– Но что говорить? – в сфере веры и религии Пьер чувствовал себя первоклассником, которому неизвестна даже таблица умножения. Но стыд, которого он напряженно ожидал, не возник. Девушка лишь обыденно положила сумку около себя и повернула голову к молодому человеку.

– Все, что хочется. Все, что на душе.

Они погружаются в бесконечную тьму, практически одновременно закрыв глаза. Роза будто пытается найти маму в своих же мыслях, все ее слова Богу на самом деле слова своей маме. Ее поиски закончатся лишь тогда, когда она позволит себе осознать и принять – ее больше нет, ее никто и ничто не вернет, и эта молитва – спасение не матери, а себя. Пьер зажмуривает глаза практически до боли, будто ожидая удара, сжав руки в кулаки и позволяя ногтям впиться в нежную кожу. Но удара не следует. Ведь он даже не произносит ничего в уме, забывает все слова, теряет все мысли. Сердце говорит за себя, когда сам человек молчит. Но никто не слышит.

Молодой человек шикнул, почувствовав сильную боль в ладонях, от чего Роза открыла глаза. Пьер разжал кулаки, и им открылись небольшие раны от ногтей, четко отпечатавшиеся на коже, словно на бумаге.

– Нужно промыть. – тихо произнесла девушка, вставая, но парень остановил ее, мягко схватив за локоть, и она, взглянув на него, вновь опустилась на прежнее место.

– Пройдет, это не так страшно. – вновь окинув взглядом орган, он не смог сдержать улыбку. – Знаете, когда я был совсем маленьким, я впервые услышал звуки органа. Они исходили из комнаты моего деда. Честное слово, он играл по десять часов подряд после смерти бабушки.

Роза замирает, поднимая на него глаза.

– Почему?

– Он безумно любил ее. Конечно, их отношения больше были похожи на дружеские, а иногда мне казалось, что бабушка вышла замуж и вовсе не по любви… – он выдыхает с улыбкой и легким смешком. В церкви стоит то приятный, то мерзкий запах воска. Француженка сжимает губы, чуть задержав дыхание. – Но они любили друг друга. Иногда казалось, что им не нужны люди в этом мире больше, только они и все. Они могли молчать часами, она спокойно читала книги, он играл на инструменте.

Девушка откидывается на спинку и останавливает взгляд на иконе.

– Вы не верите в Бога, но верите в любовь? – полу-утвердительно произносит Роза, чуть вскидывая брови.

– Я верю в любовь. Но я не думаю, что в моей жизни она будет.

– Почему вы говорите подобное? – слегка недовольно спрашивает Роза, не отводя взгляда от святой картины.

Он молчит, но тишина прерывается после возникновения абсолютно логичной, но и абсолютно нелогичной мысли. Хоть и лишь глупец будет искать логику в любви.

– А любовь – это грех?

Мужчина чувствует себя глупцом, задав такой вопрос, но с нескрываемым любопытством ждет ответа, рассматривая помещение. Холод пробегает по его телу, и он чуть вздрагивает.

– Нет. – выдыхает Роза. – Разве что грех по отношению к себе.

Пьер глубоко вздыхает, когда они пересекаются глазами, и чуть хмурится. Француженка не замечает этого, задумавшись о его словах, но думать о смерти в ее цитадели ей не хочется, поэтому она отрывается с сиденья. Мужчина поднимает на нее глаза.

– Мне все же нужно посетить мистера Бернара. Но, как бы нелепо это не звучало, жизнь, кажется, снова найдет способ вновь столкнуть нас. В крайнем случае, театр является эпицентром моей жизни. Так что туда я прихожу особенно часто. Ну или вы можете проследить за мной. – девушка хитро щурит глаза, наклонив голову в бок. – Должна ли я добавлять слово «снова»?

Она издает смешок, разглядывая молодого человека. Он же встает, выдохнув так просто, будто веря каждому слово знакомой. Ему сложно прощаться с ней, но он протягивает руку, и незаметная прозрачная улыбка застывает на его беззаботном лишь в этот миг лице, когда он ощущает касание ее ладони и нежных пальцев. Она оставляет его в пустой церкви, наполненной лишь ароматом веры.

Пьер остается, словно брошенный ребенок, стоять внутри церкви. Среди пустых сидений и с таким же пустым сердцем он застывает, не понимая, что делать дальше. В мыслях крутится лишь план побега, но молодой человек стоит крепко, зацепившись за последние частицы желания поверить хоть во что-то большее, чем он сам. Хоть вера в себя сломилась давно. Еле переплетая ноги, он, как падший ангел, подходит к кресту и опускает глаза. Крест молчит, как и молчал всю жизнь. Парень беззащитно глубоко вздыхает, будто это последний раз, когда он может позволить себе вздохнуть полной грудью.

– Хоть ты сможешь ответить мне? – раздается в пустом помещении, эхом отталкиваясь от стен. Эти слова сказаны с абсолютно неприсущей Пьеру робостью. – Кто-либо, кто бы ты ни был, существуешь ты или нет, можешь хотя бы ты ответить мне? Можешь?

Пустота ответила терпеливо. Но в Пьере терпение кончалось, как воздух. Претензия застыла комом в его горле и вливалась черными чернилами в его глаза, темнеющие от злости и обиды. Он стоял перед крестом как перед отцом, отобравшим у него игрушку.

– Если человек в конце концов умирает, зачем ему жить эту огромную, полную боли, ненависти, страданий, потерь жизнь? Зачем? Зачем просыпаться утром с надеждой, а потом жить с несбывшимися мечтами, зачем желать богатство и быть бедным в душе? Я не могу понять, не понимаю, я глупец или вся твоя система – одна большая ошибка?!

Поспешно убрав лишь еще появляющиеся слезы на глазах, Пьер поднял голову к потолку, мысленно прокручивая свой крик. В нем смешались все чувства, все воспоминания слились воедино, и он, хоть и бесконечно жестоко и болезненно заставив себя найти хоть один момент жизни, когда Бог существовал в его жизни, не смог вспомнить ни единого. Он боялся Бога как огня. Хоть сгореть заживо для него было проще, чем поверить в столь огромную силу и значимый символ.

– Они верят тебе, но стоишь ли ты того, чтобы тебе верить?

Шепот звучит необычайно тихо из его уст. Он приподнимает одну бровь, направляя свой абсолютно пустой взгляд на икону, боясь показать хоть одну единственную эмоцию, которая бы раскрыла его.

– Если ты слышишь меня, то знаешь, в чем заключается суть и причина моей мести. И если ты существуешь, то я прошу тебя, не позволяй ему смотреть. Не дай ему увидеть, как я все сломаю.

Монотонно произнеся это, быстрым шагом он выходит из церкви, надев головной убор и сожмурив глаза от резкого солнца. Знакомый силуэт возникает перед ним, и Пьер хмурится. Он знал наперед, что друг пойдет на его поиски, но почувствовал себя так, будто его поймали на месте преступления.

– Николас, как ты меня нашел, приятель? – осторожным шагом приближаясь к другу, спрашивает он. Тот направляет свои голубые глаза на Пьера, судорожно сглотнув, медленно переводя взгляд на храм.

– Я здесь давно, просто дожидался, пока ты выйдешь.

Возникает довольно неловкое молчание, которое нарушает Николас, издав смешок и приподняв брови. Он похлопывает друга по плечу.

– Поговорим об этом позже. Нам нужно достучаться до Гарсиа.

Глава 7.

Роза торопливо приближалась к театру, осмысливая все, что произошло чуть ранее. Ее вера в Бога оставалась непоколебимой, но никогда в жизни она не была так откровенна ни с кем, что вызывало двоякие чувства. Она поделилась с Пьером самым сокровенным, самым тайным, единственной своей защитой. Поверила человеку, которого знает лишь несколько дней. Но сейчас, будто во время войны, когда девушка не могла никому довериться, открыться, ей захотелось позволить себе поверить хоть кому-то. Насколько неоправданным ей казался свой шаг, настолько правильным она его находила. Богу не нужно ее одиночество, он возрадуется ее спокойствию… Но если бы Бог услышал ее исповедь, простил бы он ее грехи?

Солнце игриво светило прямо в глаза, заставляя девушку их опустить. На мгновение остановившись, француженка взглянула на зеленоватую траву, и в ее голове промелькнула почти безумная идея. Роза оглянулась и, удостоверившись, что никто не смотрит, сняла туфли и позволила ногам прикоснуться к мягкой, такой доверчивой природе. Людям свойственно воплощать свои желания в те минуты, когда чужому человеку неподвластно сказать что-то. Всю жизнь избегая индивидуальности, человек становится рабом общества и мыслей, порой бесконечно отчужденных от собственных. Тем, кому повезло иметь свои собственные принципы, свое мнение и свои слова, остаются в одиночестве, но все боятся этого. Но лучше быть одиноким, чем оказаться тем, кого ты искренне презирал. Или же тем, кем просто не являешься. Ведь суть жизни в том, чтобы быть собой и никем больше. Смысл жизни в том, чтобы прожить ее так, как считаешь нужным.