Федор Михайлович совершенно не случайно ставит в качестве эпиграфа к своему роману выдержку из Евангелия, посвященную истории исцеления гадаринского бесноватого: «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло. Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням. И вышли жители смотреть случившееся, и пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме; и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся» (Лк. 8:32–36).

Эта история была воспринята писателем как надежда на исцеление ставшей бесноватой России. Федор Михайлович верит, что в Россию придет Спаситель и избавит ее от легиона бесов, мучавших и терзавших народ. Что все эти бесы переселятся в стадо свиней. Что свиньи бросятся в море с обрыва. И после этого в России наступит мир и покой. А она, как сказано в Евангелии, подобно исцеленному бесноватому, опять будет «сидеть у ног Иисусовых», «одета» и «в здравом уме».

В конце своей жизни главный герой романа, Степан Трофимович Верховенский, начинает прозревать, причем, что удивительно, он неожиданно вспоминает известную ему еще с детства историю о гадаринском бесноватом. И уже на краю могилы до Верховенского доходит, наконец, глубинный смысл этого евангельского сюжета: «Друг мой, – произнес Степан Трофимович в большом волнении, – savez-vous, это чудесное и. необыкновенное место было мне всю жизнь камнем преткновения. dans ce livre. [вы знаете. в этой книге. – фр.] так что я это место еще с детства упомнил. Теперь же мне пришла одна мысль; une comparaison. [одно сравнение. – фр.] Мне ужасно много приходит теперь мыслей: видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, – это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! Oui, cette Russie, que j’aimais toujo-urs. [Да, Россия, которую я любил всегда. – фр.] Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности. и сами будут проситься войти в свиней. Да и вошли уже, может быть! Это мы, мы и те, и Петруша et les autres avec lui [и другие вместе с ним. – фр.], и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит. Но больной исцелится и „сядет у ног Иисусовых"… и будут все глядеть с изумлением.»

Многие считают «Бесов» одним из самых мрачных произведений Достоевского. И я так же думал. Но вот перечитал его еще раз и понял: роман помогает нам глубже осмыслить евангельскую историю о бесах гадаринской страны и вселяет надежду, что Россия вновь «сядет у ног Иисусовых, одетой и в здравом уме».

Роман «Бесы» был написан Достоевским почти полтора столетия назад (1871–1872). Это произведение Федора Михайловича называют одним из самых пророческих. В «Бесах» писатель предвидел трагические события трех так называемых «русских» революций (1905–1907, февральской и октябрьской 1917 года). Однако актуальность романа ничуть не померкла за истекшие полтора столетия. Если внимательно вчитываться в «Бесов», то многое из того, что в них описано, можно увидеть в сегодняшней жизни России. В нашем Отечестве народилось новое поколение «бесов», которые, подобно героям романа Петру Верховенскому и Шигалеву, вынашивают планы посеять в стране великую смуту и пролить большую кровь.

Одним из героев романа является Иван Павлович Шатов. Он даже не относится к группе главных героев, его обычно включают во второй ряд. Прообразом его послужил И. И. Иванов, убитый «Народной расправой» (собственно, это убийство и дало толчок к написанию романа). Иван Павлович Шатов – сын камердинера Варвары Петровны Ставрогиной, также относящейся к группе главных героев. В молодости был исключен из университета, немало путешествовал по Европе и был даже в Америке.

Вокруг Шатова в романе закручивается интрига, которая кончается тем, что Ивана убивают «бесы» (кучка заговорщиков под предводительством Петра Верховенского). И по этой причине все читавшие роман, конечно, хорошо помнят Шатова. Заговорщическая интрига вокруг Шатова захватывающа и интересна, но, наверное, интереснее сам Иван с его мыслями и словами. Некоторые высказывания Ивана Шатова очень глубоки, порой весьма неожиданны и надолго остаются в памяти читателя. Они превратились почти в афоризмы:

«Атеист не может быть русским», «Не православный не может быть русским», «Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить», «Нельзя любить то, чего не знаешь!», «Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становится общими», «Добудьте Бога трудом!»

А кто, например, не знает характеристику русского народа как «народа-богоносца»? – А ведь это выражение из речи Ивана Шатова, который горячо дискутировал с Николаем Ставрогиным, одним из главных героев романа. Кстати, разговор между Шатовым и Ставрогиным (вторая часть, главы 6 и 7 романа) является одним из важнейших мест произведения. В этом разговоре в основном говорит Иван, а Николай больше слушает, ограничиваясь короткими ответами на вопросы Шатова, а также отдельными репликами и комментариями.

Очень рекомендую прочитать (или перечитать) эти две главы романа. Как отмечают исследователи творчества Достоевского, писатель вложил в уста Шатова собственные мысли. Шатов, как и сам Достоевский, всю жизнь проходил через «горнило сомнений». Шатов, как и Достоевский, был членом революционной подпольной группы, но разочаровался в идеях нигилистов и решил порвать с «бесами». На вопрос Ставрогина, верует ли сам Шатов в Бога, тот отвечает: «Я… я буду веровать в Бога…»

Из того, что Иван Шатов говорил Ставрогину, я особо хочу выделить ту часть, которая касается его рассуждений о науке и разуме. Слова, заслуживающие того, чтобы над ними поразмыслить:

«Ни один народ, – начал [Шатов], как бы читая по строкам и в то же время продолжая грозно смотреть на Ставрогина, – ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума; не было ни разу такого примера, разве на одну минуту, по глупости. Социализм по существу своему уже должен быть атеизмом, ибо именно провозгласил, с самой первой строки, что он установление атеистическое и намерен устроиться на началах науки и разума исключительно. Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков».

Как эти слова режут ухо современного человека, которому с младых ногтей внушают, что разум и наука – главный фактор, определяющий вектор развития человеческого общества! Впрочем, они уже резали ухо многим современникам Достоевского, особенно представителям «образованных» сословий. Наверняка, эти слова были необычны и для Николая Ставрогина, к которому обращался Шатов.