– Будьте вы все прокляты! Не раскаиваюсь! Не поймали бы, продолжал благое дело! Провалиться вам всем на мосту у Чертога Маяры! Будьте прокляты! Прокляты! И чтобы вашему выродку, Варину, без наследника остаться! Чтоб его порченое семя не дало потомства!

Мужчина в чёрном пожал плечами, прикрыл глаза, погрузившись в молитву, постоял и, поклонившись, уступил место «крашеному». Тот кивнул солдатам, и на помост вытащили очень широкий стол на коротких ножках. Вырывающегося судью принудительно раздели догола и бросили на этот стол лицом вниз. Четыре солдата привязали по верёвке к рукам и ногам и потянули в разные стороны, а после прижали верёвки к земле всем весом. Рувва Ниран оказался распят на столе в позе звезды без малейшей возможности вырваться.

Ира словно во сне смотрела, как «крашеному» подали здоровый топор. Только сейчас до неё дошло, о чём был указ короля и что именно собираются сделать на помосте. Глаза расширились настолько, что стало больно векам. Непрошеный крик застрял где-то в горле, не сумев выйти наружу, пойманный спазмом. Ей очень хотелось бы оказаться сейчас где угодно, только подальше отсюда, но ноги стали ватными, руки ослабли. Палач поднял свой инструмент, и он упал на стол.

Крик. Он, не прерываясь, сопровождал палача, обходящего стол по кругу. Солдат, удерживающий ногу, отбросил верёвку, как ядовитую змею. Конечность, потеряв опору, медленно упала рядом со столиком, окрашивая дерево красным. Только короткие белые осколки костей торчали наружу. Крик перешёл в булькающий хрип, когда участь ноги постигла руку.

Дальше Ира уже ничего не видела. Она навернулась с лавочки, на которой стояла, упала на коленки и прижала руки к животу: её рвало без остановки. Уши закладывало звуками с помоста. Внезапно рядом выросла тень.

– Госпожа чужеземка! Что с вами? – прорвался ей в голову взволнованный голос. Она подняла затянутые поволокой глаза и не сразу, но узнала Хитта, слугу Дэкина, что так хорошо торгуется на рынке. Снова скрутившись в последнем желчном приступе рвоты, она откашлялась, сплюнула, вытерла рот и протянула ему дрожащие руки, ухватившись за крепкие ладони. Он рывком помог ей встать. Она пошатнулась, и в следующее мгновение её подхватили на руки и, судя по тряске, бегом куда-то понесли. Это было последнее ощущение, прежде чем провалиться в глубокий обморок.

Очнулась оттого, что ей чем-то брызгали на лицо. Чем-то невероятно вонючим и резким. Ира закашлялась и попыталась сесть. Под спиной тут же оказались заботливые руки, а затем толстые подушки. Когда глаза перестали слезиться от непривычного препарата, она смогла рассмотреть рядом с собой взволнованное лицо Цыран, Кессу с пахучей банкой в руке, Анети, Фальтэ, Мерини и их служанок. Она лежала на кровати в одной из комнат, убранных для королевы и принцессы. Что она тут делает?

Потерев глаза, она попыталась вспомнить, как тут очутилась, и едва сумела это сделать, как её начало трясти по всему желудку. Тазик оказался у Иры на коленях раньше, чем она успела даже сплюнуть, но внутри уже даже желчи не осталось, и только помучившись долгую минуту рефлекторными приступами, которые была не в силах остановить, наконец, смогла дышать заново. Под носом оказался стакан воды, на который она набросилась. И ещё один. Потом был напиток, вкуса которого не разобрала. Вокруг кто-то что-то говорил. Она не различала слов: внутреннее кино со звуком о последних событиях никак не отключалось и вертелось по кругу, доставляя вполне ощутимые физические мучения. Когда она смогла вырваться из воспоминаний в реальность, то вокруг были только титулованные особы и Мерини. Она даже задалась вопросом, не приснились ли ей все остальные. Мерини массировала ей голову, и от этого тело постепенно расслаблялось. Кто бы знал, что человеческое прикосновение может нести такое облегчение!

– Вам лучше, Ирина? – спросила Фальтэ, на лице королевы была совершенно искренняя обеспокоенность. Ира ответила не сразу.

– Да. Спасибо.

Потом минуту подумала и добавила:

– Ваше величество.

Этикет? Да она даже собственное имя вспоминала с трудом!

– О Сёстры! Почему вы не ушли с площади, если знали, что вам может стать настолько плохо?! – с укором спросила Анети. – Хорошо, что рядом оказался тот слуга.

– Я не знать… – сказала Ира.

– Что?

– Моя дом… нет наказание как смерть. Самый страшный – комната-клетка. Большой дом, много комнаты, решётки и сидеть люди. Наказание. Много солдаты.

– Ты имеешь в виду тюрьму? То есть… у вас вообще нет смертной казни?! И тюрьма – самое страшное?

– Да… Я идти на площадь конец. Атарин читать бумага. Я не понять. И не понять быть… это. А потом… не мочь идти. Плохо быть.

– Бедная… – всхлипнула Фальтэ.

Ира пыталась собрать свою растерзанную психику в исходное состояние. Слова «стресс» и «шок» будут слишком слабыми, чтобы описать, что с ней сейчас творилось. Телесное наказание, которому её и Минэ подвергли на Болоте, даже рядом не стояло с сегодняшним зрелищем. Один очевидный контраст: ощутимая грань между тем, как неохотно и обдуманно шли дайна-ви на исполнение приговора, с каким нежеланием выполняли работу палачей, и тем, что она увидела сегодня.

Равнодушие судьи. Равнодушие исполнителя. Росчерк пера, и человека топором рубят на части. Отвалившаяся от тела нога никак не шла из головы. Ладно, палач. О том, что работа у него такая, в любой сказке читают с детства, потому его даже как-то бояться не получается. Работа. Неприятная. Главное, соблюдать закон, и с ним близко знакомиться не придётся. Но вот король… Её сейчас до дрожи пугал человек, с которым ей предстоит разговаривать. Тот, кто способен не моргнув глазом махнуть рукой и спокойно приказать порубить тело живого человека на куски. Вспомнились терзания Лэтте-ри во время суда: чего ему стоило кивать. Здесь она наблюдала полное спокойствие и отсутствие эмоций. Этого человека не пронять женскими слезами. И с ним предстоит вести диалог? О чём-то просить? Да способен ли он вообще на милосердие?! А может… Может, это всё-таки был справедливый приговор?

Ира подняла глаза на Анети. Как-то уже привыкла считать её за главную.

– Ваше высочество, Рувва Ниран что делать? Я не знать. Он наказан быть сильно… что он делать?

Если в её внутренней системе ценностей чаша вины судьи не будет сопоставима с тем наказанием, что он понёс, то о благих намерениях касательно Лоппи придётся забыть. Она не сможет спокойно говорить с королём. Не сможет просить.

– Я расскажу, – ответила Анети, долгим взглядом обменявшись с Мерини, которая всё ещё продолжала массировать Ире голову. – У меня был дед. Живым не застала, только слышала рассказы о его беспримерной жестокости. Он был… о мёртвых не говорят плохого слова, но это просто правда: ненавистником эйуна. Что послужило тому причиной, теперь уже никто не знает: моему старшему брату исполнился всего год, когда деда убили на войне, которую он же и начал. Наш отец никогда не рассказывал об этом даже Варину, а уж про меня и говорить нечего. Так или иначе, дед начал полномасштабную войну с эйуна, бесчеловечно убивая их. Рассказами о его пытках и казнях до сих пор пугают детей. Однако у него было достаточно сторонников. Гордецы, что готовы на всё, лишь бы превознести имя людей над остальными в Рахидэтели, те, кто наживался на войне грабежом, мучители, получившие возможность поиздеваться, насильники, которым не давала покоя красота женщин-эйуна… Их было много. Мой дед был умён, и к началу войны на ключевых постах стояли именно такие изверги. Солдаты в большинстве своём просто выполняли приказ, но были и такие, кто радовался вседозволенности. Мой отец, получив в наследство полуразорённых подданных, войну прекратил. Слава Сёстрам, что потомками Первых правит Кальтаэн, чтущий жизнь! Но в то время имелось достаточно существ с обеих сторон, кто горел местью. Да и тех, кто наживался на войне, не обрадовало её окончание. Отец, как мог, разгребал последствия, но, – она рефлекторно дёрнула щекой, но быстро взяла себя в руки, – его несдержанный и горячий нрав был знаком даже семье, что уж говорить о прочих… Он часто казнил и миловал не разобравшись. Казнил чаще.