– Элизабет, принеси нам с другом рома! – выкрикивает молодой человек, и возвращается на свое место, разглядывая весьма интересные стены. Неловкое молчание окутывает комнату, что непривычно для их бесед, и застывает в воздухе. Прокашлявшись от запаха сигары, Пьер переводит внимание на девушку, принесшую поднос с двумя стаканами, бутылкой крепкого алкогольного напитка и кружкой, до краев наполненной кубиками льда. Взглянув на Николаса, она без особого доверия приближается к Пьеру. Тот молча встает, кивая, и быстро переносит содержимое подноса на высокий столик. Дождавшись, пока кухарка уйдет и закроет за собой дверь, молодой человек наливает жидкость, протягивая стакан другу. Тот поднимает глаза и берет кружку. Пьер делает глоток, слегка сморщив лицо, и Николас повторяет за ним, затем снова зажимая сигарету между зубов. Молодой человек ставит напиток на тумбу, соединив кончики пальцев рук вместе.
– Николас, пожалуй, я со дня нашего знакомства научился различать твою ложь среди правды. Которая, к слову, проскальзывает очень редко, но все же иногда проскальзывает. И это именно тот исключительный случай. – тихим ровным голосом словно только губами произносит мужчина, стараясь уловить внимание друга, но тот словно погрузился глубоко в свои мысли и не слышит ничего и никого вокруг. Сделав большой громкий глоток, Николас сжимает в руке и сигару, и стакан, другой закрыв верхнюю часть лица.
Пьер в недоумении смотрит на приятеля и встает, шагая кругами по маленькой библиотеке. Будто сквозь пелену сна он слышит прерывающийся тихий плач и резко поднимает глаза с пола на Николаса. Слегка сдавив пальцами закрытые глаза и нос, он сжимает губы. Содрогающиеся плечи в конце концов заставляют Пьера поверить в происходящее – его друг впервые плачет на его глазах. Плач становится громче, и дыхание молодого человека начинает немного прерываться. Незамедлительно подойдя к приятелю, парень забирает у него стакан и сигару, потушив ее, и, оставив их на тумбочке, кладет руку на плечо друга в знак поддержки. Позволив ему излить эмоции, накопившиеся внутри, Пьер сжимает пальцами пиджак друга.
– Давай поднимемся наверх, приятель. Тебе нужно выспаться.
Тот кивает и тяжело встает. Покачнувшись, Николас опирается на молодого человека и позволяет соратнику послужить ему поддержкой. Забрав часть веса друга на себя, Пьер нескорым шагом подходит к двери, слыша тягостное дыхание Николаса.
Глава 5.
Гром рассеивает радость дней, пока на кладбище царит пустота и тишина. Туман, словно призрак прошлого, застыл посреди холодных мокрых камней, а земля осталась лишь местом потерянной веры и правды. Правды нет. Она потерялась где-то в остатках жизни, лишь оставив небольшой след. Жизнь не дает шанса на ошибку, не дает шанса на искупление и исцеление, разбитое однажды останется разбитым навечно, и вечность теперь, клятву которой дают в церкви под тихие молитвы, становится врагом, будучи союзником судьбы. Время оставляет все более глубокие шрамы, приглушая боль, которая проникает в тело, словно яд от укуса змеи, врываясь в кровь, распространяясь по венам, разрушая все живое, единственные светлые клетки, оставшиеся внутри. Надежды разрушатся, и даже самая сильная, самая чистая, неприкосновенная вера лишь ускорит гибель, после которой по сути продолжится жизнь – жизнь, переплетенная со смертью, как ветви деревьев, и такое существование будет хуже самой болезненной и страшной кончины.
На кладбище всегда хочется верить в существование высших сил. Иначе кажется, словно все люди, покинутые в земле, остались лишь там, и их нет нигде больше, может, лишь в воспоминаниях. Со своей смертью человек забирает жизнь тех, кто любил его. Тех, кому был дорог. Он унесет в могилу любовь, дружбу, смех и ненависть, слезы и страх. Разобьет не свершившееся счастье, украдет невозможно идеальное будущее, но никогда не забудет оставить недосказанность и мечту, против своей воли ушедшую с ним в деревянное потайное место навсегда, а ведь вечность… Вечность так далека, но так близка. Ей не нужны правила и смысл, ее легко коснуться, лишь нужно протянуть руку, но если рука дрожит от страха, то зачем ее протягивать? Сомнения бессмысленны после смерти. Сомнения бессмысленны. Они – причина боли и незавершенности, забытое несбывшееся мгновение, пожар в лесу во время дождя. Водяные капли нисколько не станут спасеньем, наличие сомнений перечеркнет всю помощь, сожжет все карты. Забытые мечтанья станут посещать по ночам с удивительной настойчивостью, на которую не способны даже самые наглые мужчины мира, и они не уйдут, в отличие от последних. Ночи станут длиннее, мучительнее, опаснее, и одиночество заберет к себе того, кто не уснет. А уснуть будет сложнее всего.
Жизнь или смерть. Вечные два аргумента, вечные враги и союзники. Они развлекаются людьми, словно игрушками, затем ломая или выбрасывая надоевшие. Вечные дети, ответственные взрослые. Партнеры в преступлении, вот, кем они являются. Дополняя друг друга, они составляют хорошую команду, ведь победа почти всегда за ними, а поражение лишь является началом безусловного безумного выигрыша.
Листья, скорбно и боязливо лежащие на мокрой почве, чуть зашуршали от несильного ветра, нарушившего молчание. Словно на страшном суду свидетель сказал речь, но его слова никто не услышал, ведь все и каждый знал заранее вынесенный в итоге вердикт. Шуршанье повторилось, когда одиночество исчезнувших душ нарушилось с появлением девушки на их земле. Ступив на сгоревшую траву, она увидела в ней себя – пепел, оставшийся в ее сожженной душе, вот, что осталось от нее. Подняв глаза силой, она пошатнулась, сделав шаг назад. Отдышавшись, Роза пересилила себя и прошла по забытой не только лишь Богом, но и самой девушкой земле, остановившись, дойдя до небольшой каменной плиты, на которой четко и ясно были очерчены слова, так жестоко и детски опровергаемые ею в ее сердце, намеревавшемся в любую секунду выпрыгнуть из груди. Застыв, боясь пошевелиться, она опустила глаза, на мгновение перестав дышать вовсе.
– Ты ушла. Я осталась. – едва проговорив это, Роза судорожно вздохнула. Камень слушал внимательно, не желая перебивать. А девушке не хотелось слышать никаких слов. Ей становилось проще, когда она говорила, но с легкостью это не граничило. Боль камнем резала тело девушки. – Осталась здесь, где тебя теперь нет и не будет больше. Что мне… Что мне делать?
Тишина ответила прилежно. Осторожно, стараясь не задеть девушку, ветер помешал оторвавшемуся листку упасть на нее. На мгновение она показалась такой хрупкой и нежной, словно тысячи ромашек остались в ней трепетом.
– Просыпаться каждый день и знать, что тебя никогда больше не будет рядом – невыносимо. Я не знаю, что делать, я умерла с тобой.
Произнеся эти слова, Роза поднимает глаза к небу, из которого льется град слез. Небо оплакивает свое же молчание и ее боль, отдавая дань уважения тому, что она все-таки еще жива.
– Что, если я не хочу бороться? Что мне делать? Как мне быть? – ее слова, невозможно громкие, словно дробят ее голос на части. Он, прерываясь, пытается донести суть, мысли человека, которого больше нет. Но часть, даже физическая, остается жить и бороться, и эта борьба длиною в оставшуюся жизнь навсегда закрепит теорию, что смерть близкого – это продолжение его жизни, только в другом человеке, в том, кому больно. Наконец боль сменяется слишком сильным опустошением, и глаза француженки становятся пустыми, практически стеклянными. – Я устала, мама. И что ты скажешь теперь? Мне не с чем жить теперь, одни и те же мысли каждый день и особенно каждую ночь. Я устала.
Молчание ответило шепоту уважением. Боль, отравляющая Розу, словно яд, не прекращалась. Она будто и отравляла цветок, а не человека, настолько легко ей было проникнуть внутрь, в кровь, в разум, управлять мыслями и действиями, чувствами. Боль игралась ею, как с куклой. Жестокая игра – в этом заключается суть жизни. Азартная игра, порой заставляющая идти на риск или сдаться. Бороться или погибнуть.
– Если я закрою глаза, ты вернешься? – Роза сжимает глаза, честно стараясь не подглядывать, и считает секунды. Время растягивается, как резина, оставляя все больше и больше дыр в ее душе. Сбившись на тридцать первой секунде, девушка остается с закрытыми глазами, практически ощущая, как ком в горле подступает все ближе и ближе, а слезы намереваются выбраться из глаз наружу. Она коротко вздыхает перед тем, как сломаться и ощутить, как оказывается в чьих-то объятиях. Все еще не подняв веки, Роза прижимается к знакомой груди, пока мужские руки крепко держат ее на ногах. Перестав сдерживать себя, она начинает рыдать, чувствуя, как большая ладонь гладит ее по голове, стараясь успокоить. Дождь окутывает их, ворвавшись в маленький, но в то же время огромный мир боли и одиночества, а ветер словно напевал католическую молитву, так безусловно отпечатавшуюся в голове девушки. Вокруг, казалось, так много людей, но все они не могли сказать и слова, не могли даже подарить взгляд или касание, то, что могло остаться в человеке навечно, в них исчезло. А в ней осталось.
