– Зря. – Он наклонился еще ниже, и тело мое глупое заныло сладко сразу во всех тех местах, где он успел побывать этой ночью. Оно было готово к повтору. Оно ждало его. В отличие от меня. – Говорил же, поздно бояться.

Больше он ничего не сказал. Напал на меня, как зверь, атакуя поцелуем, жестоким и подчиняющим, прижимая за талию к себе одной рукой и молниеносно перенося мою, несопротивляющуюся тушку на диван.

Я успела только выдохнуть. Вдох мне дарил уже он. И был его кислород отравой. Сладкой и жестокой. Потому что я все прекрасно понимала в этот раз, но ничего не могла сделать. Не подчинялось мне тело. Само по себе было, извиваясь, распахивая ноги, обнимая руками за крепкую шею, подставляя грудь под поцелуи-укусы, позволяя опять рвать на себе нижнее белье, и не думая, не думая, не думая…

А Паша особо не торопился, смакуя каждую секунду нашей близости. Оглядывая меня своими черными глазами, лаская тяжело и по-собственнически, небрежно вытаскивая из одежды, словно подарок распаковывая, только клочья летели по всему кабинету. И с удовольствием проводя жесткими пальцами по своим же следам, оставленным прошлой ночью. И обновляя их.

– Мне нравится, как на тебе мои пальцы смотрятся, – прохрипел он, примеряясь, – так и ходи…

– Голая? – и как это у меня хватило сил съязвить? Наверно, его неосторожные движения, причиняющие боль, все же немного привели в сознание.

– Разговорчивая… – хмыкнул он, резко задирая мою ногу себе на плечо и врезаясь в меня без всякой подготовки. Наклонился сильнее, прихватывая губами подбородок, запрокинутый назад, от резкой, но такой, как оказалось, желанной боли, двинулся на пробу жестко, вырывая крик, – поговорим? А? Лисичка?

Я выгнулась еще сильнее, полностью поглощенная странными болезненно-приятными ощущениями. Здесь было все. И дискомфорт от того, что он во мне, а там еще с ночи все очень живо, и надо бы аккуратно, но где Паша Носорог, а где аккуратность? Это в одном предложении несовместимо… И странно-щемящее удовольствие от тяжести его тела на себе, горячего дыхания, твердых пальцев, властно возвращающих мой подбородок вниз, чтоб в глаза мне смотреть. Пока трахает. Так сильно, что диван, тяжеленный, кожаный, ходуном ходит. И ему это нравится. Нравится, как я вскрикиваю от каждого его движения, нравится, как смотрю, как сжимаюсь на нем. И как кончаю, наверно, тоже нравится. Потому что Паша ловит меня в самый пик, и делает пальцами внизу так хорошо, что я, не докричав один раз, тут же захожу на второй круг. И уже не понимаю ничего, не соображаю, не сдерживаюсь. Наплевав на все на свете. На секретаршу, что наверняка все слышит в приемной, на собственное измученное тело. И на Пашу наплевав тоже, потому что внезапно обмякаю, и ему приходится, выругавшись, в пару толчков завершать начатое. Хотя, наверняка, хотел бы подольше поиграть со мной. А вот нет! Игрушка уже сломалась. Совсем сломалась.

Потом он отпускает меня, садится рядом на диван, ищет сигареты, прикуривает. Гладит меня, лежащую на боку и безучастно глядящую перед собой, по голому бедру.

– Увольняться решила?

Я кивнула, не смотря на него. И не имея сил, после двух оргазмов, переживать свое очередное моральное падение.

– Давай.

Ну вот и все. Теперь окончательно все. И, наверно, это хорошо. Не будет же он мне палки в колеса вставлять, когда я другое место найду? Очень на это надеюсь…

– Нехер работать, дома сиди.

Это как?

Я вскинулась, удивленно глядя на него, затем, охнув, опять повалилась на диван. Нет, все же два дня подряд секс в таком бешеном темпе, это чересчур для организма…

– Сегодня людей пришлю, вещи соберешь.

– Зачем?

Голос предательски хрипнул опять.

– Переедешь ко мне.

– Зачем?

Паша посмотрел на меня, усмехнулся.

Ну да, глупый вопрос какой… В доме-то трахать проще, всегда в доступе…

– А если… Я не хочу?

Паша опять посмотрел, выдохнул дым, поправил одежду, хлопнул меня по бедру и поднялся.

– Сейчас можешь идти. Я скажу, чтоб водитель тебя отвез домой и подождал. Бери основное. Все остальное потом, если надо будет тебе.

– Павел…

– Да, давай, бля, на вы и по имени отчеству! Совсем башка не варит после секса?

Так. Спокойно. Спокойно. Спокойно!!!

Надо просто поговорить, объяснить просто…

– Паша, вы… Ты… Я не поеду никуда!

Он повернулся ко мне от стола, посмотрел молча, с тяжелой иронией, как на глупого ребенка, который говорит бред, но этот бред надо терпеливо выслушать, иначе не отстанет.

Я выдохнула, собираясь с силами. Понимая, что это мой шанс. Единственный, наверно. Нельзя мне к нему, ну никак нельзя! Не игрушка я, не кукла для секса, что бы он по этому поводу ни думал, и как бы я, своими прежними действиями, не подтверждала это. Я не собраюсь жить с ним, исполнять его прихоти… Я не люблю его!

Господи, да я его боюсь до сих пор! Это же Паша Носорог! Да весь город знает, какими путями он деньги заработал! Это страшный, невозможно опасный и безбашенный тип! Мне не место рядом с ним! То, что произошло, это случайность, стечение обстоятельств. Я не искала этого, не ждала и не хотела.

И сейчас не хочу.

– Паша, я… Думаю, что это неверное решение. Я не готова к такому. И не хочу.

– Я хочу.

Черт! Черт, черт, черт, черт!!!!! Ну как мне пробиться?

– Я. Не. Поеду.

Я сказала это четко, глядя ему в глаза, уже без боязни, хотя, наверно, от страха чуть в трусы не наделала. И наделала бы, если б они у меня были!

Потому что взгляд его стал страшным. Реально страшным. Жестоким. Злым. И опять тяжелым. Давящим. Могильной плитой меня придавил. До смерти. Не вздохнуть, с груди не снять камень.

Но я держалась. Исключительно на своем упрямстве, на злости, неожиданно обнаружившейся во мне. Встала, оправила юбку, вшагнула в туфли, попыталась застегнуть блузку.

И Паша понял. Оценил мой отчаянный вид, мои нервные, но твердые движения.

– Пошла вон отсюда.

О как! Отлично! Вон так вон!

Я, твердо печатая шаг, вышла из кабинета, провожаемая удивленным взглядом секретарши, и пошла к лифту. По пути встретился туалет, и это было кстати.

С минуту я оторопело изучала себя в зеркале. Потом, вхлипнув, попыталась привести одежду в порядок.

Трусы не спасти, висели на одной веревочке, колготки сняла, обтерла сперму с бедер и юбки, как смогла, приладила полуоборванную лямку на бюстике, застегнула блузку правильно, удивляясь, что пуговки удержались. Подняла ворот до горла, чтоб скрыть следы засосов. Пригладила влажными руками волосы, спрятав за уши. Умылась, остужая щеки и губы.

И, пока делала это, разозлилась. Сильно. Очень сильно.

Значит, так, господин Колосов? Паша Носорог? Пошла вон?

А вот хер тебе! Не пойду!

У меня ипотека! И сестра – дура!

Мне надо деньги зарабатывать! И при этом уважать себя! Не как временную подстилку. А как человека! Поэтому хер тебе, а не пошла вон!

Сама – не пойду! И заявление заберу! А уволишь – компенсацию выплатишь! Как положено! И подъемные! Я тебе не бесправная овца, не знающая законов. Я их очень даже хорошо знаю!

И вон я пойду только с деньгами, положенными мне по закону! Так что это ты иди! Вон!

Я выпрямилась, посмотрела последний раз на себя в зеркало, ища следы своего очередного морального и физического сегодняшнего падения. Все в порядке.

Я – в порядке!

И вышла из туалета.

И первое, что сделала, вернувшись на свой этаж, это отозвала заявление об увольнении. Потому что по законодательству я имела полное право это сделать.

– Сучка!

Паша сплюнул зло прямо на дорогое ковровое покрытие кабинета и опять выбил сигарету из пачки. Много курить начал. Много. Надо бы сокращать. Уже триста отжиманий по утрам с одышкой.

Взгляд не отпускал тяжелую дверь, за которой минуту назад скрылась эта мелкая дрянь. Полина. Мелехова. Надо пробить будет, может, реально донские казаки в предках? Это бы многое объяснило.