– Повелеваем всем своим верноподданным города Ризма присутствовать завтра на открытом судилище! По обвинению в убийствах будет учинён суд над Руввой Нираном и его слугами!
Народ не скрывал своего изумления, многие ахали. Ира судорожно старалась вспомнить, где она могла слышать это имя. Так и не сумев понять, о ком речь, она подумала, что, пожалуй, это событие пропустит. Она не уроженец этого города, и если честно, скучное судебное разбирательство, если верить телевизору, само по себе заставит уснуть кого угодно, а уж не зная тонкостей языка, не разбираясь в законах…
– Писано в двадцать пятый день третьего месяца лета! Да пребудет с нами милость Божественных Сестёр! – громко закончил глашатай и сошёл с помоста.
– Рувва Ниран! Над самим Нираном! – слышала Ира пересуды. Пройдясь ещё по рынку, купила сладкую булочку у уличного торговца, который даже не обратил внимания на клиентку, увлечённый болтовнёй с кем-то из крестьян о приказе короля.
На следующий день дом опустел. Остались только няньки, следящие за ребятишками, несколько стариков и служанок. Поев в одиночестве и проведя часа четыре за рукоделием, Ира пошла ходить по пустым коридорам. Помогла посидеть с детьми. В итоге плюнула и ушла на пастбище. Вот когда-когда, а сегодня её точно никуда не позовут.
Птичка наворачивал круги на Синей Пятке, объясняя параллельно что-то подпаску, ехавшему рядом на одной из спокойных кобыл. Она помахала им рукой и направилась прямиком к загону Смаги. Последний встретил неприветливо, обидевшись, что она так надолго его забросила. Умаслив своего рыжего друга кусочком синего равника, Ира села верхом и начала носиться по полю, давая архи проявить своё буйство, а себе упиться свободой, которой так не доставало последнее время.
Ещё не начала садиться Лелла, вторая звезда, когда она почувствовала, что ноги уже отваливаются. Посидев у костра с Птичкой и наскоро перекусив лепёшками с варёными овощами, она прогулочным шагом двинулась обратно в город. Шла не спеша, удивляясь тому, что на улицах до сих пор никого нет. Неужели открытый суд ещё не закончился? Рынок не работал. Пройдя мимо пустых торговых мест, Ира остановилась. Её внимание привлёк шум с площади. Может, всё-таки сходить? Судя по гвалту, страсти там нешуточные. Помассировав звенящие от напряжения икры, она решилась.
Толпа окружила возвышение, на котором вчера пели эйуна. Пробиться через неё было почти нереально, да и не было у Иры такой цели. Нырнув в тень козырька ближайшего строения, она встала на краешек старой лавочки и вытянулась на носочках, чтобы что-то видеть.
Толпа напоминала слоёный пирог: впереди у самого помоста были исключительно мужчины, позади напирали юноши «призывного возраста», за ними – взрослые женщины и в самом конце – девушки, начиная примерно лет с пятнадцати-шестнадцати, постоянно приподымающиеся на цыпочки. Чуть сбоку, приняв строевой порядок, рядами стояли мужчины и женщины эйуна.
Разглядев лица на помосте, она широко распахнула глаза. Рувва Ниран! Естественно, ей знакомо это имя! Это судья города, тот самый, что находился в гостях у Дэкина при прочтении письма! Сейчас он был связан, его удерживали два солдата, из рук которых он рвался, крича что-то про эйуна. Говорил быстро и использовал множество незнакомых Ире слов – перевести что-то в этой мешанине не представлялось возможным. Но что-то подсказывало, что подсудимый не стесняется в выражениях, поминая ушастых созданий, а также своего монарха и его отца с дедом. Король сидел в стороне на высоком стуле, рядом с тану. Фаворит короля и герцог Альтариэн тоже находились тут. Были ещё люди в странной форме, солдаты. Впереди них замерли Атарин и помощник судьи, пытавшийся стать незаметнее. Несколько связанных по рукам и ногам бледных мужчин стояли, охраняемые, у дальнего края помоста. Ещё некоторое время судья кричал, выпячивая безумные глаза, брызгая во все стороны слюной. Король молча слушал, периодически кивая в сторону писца, который сидел чуть позади него и потому Ира его не сразу заметила.
Когда у Руввы Нирана кончились слова и силы для крика, король кивнул писцу, и тот протянул ему большой документ на подпись. Король размашисто провёл пером и вернул бумагу. Потом встал и вместе с тану и придворными ушёл с помоста, оставив на нём, кроме солдат и пленных, двух странных человек, отделившихся от свиты, – одного невысокого, полностью закутанного в чёрный балахон, а второго здорового, одетого в одни только штаны. Голова и лицо последнего были чисто выбриты и до шеи включительно выкрашены в чёрный цвет. Под глазами красным цветом были выведены две широкие вертикальные полосы.
Разговоры оборвало. Вперёд вышел Атарин, которому писарь протянул бумагу, подписанную королём. Начальник стражи оглядел толпу и громко зачитал:
– Мы, Варин из рода Раслинг, милостью Божественных Сестёр король всякого человека на землях Рахидэтели, выслушав обвинения и возражения, ознакомившись с доказательствами по делу Руввы Нирана, уроженца и судьи подвластного Нам города Ризмы, повелеваем!
За целенаправленную охоту на подданных дружественного Нам народа эйуна с последующими пытками и умерщвлениями последних, а также за превышение вверенных ему полномочий и публичное оскорбление короны Мы приговариваем Рувву Нирана к казни через четвертование! Его родных и слуг, участвовавших в убийствах и истязаниях, – к казни через отсечение головы! Его родных и слуг, потворствующих делам хозяина, но не замаравших рук убийствами и пытками, – к десяти годам каторжных работ в Южной каменоломне!
С сиротами и женщинами означенных лиц повелеваем поступить по завету Сестёр! Юноши достаточного возраста подлежат немедленной отправке на службу в пехотные войска сроком не менее пяти лет, девы – выдаче замуж не позже чем в течение трёх месяцев от сего дня. Имущество приговорённых подлежит передаче в казну за вычетом минимального содержания малолетним сиротам и старикам, а также приданого незамужним девам!
Желаем видеть в Наших подданных ревностное исполнение вассального долга. Да будет милость Божественных Сестёр со всеми людьми Рахидэтели!
Варин Раслинг.
Писано 26 числа третьего месяца лета,
город Ризма, северо-западный Предел Низин.
Опустив бумагу, Атарин медленно свернул лист в трубочку. Вид у начальника стражи был подавленный. Он смотрел на судью мрачным взглядом, полным досады, будто коря себя за что-то. Осенил себя кругообразным молитвенным пасом и, понурив голову, отошёл от подсудимого подальше.
Выслушав оглашённый приговор, толпа, словно единым дыханием выдохнула и пришла в движение. Девушки, кутаясь в покрывала, быстрым шагом, словно спасаясь бегством, поспешили удалиться с площади. Женщины постарше остались, но их, как волной, отнесло подальше от помоста. Они тоже не переставали осенять себя религиозными жестами, многие складывали руки в молитве. Лица глубже уходили под покрывала, глаза их утыкались в землю.
Ира прижалась к стене дома, ощущая, что надвигается что-то страшное. Из зачитанного начальником стражи она поняла едва ли треть: термины, что он использовал, были незнакомы, речь достаточно быстра, повторов не предвиделось, а слог текста был заумным, явно для служебного пользования. Начальник кивнул мужчине в чёрном, и тот подошёл к подсудимому. Тихим голосом, которого не было слышно, он о чём-то спросил Рувву Нирана, сложив руки перед собой, и тот словно ожил в руках удерживающих солдат: