с Дамблдора.
— Я посмотрел. И что же в этом пророчестве, по-Вашему, имеет отношение ко мне, профессор?
Ректор устало взглянул на юношу:
— Теперь уже нет сомнений, что оно относится к Гарри. Это его Воландеморт «отметил как равного себе». Он — Избранный, у которого «достаточно могущества, чтобы победить Тёмного Лорда» …
Поттер судорожно вздохнул, он хоть не мог говорить, но слышал прекрасно. Эвергрин усмехнулся:
— Пусть даже и так. Вы не находите, сэр, что в данный момент эта «великая миссия» Гарри Поттера висит на волоске? И моя рука вот-вот оборвёт этот волосок?
— Я долго думал, что значат последние слова Пророчества «…Если же тот, кого избрали, падёт от братской руки, двойная кровь сначала вознесёт Тёмного Лорда, а затем развеет царствие его в пыль». Я никак не мог понять, какая такая «братская рука» может уничтожить Избранного, ведь ни у Гарри, ни у Невилла братьев не было. Может, имелся в виду Дадли Дурсли? А может, речь шла о друге, который как брат, и тогда это может быть Рон Уизли… А дальше, мне показалось, вообще был бред. Что за «двойная кровь»? И ЧЬЯ, в конце концов, эта кровь? Гарри? Этого загадочного «брата»? А может, самого Тёмного Лорда? Возможно, подразумевается кровь магов и маглов в жилах… Опять-таки, кого? И Гарри, и Воландеморт, оба с такой кровью… И я предпочёл не включать эту часть в воспоминание, с которого было записано Пророчество, хранящееся ныне в Отделе Тайн. Теперь понятно, что речь идёт о тебе, Эйнар Эвергрин. Убив Гарри, своего брата, ты осуществишь эту, третью, часть… Вознесёшь Тёмного Лорда…
— …Да мне нет никакого дела до вашего Тёмного Лорда! — с возмущением прервал его Эйнар. — Это Гарри может мечтать отомстить Воландеморту за смерть родителей и заодно спасти магическую Британию и собственную … шкуру. Мне же Лорд ничего плохого не сделал, ну, разве что, лишил меня возможности убить Поттера-старшего своими руками. Но МСТИТЬ ему за это? Пфф… Ещё чего! У меня другая месть и другая миссия. Она, кстати, близка к завершению. И никакое пророчество не помешает мне сделать это, сэр!
Тут он заметил, что Гарри явно хочет что-то сказать и снял немоту.
— …П-почему ты «двойная кровь», Эйнар?
Эвергрин молча смотрел на него. Скинул пальцами несколько светло-русых кудрявых прядок по бокам лица. Затем наклонился к Гарри, чтобы тот и без очков видел презрительно сжатые губы.
— Ничего не замечаешь, Поттер? — процедил он. — Где же твой острый взор ловца, а? Вглядись повнимательнее.
Гарри присмотрелся — и похолодел. Да как же он раньше не замечал это сходство?! Эйнар увидел понимание в ярко-зелёных глазах брата, выпрямился и, всё так же презрительно усмехаясь, сложил руки на груди:
— Дошло, наконец-то… А она-то сразу узнала в моём лице своё отражение! Когда я узнал, что Холли Эвергрин — родственница сестёр Эванс, я в восторге принялся рваться сообщить тебе об этом, обрадовать, что мы родня… А оказалось — нá тебе! Ещё какая родня-то!
— …Когда? — глухо простонал Гарри.
— Да позапрошлым летом! Ты успел умотать на квиддичный финал, пока я буквально заставлял маму… Холли привезти меня в Литтл-Уингинг! Так что, ты ничего так и не узнал. Зато Я узнал! Очень много узнал. Гораздо больше, чем хотел.
Он опять заходил взад-вперёд, снова «накручивая» себя.
— …Ты всегда считал свою тётю ничтожеством, считал, что она ненавидит тебя без всяких причин. Просто потому, что она такая приземлённая, ограниченная и по своему скудоумию не в состоянии понять «величие» волшебников, то есть, тебя и твоих «героических» родителей. Тебе даже в голову не могло прийти, что у неё могли быть очень веские причины для этой ненависти! Ты спрашиваешь, почему я — «двойная кровь»… Да потому, что я дважды твой брат, Гарри! Мой отец — Джеймс Поттер, а родная сестра твоей матери, Петуния Эванс — моя мать!
Профессор Дамблдор издал долгий, хриплый стон, но юноши даже не взглянули в его сторону.
— Нет, — одними губами прошептал Гарри.
— Да, да. Она любила Поттера всем сердцем, всей душой, всей силой первой любви. А он её бросил. Да и ладно, если просто бросил бы, мало ли что бывает между парнями и девчонками. Если бы он нашёл в себе мужество честно признаться, что не любит её, что они расстаются… Но нет, он струсил и подло сбежал, убедив её, что может погибнуть, но готов пожертвовать собой ради неё… Она так надеялась, что он вернётся к ней с победой, а он просто исчез. Безо всяких объяснений.
А потом оказалось, что она ждёт ребёнка. От него, «героически погибшего» возлюбленного. В её печали появилась надежда на счастье видеть черты любимого в лице его дитя. И всё бы так и было. Но. Ей было шестнадцать. Мужа у неё, конечно же, не было. Она даже имя «виновника» своего «интересного положения» не назвала. Она жила в маленьком городе, где подобное событие стало бы не только для неё самой, но и для её семьи, и для ребёнка несмываемым позором. Её мать была при смерти. Ни от сестры, ни от своего отца она не могла ждать ни полноценной помощи, ни поддержки. Но, всё равно, она была счастлива, она не думала о трудностях. Тогда её мать взяла на себя этот грех: договорилась с Холли и заплатила кому надо в больнице, чтобы, когда ребёнок родится, Петунии сказали, что он умер, и отдали его Эвергринам.
И всё получилось! Стало лучше всем. Айрис Эванс умерла, унеся тайну в могилу, Петуния оплакала свои потери и начала новую жизнь, Эвергрины получили желанного сына, а младенец, вместо матери-одиночки и клейма «незаконнорожденного» — любящих маму и папу. Все танцуют и поют? Так, да не так! Оказалось, что Поттер вовсе не пал смертью героя! И он не просто бросил Петунию, обычную неволшебницу. Он бросил её ради колдуньи-сестры! И ктó теперь сможет сказать, что Петуния беспричинно ненавидит семью Поттеров?!
