Стейнар растерянно заморгал. Он заметил ее только сейчас. Но вместо того, чтобы схватить ружье, она поднялась еще ступенькой выше, вцепилась ему в волосы и стукнула его изо всех сил по затылку. Атака была столь неожиданной, что Стейнар Ульсен выпустил винтовку и ухватился за голову, пытаясь защититься от ударов.

– Что я такого сделал? Прекрати!

Трулте поддела ружье ногой и сбросила его со ступенек. Оно приземлилось в снег прямо возле Хансейда.

– Вот как это делается, – сказала она с нотками триумфа в голосе.

Четверг 22 февраля 19.30

– О, простите, – сказал Эрик Хансейд, подняв глаза. – Не подумайте, что мы тут секретничаем. Мы с Анной Лизой просто стояли и гадали, с чего начать. Все же согласны, что дело не терпит отлагательств?

Он склонился над губернатором, которая сидела за письменным столом и листала заметки Кнута. Эти двое разговаривали так тихо, что ни Том Андреассен, ни Кнут не могли их расслышать.

«Мы с Анной Лизой», – хмыкнул про себя Кнут. Но попытался скрыть раздражение. Вслух он сказал лишь, что важно сделать все, что нужно, в правильном порядке. Именно потому, что надо спешить.

– Это же я занимаюсь этим расследованием, раз уж я нынче дежурю и принял вызов?

Том Андреассен, заместитель губернатора и по совместительству начальник полицейского отделения, не мог не замечать яростного соперничества двух своих подчиненных, но не понимал его причину. Оба были новенькими. Кнут прибыл в качестве летнего сотрудника в прошлом году, а Эрик Хансейд получил место за пару месяцев до Рождества. Оба были педантичны и прилежны в исполнении полицейских обязанностей. Хансейд с амбициями, явно искал повышения. А вот энтузиазм Кнута относительно Шпицбергена заметно поугас. Он признался Андреассену, что жалеет о своем приезде и хочет вернуться на Большую землю, в идеале в свой родной Древшё. Поэтому конкуренция между двумя молодыми полицейскими возникла как будто на пустом месте, и сложно было сказать, почему же они не нашли общего языка. Андреассен в этом случае пользовался избитым «не сошлись характерами». Это объясняло многое.

– Насколько мне известно, никто еще не лишал меня звания начальника полицейского отделения, по крайней мере пока.

Он произнес это шутливым тоном. Том Андреассен – известный дипломат.

– По-моему, нам нужно следовать установленному порядку. Розыск возглавлю я сам.

Он подошел к столу Анны Лизы Исаксен и взял заметки Кнута.

– Пока у нас нет никакого расследования. Только розыск одного или нескольких пропавших.

– Розыск, – отозвался Кнут. – Губернатор, начальник полиции и два офицера. Не густо в плане ресурсов.

Губернатор глубоко вздохнула.

– Я считаю, что наш единственный выход – созвать добровольческие поисковые отряды Красного Креста и пожарной службы. Кто-то из родителей тоже наверняка вызовется помочь. Если бы мы только могли надеяться, что поиски не привлекут внимания широкой общественности… А то ведь никогда нельзя быть уверенным. Нельзя забывать и про другие возможности.

Они обзвонили все шестнадцать семей, чьи дети посещали «Угольные крошки», и спросили, видели ли те Эллу, когда забирали своих детей. Увы, безрезультатно. Она никому не попадалась на глаза. Но это еще ничего не значит, уверяли они. После обеда всегда такая суета.

Кнут рассказал про следы в сугробе за оградой детской площадки:

– Нельзя полностью исключать, что их оставил ребенок. Но они больше похожи на следы взрослого человека. Ума не приложу, как ребенок мог пробраться через такую массу снега. Там глубина больше метра.

Эрик Хансейд перевел на него взгляд и произнес тягучим картавым бергенским выговором:

– Не стоит корить себя за то, что не сообщил нам об этом раньше. Ребенок вряд ли ушел бы из садика в одиночку. По крайней мере по глубоким сугробам. Если только она не чувствовала, что ей что-то угрожает?

– Но я ведь указал в отчете… Анна Лиза?

Почему Эрик Хансейд вечно заставляет его оправдываться? И с каких это пор он стал экспертом в детской психологии?

Хансейд сделал вид, что не заметил враждебный тон Кнута. Как подобает уроженцу Бергена, он был преисполнен самоуверенности и даже любил, когда ему перечили. А еще ему нравилось командовать. На фоне Кнута, который не умел сдерживать раздражения, из-за чего казался несговорчивым и ворчливым, Хансейду несложно было производить впечатление надежного и опытного полицейского.

Андреассен прервал дальнейшие споры:

– Есть три возможных объяснения, почему Элла исчезла. Ее мог забрать отец, она могла уйти сама, наконец, ее мог увести или похитить кто-то еще. Последнее я считаю маловероятным. Но на улице холодно, а потому нам надо спешить. Прежде всего надо проверить, не могла ли она заблудиться и упасть в глубокий сугроб.

– По словам матери и заведующей детским садом Элла была тепло одета. Современные зимние комбинезоны для детей обычно толстые и подбиты флисом. Плюс на ней была меховая шапочка с завязками под подбородком, которая хорошо защищает лицо. А на ногах – теплые шерстяные носки и сапожки на овчине. Так что, несмотря на собачий холод, я думаю, в таком одеянии она имеет все шансы продержаться несколько часов.

– Если девочка покинула детский сад одна, она не могла уйти далеко. Мы должны прочесать каждый миллиметр сугробов вдоль дорог вокруг детского сада. Нетронутый снег можно не проверять. Слава богу, после обеда почти не сыпало. Я предлагаю вам, Анна Лиза, остаться здесь и координировать наши действия.

Он едва не ляпнул «сидеть на телефоне», хотя именно это и имел в виду. В администрацию в любой момент могли позвонить и сообщить, что Элла Ульсен нашлась.

Всем не терпелось начать поиски. Но Хансейд не мог сдержаться.

– Не забудьте изучить следы, которые обнаружил Кнут, – бросил он через плечо, первым покидая кабинет.

Сустя короткое время спасательные группы уже готовы были начать поиски. Их снабдили картами и списками, в спешке отксерокопированными в администрации, где указывались районы и снежные заносы, которые следовало осматривать со специальным противообвальным оборудованием. Двое добровольцев привели с собой собак.

– Они не очень тренированные, – сказал один из них извиняющимся тоном. – Нам не по карману посылать их на материк. Но, в любом случае, у собаки нюх лучше человеческого. А уж это не помешает.

Но Кнут не спешил начинать. Он отвел в сторону шефа Красного Креста.

– Вы не могли бы попросить своих людей не ходить там, где снег лежит нетронутый? В данный момент нам важнее всего найти Эллу, спору нет. Но может статься, что через несколько часов нам придется искать следы – ног, покрышек, какие угодно, – и тогда лучше бы нам все самим себе не испортить. И еще: можете проконтролировать, чтобы никто не пошел следами, что ведут от детской площадки к дороге на Бломюру? Я хотел бы сам их изучить.

Кнут стоял и прислушивался к гомону поисковых команд, которые систематично удалялись от садика. Все это неизбежно вызывало любопытство обычных прохожих. Никто никогда не видел подобных поисков в центре Лонгиера. Но добровольцам наказали как можно меньше распространяться о происходящем, чтобы избежать праздных домыслов.

Наконец Кнут остался один. Он стоял и смотрел на следы за оградой. Тишина и темнота безлюдной детской площадки, уличные фонари, рисовавшие на заснеженной земле круги золотистого света, скрип снега под ногами, приглушенные голоса – все это вдруг вызвало в нем ощущение полной бесполезности поисков. Кнут ни на минуту не верил в то, что Элла лежит где-то и барахтается в снегу, не в силах выбраться. Не то, чтобы такое в принципе не могло случиться. Ему самому доводилось падать в глубокий снег, и он знал, как непросто бывает вылезти на поверхность. Но с девочкой произошло не это. Иначе она бы стала звать на помощь. И кто-нибудь бы да услышал.

А вот еще эти следы за забором. Кто-то не поленился лезть по сугробам от дороги до садика. Кто-то стоял за оградой и смотрел на детей. Возможно, это не имело никакой связи с пропажей Эллы. Но вокруг детского сада явно происходило что-то, о чем не догадывались его сотрудники. Кнут был убежден, что это следовало выяснить, и как можно скорее. Оставалось надеяться, что речь шла о чем-то вполне невинном, что просто случайно всплыло в связи с исчезновением девочки. Но если эти два обстоятельства взаимосвязаны, полиции, возможно, придется иметь дело с чем-то серьезным.