Принцесса говорила медленно, делая паузы, ни на минуту не забывая, что Ире её язык не родной. Но почему-то именно сегодня чужая речь давалась пониманию легче обычного.

– Когда на престол взошёл Варин, он потратил много времени, чтобы отобрать среди близких ко двору людей тех, кто всей душой против новой войны. А после… я понимаю, тебе, наверное, неприятно это слышать, раз в твоей стране нет наказания смертью, но… мой брат призвал к ответу очень многих. Все те, кто мечтал о возвращении к «былой славе рода Раслингов», сложили голову на плахе. Потом они с тану заговорили о мирном договоре. Но тану, хотя и видел перемены, всё же поставил условие: отыскать виновных в ряде тяжелейших преступлений против его народа. Он выдал Варину всё, что смогли найти его соглядатаи. Пользуясь этим, королевские ищейки большую часть преступников поймали. Кроме некоторых. И тану не отходит от своего слова, обещая подписание мирного договора только после того, как убийцы и истязатели его народа понесут заслуженное наказание. Тогда Варин решил присмотреть за расследованием сам, а заодно и лично напомнить подданным, что удалённость от столицы не означает безнаказанность. Так мы и оказались здесь. Судья Ризмы – последний преступник в списке. Его преступление – целенаправленный отлов эйуна, истязание, насилие… И так ловко всё провернул, у него целая шайка была. А его должность и связи помогали прикрывать этот ужас.

– Мой господин позавчера, когда вернулся с осмотра пыточной, сам на себя похож не был, – тихо проговорила королева, – бледный весь…

– Я слышала, что там даже детские останки нашли, – мрачно кивнула Анети и хлопнула себя по лбу, заметив, что Фальтэ при этих словах начала оседать. Она подсунула ей под нос ту вонючесть, которой потчевали Иру. Девушка сделала пару глубоких вдохов и тряхнула головой.

– Ваше высочество, её величество не столь привычна к подобным подробностям, – с укором сказала Мерини.

– Да, всё время забываю. Прости, сестрёнка, просто живя годами при дворе, и не к такому привыкаешь…

– Не хотела бы я привыкать к такому, – буркнула Фальтэ, самостоятельно занюхав странное лекарство.

Ира размышляла над рассказом принцессы.

Сошлось ли преступление с наказанием? Пожалуй – да. Ещё б не видеть его приведение в исполнение. Заслуживает ли подобной казни мучитель и убийца детей, да и вообще, мучитель и убийца? Безусловно. И всё же осадок оставался. Осадок в виде равнодушия, с которым судья выполнил свою роль. Хотя если исходить из рассказа Анети, то этот приговор далеко не первый и далеко не последний, вынесенный монархом. Вспомнилось, как она сама впервые убила живое существо. Кажется, тогда она задавалась вопросом, как много зверушек надо убить, чтобы в голове «убийство» стало «охотой». А сколько приговоров надо вынести, чтобы перестать чувствовать что-либо при их вынесении? Скольких надо убить, чтобы воспринять эту деятельность как работу? Чтобы перестать реагировать на чужие слёзы и страдания? Насколько человечным остался король после стольких судов? Вообще, осталось ли в нём что-то, способное на сопереживание, или только холодный расчёт и буква закона? Ох, страшно. И ещё одна мысль сидела глубоко внутри: ну расскажет она королю обо всём. А что дальше? А дальше – приговор. Нет, конечно, Шукар заслуживает всего того, на что его обрекут, но осознание того, что она может быть соучастницей, инициатором его казни… Ну, скажет. А завтра по её наводке уже господина Мирафа растянут на столике для четвертования. Тошно. Руки чувствовались покрытыми грязью, стоило представить, что она причастна к этому делу. Особенно при осознании, что правосудие здесь иным не бывает. Какова бы ни была участь осуждённого – она будет страшной. Это тебе не тюрьмы с трёхразовым питанием и центральным отоплением. Грязно. Теперь она была не столь уверена в своём желании во всём этом участвовать. Лишь память об одухотворённом личике Лоппи, готовой ради веры и счастья других рискнуть своей жизнью, всё ещё заставляла избегать трусливого желания отказаться от своих слов.

Она не сразу поняла, что Фальтэ уже несколько раз позвала её по имени.

– Ваше величество, простить!

– Ничего. Ирина, сегодня и завтра по городу вам лучше не ходить. Там ещё… остались следы того, что произошло. Вам лучше этого не видеть.

Иру передёрнуло. Ну да, конечно. Скорее всего, тела судьи и кого там ещё казнили, пока не убрали. Надо же удостовериться, что подданные усвоили урок. Правосудие по-средневековому вызывало стойкое желание держаться от него подальше. Сегодня. Завтра. И для верности – послезавтра. И лишний раз уточнить, прежде чем соваться на улицу.

Мерини наконец оторвала пальцы от её головы. Сразу стало как-то пусто. Ира откинулась на подушки, неподвижными глазами уставившись перед собой. Загадочная страна повернулась ещё одной, не самой приглядной, хотя и ожидаемой, стороной, и с ней ещё предстоит смириться.

Гостью вроде не гнали из покоев, позволив отдыхать и прокручивать в голове мысль за мыслью, пытаясь подстроить её воспитанную в демократии личность под новую реальность, в которой придётся ещё какое-то время жить. Труд был не из лёгких.

Ирина женская натура упорно сопротивлялась увиденному и узнанному. Приходилось в голове переходить на личности, чтобы внушить себе, что так было нужно. «Ну вот представь, что в руки такого вот Руввы Нирана попал, скажем, Ринни-то. Или его мать. Ну или хотя бы красавица эйуна из барака. Уже не таким страшным кажется четвертование, да?» И всё равно предсмертные крики, подсовываемые памятью, заставляли ёжиться и мучиться совестливым: «Что, неужели уже готова признать, что такой способ убиения – нормален? А как же права человека, гуманизм? Всё то, чему учили дома?»

Так и не найдя для себя золотой середины в данном вопросе, она решила плыть по течению и по минимуму ввязываться в будущем в подобные дела. Помочь Лоппи надо. Но на этом – всё. Иначе, попав домой, она никогда не сможет смотреть в глаза родителям и будет до конца жизни мучиться осознанием, что по её вине кого-то убили.

Атарин сидел в гостиной перед столом, положив голову на руки перед собой. Рядом стояла пустая кружка.

– Неси ещё, – буркнул он слуге, не поднимая головы. Последний осуждающе покачал головой и вышел. Вернулся, правда, не с очередной порцией, а с хозяином, сразу испарившись из помещения, поскольку не выполнил приказания и позволил себе самоуправство.

– Друг мой, по-моему, тебе уже достаточно, – спокойно проговорил Дэкин, присаживаясь рядом.

– И тут предатели…

– Мой слуга знает, когда моим друзьям нужно не горе утопить, а на плечо опереться. Тебе пора взять себя в руки! Это не твоя вина.

– Восемь лет… А я-то думал, почему эйуна не селятся в наших живописных местах… Восемь, Дэкин! А я, старый дурак, только ушами хлопал! Видел же, как Рувва, да осудит его Великочтимая за все дела его, ненавидит их! Видел! И что мне стоило проверить?! Что стоило приглядеться?! Сколько жизней… Если б ты только знал, что там у него за склад в подвале… У меня чуть желудок наизнанку не вывернулся! А ведь сколько за жизнь повидать довелось, что уже пронимать не должно. Повёлся на спокойствие городка, привык, что, кроме мелких карманников, залётных детей деревьев да взяточников, в наших краях проблем нет… Какой я начальник стражи после этого?! Как сына теперь учить?! После того как проглядел такое…

Дэкин осторожно положил руку на плечо друга, почувствовав, что того бьёт крупная дрожь. Атарин поднял на него бледное лицо.