Иерархической власти, богатству, влиянию и связям при дворе султана, просвещенности и образованности – всей этой мощи Фанара противостоял смиренный подвижник, одинокий болгарский воин Христов. Преподобный Паисий был воспитанником Рыльского монастыря, оттуда перешел в Хилендарскую обитель на Святой Горе Лфон и там в тихой келье писал историю своей Родины: книгу о Духоносных святых, просиявших в Болгарской земле, о ее мудрых правителях и мужественных героях, ставшую вдохновенным свидетельством былого величия Болгарии и призывом к ее национальному возрождению. Эту свою книгу, названную «История славяно-болгарская о народах, и о царях, и о святых Болгарских», преподобный Паисий Хилендарский (1722–1773) сам пронес по городам и селениям порабощенного Отечества: всюду ее читали и переписывали, и от познания родной истории повсюду сердца болгар воспламенялись священным патриотическим чувством. Значительную часть уже воспитанной Фанаром эллинизированной болгарской интеллигенции эта книга привела к прозрению: теперь образованные болгары поднялись на борьбу против засилья своих бывших учителей-фанариотов, за истинное национальное просвещение и возрождение своей родной страны. Первой ласточкой широкого болгарского просвещения явилось открытие в 1835 году национального училища в городе Габрово, а затем всего за десять лет в разных городах по всей Болгарии появилось более пятидесяти училищ и школ, дававших образование на болгарском языке. Первыми преподавателями и Габровского, и многих таких же училищ стали иноки Рыльского монастыря преподобного Иоанна.
Православная Россия, веками помогавшая монастырям и храмам порабощенной Болгарии, пришла на помощь в возрождении ее просвещения, открыв для братьев-болгар двери своих Духовных семинарий и академий. Российская богословская школа дала целую плеяду ученых болгарских монахов, по духовным знаниям несравненно более пригодных для возведения на архипастырские кафедры, чем большинство архиереев-фанариотов. (Поэтому впоследствии при провозглашении Болгарской Церковью своей автономии у нее не возникло трудностей при становлении национального священноначалия. Первый ее предстоятель – Экзарх Анфим I (1816–1888) в свое время окончил сначала Одесскую Духовную семинарию, а затем Московскую Духовную академию.)
Пробуждение национального самосознания естественно вело Православную Болгарию к стремлению возобновить священный дар равноапостольных Кирилла и Мефодия, славить Бога и слышать слово Божие на родном языке. Болгары начали просить, а потом и требовать от Константинопольской Патриархии возвращения отнятого у них права совершать славянские богослужения, иметь национальное духовенство. Но, как отмечено в очерках Ф. Канитца, «греческое золото и интриги держав, из которых каждая преследовала свои цели, препятствовали болгарам освободиться от фанариотского давления». Нередко Фанару удавалось руками турецких властей расправляться с болгарскими патриотами.
Греко-болгарское противоборство породило у папского Рима надежды на вовлечение болгар в унию. Рим не скупился на медоточивые заверения в полном уважении к болгарской нации, предлагая служить мессы на болгарском языке, лишь бы Болгария отступила от Христова Православия и поклонилась «земному божеству» – папе. «Католичнейшая» Франция, не раз союзничавшая с исламским султанатом и провоцировавшая турок на вражду и войны с Россией, согласилась финансировать папский проект. Началась вербовка болгарских пропагандистов униатства. Отступник Драган Цанков, на французские деньги издававший газету «Болгария», заявлял со страниц ее, будто «только благословение Римского Престола откроет для болгар путь к европейскому просвещению». Некоторые действительно соблазнялись лукавым доводом: «Подчиниться “доброму” Риму лучше, чем злому Фанару». Соблазнители образовали из болгарских униатов две епархии, и папа даровал им «архиепископа»-болгарина, коим сделался бывший гайдук Иосиф Сокольский. (Впрочем, успех унии оказался кратковременным. После освобождения Болгарии обе униатские епархии через покаяние вернулись в лоно Православной Церкви.) «Половить рыбку в мутной воде» греко-болгарского раздора решили даже протестанты из далеких США: американские методисты развернули в болгарских городах активную деятельность. Османские власти поддерживали как римо-католическую, так и сектантскую экспансию, резонно рассуждая, что религиозное дробление приведет к ослаблению болгар. Однако к вероотступничеству удалось склонить лишь незначительную часть народа. Абсолютное большинство болгар, невзирая на искушения, твердо хранило священную веру предков, по слову своего духовного вождя, архимандрита Неофита (Возвели): «Мать-Болгария и Святое Православие неразделимы».
Архимандрит Неофит, достойный продолжатель дела преподобного Паисия, был питомцем того же, что и он, Афонского Хилендарского монастыря. Двадцать лет отец Неофит странствовал по Болгарии, распространяя болгарские книги собственного издания. Затем он явился в Константинополь-Стамбул, где к тому времени уже появилась многочисленная болгарская диаспора. Своим соотечественникам он и здесь говорил о необходимости народной иерархии и открыто призывал вместе ходатайствовать к Патриархии о рукоположении для Болгарии епископов-болгар, а если не поможет – жаловаться турецкому правительству на злоупотребления фанариотов. Фанар добился ссылки Неофита на остров Халку, но через год, по прошениям константинопольских болгар, архимандрит Неофит был освобожден.
На древней Тырновской кафедре сидел тогда митрополит Панарет, своим злочестием выделявшийся даже среди других фанариотов-симонистов. В прошлом он был знаменит, но не как духовное лицо, а как цирковой борец: этим занятием он приобрел состояние и купил сан, превзойдя в торге менее богатых искателей. В Священном Писании он был невеждой, зато неукротим в корыстолюбии, неистов в вымогательствах, жесток до свирепости. Священников он использовал в качестве батраков на своих конюшнях, в храме избивал их прямо в алтаре, прерывал богослужения, чтобы непристойно обругать кого-либо не угодившего ему. Наконец, паства восстала против этого «волка на архиерействе», отказалась выплачивать ему «владычнину» и направила в Константинополь своих уполномоченных с прошением: удалить нечестивого Панарета, а на Тырновскую митрополию возвести любимца болгар, архимандрита Неофита. Панаретова слава была столь дурна, что на сей раз даже турецкие власти сочли требования болгар справедливыми. Фанар также для виду согласился послать того архипастыря, о котором там просят, однако обманул паству самым подлым образом: митрополитом Тырновским стал действительно Неофит, но отнюдь не болгарский подвижник-просветитель, а носивший такое же имя грек-фанариот. Впоследствии архимандрит Неофит (Возвели) был брошен в сырую монастырскую темницу и там уморен.
Но расправы не устрашили патриотов: движение болгар за свои церковные права ширилось, делалось всенародным. Патриархия начала делать некоторые уступки: в самом Константинополе болгарам разрешили создать свой храм, окормлять который назначили архиерея-болгарина. Им стал епископ Иларион (Стоянович), сподвижник и недавний соузник архимандрита Неофита, освобожденный благодаря вмешательству правительства России. В лице епископа Илариона болгарские патриоты обрели нового вождя; к нему примкнули еще один возведенный на архиерейство болгарин, митрополит Авксентий Велесский, а также митрополит-грек Паисий Пловдивский, к чести своей поддержавший законные чаяния своей болгарской паствы. Однако Фанар упрямо не желал предпринимать серьезных шагов для обеспечения прав всех епархий Болгарии. Отчаявшись найти справедливость в Патриархии, болгары начали кампанию неповиновения: прекратили поминать имя Константинопольского Патриарха за богослужениями, а вместо него во многих храмах стали поминать епископа Илариона в качестве «священноначальника всея Болгарии». На это Фанар ответил низложением и ссылкой всех трех архипастырей, ратовавших за права болгар. Но это вызвало лишь новый взрыв возмущения: в Болгарии паства стала просто отказываться от всякого общения с архиереями-фанариотами. Патриархия надеялась усмирить смуту, отделавшись неопределенными обещаниями: когда-нибудь начать посылать в Болгарию архиереев-болгар или знающих болгарский язык греков, допустить (только допустить?!) совершение славянских богослужений. Но обещаниям Фанара уже никто не верил. На первых порах болгары просили для своей Церкви не независимости, а только автономии: учреждения Болгарского Экзархата, признающего в Константинопольском Патриархате своего Первосвятителя, советующегося с Константинополем по вероисповедным вопросам, но имеющего право самостоятельно рукополагать священников и архиереев. Эти просьбы Фанар встретил в штыки – и волнения в Болгарии приняли такой характер, что вызвали беспокойство турецких властей.
