– Как только окно засветится, это значит, она вошла со свечой. Бросишь в окно камешки. Два – один за другим, потом чуть погодя – третий. Если некоторое время спустя Жоржетта не вышвырнет меня из окна, уходи домой. А завтра скажешь мне, кого из крепких и надежных парней можно собрать по окрестным деревням. Нужно десятка полтора.
Они приставили к стене замка садовую лестницу. Мишель поднялся к окну комнаты на втором этаже, забрался внутрь и закрыл за собой окно.
Долгожданная встреча
Жоржетта со свечой вошла в спальню.
Два камешка один за другим звякнули об оконное стекло. Потом третий. Жоржетта бросилась к окну, резким движением отбросила штору – нет, внизу, в темноте никого… Сильные руки вдруг обняли её сзади, она мгновенно повернулась, вздрогнув от испуга…
Мишель держал её в своих объятьях…
– Ах!.. Ты… – выдохнула Жоржетта и едва не потеряла сознание, ноги её подкосились, но Мишель не дал ей упасть и, подхватив на руки, «оживил её страстным поцелуем» – не могу не привести эти волнительные слова, нетерпеливо отыскиваемые девицами в романах не только в XVIII веке.
Когда Мишель отнёс Жоржетту на постель, она уже совсем пришла в себя. Свеча на столике у кровати догорала и должна была вот-вот погаснуть. Жоржетта и Мишель начали торопливо сбрасывать с себя одежду, видимо, полагая, что в этот момент она им совершенно ни к чему.
Чтобы освободить от одежды Жоржетту, поскольку она была всего лишь в ночной рубашке, не потребовалось особых усилий, и больше хлопот доставил мундир Мишеля. Но Жоржетта действовала решительно и вместе с ним изо всех сил терзала гусарский ментик, снабженный множеством проклятых неподдающихся застежек.
Между жадными поцелуями они успевали вести довольно содержательный диалог, который я привожу полностью ввиду его эмоциональности и выразительности:
– Негодяй, зачем ты явился ко мне?
– Разве ты не ждала меня?
– Я? Да никогда! Я ненавижу тебя!
– Как же ты хороша!
– Убирайся немедленно!
– Ты – чудо!
– Я задушу тебя своими руками!
– За что?
– Негодяй, негодяй, сколько я должна была ждать тебя? Уходи, не хочу даже видеть тебя!
– Уйти?
– Только посмей! Как ты мог бросить меня?! Никогда не прощу тебя! – Никогда?
– Никогда и ни за что на свете! Негодяй, тебя не было полгода!
– Неужели ты думаешь, что моя любовь к тебе увяла за какие-то полгода? Я помнил о тебе каждое мгновение моей горестной жизни. Ты даже не можешь представить, как я страдал без тебя!
– Но я за это время могла выйти замуж!
– Дорогая, любимая, я знаю, что ты никогда не найдешь сил вырвать меня из своего нежного и верного сердца.
– Подлец, всё-то ты знаешь!
Едва только они победили одежду, свеча, словно исполняя желание Жоржетты не видеть несносного негодника, догорела и погасла, и всё дальнейшее не позволило им продолжить разговор, потому что беседовать в темноте неудобно.
Впрочем, зажигать свечу они не стали, хотя изучать друг друга – а именно этим они и занялись – вроде бы лучше при свете. Тем не менее многие считают, что делать это ощупью и в потемках надёжнее. А под утро они настолько лишили друг друга сил, что зажечь эту свечу уже не мог ни Мишель, ни хозяйка будуара.
Да и в этом уже не было никакой необходимости – предутренний свет, проникая через штору, подобно белому туману, наполнил спальню. Мишель, на целую ночь заполучив Жоржетту – её прекрасное тело, ждущее, жаждущее, требующее прикосновений и готовое сладостно подчиняться его неуёмным желаниям, гибко противостоящее и зазывно сопротивляющееся его страстному напору, – несколько устал, ведь ему так и не пришлось ни на минуту сомкнуть глаз, и он теперь дремал, лёжа на спине, слегка, можно даже сказать целомудренно, прикрытый краешком простыни, и был похож на античного бога, тем более что простыня скрывала только то место, которое на скульптурных изображениях греческих богов и героев в более позднее время стали прикрывать листком фигового дерева, то есть смоковницы, полагая, что это место никого не интересует, что совсем не соответствует высокой истине, а только будит любопытство стыдливых девиц и даже самих юношей, обеспокоенных заботой о совершенстве и соответствии образцам высокого античного искусства.
Жоржетта тоже не успела поспать этой ночью. Но она и не думала спать. Она лежала рядом с Мишелем в позе бесстыдной вакханки, на правом боку, изящно подперев согнутой в локте рукой свою прекрасную голову и небрежно, но очень красиво изогнув в колене левую, ещё более прекрасную, ногу. «И вся она была словно изгиб», – сказал бы какой-нибудь восточный поэт, искушённый в описании неги телесных наслаждений гарема, а поэт европейский, обычно не пресыщенный удовольствиями плоти и о них только мечтающий, увидев в этот момент Жоржетту, потерял бы способность подбирать рифмы, да и вообще дар речи.
Прелюдия к содержательной беседе
Итак, Жоржетта не спала. Слишком долго она ждала своего триумфа, чтобы после окончательной победы просто уснуть. Она то прислонялась щекой к груди Мишеля, то, принимая прежнюю позу, водила пальчиком по его губам, по подбородку, по груди, вспоминая их первую ночь, когда Мишель завладел ею и владел так сладостно и клялся владеть всегда, и, перепутывая воспоминания с тем, что он вытворял с ее телом этой ночью, она наполнялась торжеством победительницы и восторгом, предвкушением обладательницы.
Он – мой, эти губы, эта грудь – мои. Теперь уже навсегда он овладел мною, навсегда! Он, глупенький, пытался убежать от меня и убежал, но он не смог забыть меня, он вернулся, он пришёл!
Она была так обижена на него – но он пришёл! Она была так зла на него – но он пришёл! Она даже проклинала его – но он пришёл! Она хотела беспощадно мстить ему – но он пришёл, он хочет её, он владеет ею, ею, только ею, и уже никто никогда не отнимет его у неё!
О, как же страстно он хотел её, только её всю эту ночь! Так вот она какая – сладость, женский час, о котором ей когда-то рассказывала горничная, вожделенно тая от одних только воспоминаний! О, теперь она знает, что это такое! Она уже почти возненавидела его – но он вернулся, он пришёл, и теперь уже она никому не отдаст его.
Мишель в полудреме приоткрыл глаза и увидел над собой лицо Жоржетты. «Как же она все-таки красива… Дьявольски красива…» – преодолевая сон, подумал он.
– Думаешь, как сбежать? – шутливо-вкрадчиво спросила Жоржетта.
– От тебя? Разве от такой красавицы сбегают?
– Но ты ведь сбежал?
– Я?
– Ты.
– Когда?
– Тогда, после нашей первой ночи…
– Но я вернулся.
– Ах, он вернулся! А может, я совсем не желаю видеть тебя, изменника!
– Не желаешь видеть? Ну так всю ночь было темно… – попытался шутить Мишель.
– Замолчи, негодник! Он вернулся! Да кто тебе позволил?! И как вообще ты пробрался в мою спальню? Двери заперты, я велела никого не впускать, а уж тебя-то…
– Неужели ты не знаешь, что твою красоту не спрячут никакие запоры?
– Да как ты осмелился! Может, я уже давно забыла тебя. Может, ты совершенно не нужен мне. Может, я прокляла тебя. Может, я ненавижу тебя за все страдания, которые ты причинил мне!
– Разве можно ненавидеть того, кто тебя обожает? Ведь до того как погасла свеча, я увидел тебя и ослеплен твоей красотой, и навсегда потерял голову, и навеки стал твоим рабом.
– Врешь, негодяй! Зачем ты явился ко мне?
– Чтобы любить тебя.
– А ты меня любишь?
– Разве можно не любить такое божественное совершенство, идеал красоты?
– Не увиливай. Отвечай: ты меня любишь?
– Конечно.
– Нет! Говори: я люблю тебя!
– Я люблю тебя.
– Очень любишь?
– Очень.
– Больше всего на свете?
– Больше всего на свете.
– Больше жизни своей?
– Больше жизни.
– И всегда будешь со мной?
– Всегда.
– И никогда не уйдёшь от меня?
