Странная баба, конечно.

Выбесила.

А Паша уже отвык выбешиваться. Обычно, если его что-то бесило, то кто-то за такое сразу отвечал. А здесь кто ответит? С бабы дурной какой спрос?

Вот чего ей, спрашивается, не хватило?

Он ей, можно сказать в любви признался… Хотя, не, любовь – это пиздец как тупо и неправильно. Нет ее, любви этой, бабы же сами и придумали, чтоб мужиков на бабло разводить. Это уже давным давно понятно.

Эта овца должна быть счастлива, что он на нее вообще внимание обратил.

Член в нее сунул. А она нос воротит. Овца.

Стояла здесь, тряслась. Глазищами своими хлопала, губки искусанные открывала.

Он поразился сразу, какая маленькая. Особенно по сравнению с ним. Беленькая, фигуристая. Красивая такая. Глаза запавшие, горят по-дурному. Всегда по бабе видно, если выебали хорошо, качественно. Прям и смотрит по-другому, и ходит…

Полина и смотрела на него так, что хотелось не рассусоливать. Он и не стал.

Взял прямо на диване кожаном. Заменить, кстати, надо будет. Вообще трахаться неудобно, скользко и потно.

Зато она, лисичка Полина, была хороша нереально. Нежная, отзывчивая. И в глазах… Ух! Сразу было понятно, что не играет, реально хочет.

Паша умел определять, когда баба реально хочет, поэтому со шлюхами дело имел крайне редко. Не заводило, если играет. Сразу хотелось морду блудливую впечатать в матрас и не видеть ее вообще. Он так и делал обычно. С лисичкой хотелось, чтоб смотрела. Лицом к лицу хотелось. Половина кайфа – взгляд ее бешеный, стоны ее сладкие, дрожь тела, которую она контролировать не могла. И это заводило. Когда баба так теряет контроль с тобой, это особенное ощущение.

Это как на ринге, когда смотришь на противника. И знаешь, как именно он ляжет. И то, что непременно ляжет. Потому что ты уже все его реакции просчитал, изучил и выверил. Эта нереальная власть над ситуацией, над происходящим.

Это острое понимание за минуту до.

И с Полиной было примерно то же.

Паша знал, нутром чуял каждую ее реакцию. Знал, как сделать так, чтоб закричала, пусть даже больно, но в то же время хорошо. Сладно и мучительно.

Он неосознанно просчитывал и кайфовал все же каждый раз, убеждаясь в правильности расчетов.

Сам дурел от этого похлеще, чем от оргазма.

И знал, что может опять ее вызвать и взять, или подкараулить и увести с собой. И она посопротивляется, но потом… Потом все равно будет кайфовать. И кончать на нем, и под ним, изгибаясь и крича. Искренне и чисто.

И это было охренительное, нереальное по своей крутости ощущение.

Вот только вне постели Паша лисичку не просчитал.

Вернее, думал, что просчитал, а вот херушки вам.

Взбрыкнула чего-то, выбесила.

Ну и получила, само собой. Грубо получилось, некрасиво. Но ничего, вечером можно будет встретить, пообщаться плотнее.

Да… Плотнее – это правильно, это хорошо.

А пока надо все выяснить про нее. Вдруг реально казачья праправнучка? Это было бы прикольно.

Паша усмехнулся, с удивлением ловя себя на том, что успокоился. Просто думая о несговорчивой, выбесившей его бабе. И это тоже было прикольное ощущение.

– Батю ко мне, – коротко сказал он в переговорку, и Соня согласно мурлыкнула в ответ.

А Батя явился ровно через пару минут, словно за дверью стоял. Впрочем, по его роже блудливой было понятно, что, скорее всего так все и было.

Паша уселся за стол, глянул остро, настраивая на рабочий лад.

– С Вовой договорились, сегодня встречаемся. – Батя, за столько лет работы, уже прекрасно знал, когда можно чуть расслабиться, а когда надо сжать булки. И сейчас явно был второй вариант.

– Где?

– В бане, бля, – с досадой цыкнул зубом Батя, отводя взгляд и показывая всем своим видом, что он думает о таких способах ведения переговоров.

– Васю с собой.

– Конечно. Только, Паш…

Паша отвернулся к экрану ноута, демонстративно игнорируя трагическую паузу Бати.

Тяжкий вздох.

А нечего на сказочноебали ездить в осутствие гендира в стране. Вот пусть теперь Васю, непривычного к настоящим русским переговорам на высоком уровне, пропасает. Вова Черный покажет им класс. А знать о том, что основные договоренности уже утрясены по телефону и остаются только нюансы, вообще не обязательно. Воспитательный момент, бля. Чтоб не лошился больше.

– Вопросы еще?

– Нет…

– Тогда сегодня мне всю дополнительную информацию по этой бабе. И уточни, не было у нее в предках донских казаков.

Слабый хрюк с той стороны стола.

Паша медленно развернул голову, с таким невозмутимым и жестким выражением лица, что Арни в знаменитой сцене из фильма их юности позавидовал бы.

Батя подавился и закашлялся.

Паша немного понадблюдал за мучениями свего подчиненного, затем встал, обошел стол и от всей души треснул раскрытой ладонью по спине.

Батя сразу перестал кашлять и начал хрипеть. Паша приложил еще разок. Потом еще.

– Всеооооо… – Батя отъехал вместе с креслом к двери, вскочил. Рожа у него была красная, одно удовольствие смотреть.

– Точно? А то, может, еще разок? – спросил Паша, лениво делая шаг вперед.

– Нееее… Вылечил, спасибо! Пойду я, рентген сделаю, а то мало ли, трещины в ребрах…

Батя вывалился из кабинета.

Паша постоял, подумал, а затем вышел к секретарю.

Соня подняла на него вопросительный взгляд.

– Когда у меня Мелехова была, сюда кто-то приходил?

Соня, вспыхнув всем лицом сразу, как это умеют только рыжие от природы люди, опустила голову.

Понятно… Значит, слышала все. Так-то похуй. Но надо выяснить.

– Кто был?

– Сергей Витальевич…

– А какого хера Сергей Витальевич здесь терся?

– Он… – секретарша опустила голову еще ниже, куснула губку, – он… Приходил к вам, но я сказала, что вы заняты… А он постоял, подождал, потом ушел…

К концу фразы голос ее совсем стих, превращаясь в шепот.

Паша постоял, посмотрел на нее. Был тут, значит, Батя, отирался…

А ему не сказал. Поскалился только. Мало ему врезал, мало. Надо сильнее, чтоб место свое знал.

И девчонку смущает. Явно она красная не от воспоминаний о криках Полины. Сонька – девка, хоть и молодая, но уже проверенная, такая херня бы ее не смутила. А вот необходимость признаваться, что Батя к ней яйца подкатывает…

– И часто он так приходит, когда меня нет?

Соня совсем низко опустила голову, безмолвно признавая правильность догадок.

Паша помолчал, затем зашел в кабинет. Очень сильно хотелось опять вызвать Батю и настучать по лысой башке, чтоб не лез к его секретарше. Ведь ничего хорошего. Сонька здесь уже четыре года работает, его, Пашу, очень даже устраивает. Спокойная, нелюбопытная, исполнительная. Да ее сбшники во главе с тем же Батей несколько месяцев проверяли! И сейчас иногда посматривают. Ни одного косяка.

Сейчас толкового помощника хер найдешь.

Паша припомнил вереницу пустых дур, которых поставлял отдел персонала, пока не появилась, наконец, Сонька, и оскалился.

Нет уж, отсосет Батя. Хер ему, а не Пашину секретаршу.

А то, увлекся, похоже, проверянием…

Паша потребовал кофе, и погрузился в работу, чувствуя себя необыкновенно бодро.

Сегодня вечером он прихватит недотрогу-лисичку по дороге домой и увезет к себе. И плевать, что она там будет лепетать. Похуй совершенно. Паша хочет – Паша возьмет.

Максим Юрьевич завалил работой по самое горло. В воспитательных целях, конечно, мстя за финт с увольнением. Но все равно было видно, что рад. Ну конечно, где еще такую безотказную рабочую лошадку найдешь… Слово «безотказная» сразу навело на мысли о случившемся в кабинете Носорога.

Правильное слово. Очень меня характеризующее. Разозлилась еще сильнее.

Против всякого здравого смысла опять отяжелела грудь, словно требуя такой сладкой грубости прикосновений, и ноги пришлось сжать посильнее. И напомнить распутному телу и ушедшему в сексуальный загул мозгу, что мы стараниями босса сегодня без трусов. И с рабочего места не уйдешь никуда, Максим Юрьевич бдит, толстый гад, и обед я явно пропущу, если ночевать здесь не собираюсь. А я не собираюсь. Хватит с меня сверхурочных. Как-то не очень они полезны для психики.