Он закончил говорить, его глаза наполнились каким-то светом, потому как от его рассказа он становился все тусклее и тусклее. А по завершении своей истории у него появился маленький лучик света, который помог ему выбраться из мрака собственной печали.

– Вы познакомились с ней сразу после того, как вышли из больницы? – спросил я совершенно ненужный и неважный вопрос, который никак не открывал картину, просто мне хотелось как-то поддержать его, и из всех слов ободрения я выбрал самое неподходящее.

– Нет, позже больницы, – сухо заметил Амберг.

– А как вы с ней познакомились? Вы обещали рассказать, – с интересом напомнил о его обещании.

– Как же люди охотно напоминают об обещаниях, которые были даны им. И как же быстро забывают о тех, что сами порой обещают, – сказал он, вздыхая.

– Это чья-то фраза? – спросил я с улыбкой.

– Это моя фраза! – улыбнулся Амберг.

В его улыбке я прочел, что ничего сегодня больше не узнаю кроме того, что мне было сказано. Он вызвал мне такси, вновь поставив меня в неудобное положение, оплатил его и отправил по адресу. Когда машина отъезжала, я видел, как Амберг прошелся к набережной, и, скорей всего, еще долго наслаждался прогулкой и своими мыслями.

Прошла неделя, как я не слышал и не видел Амберга. У меня не было его номера телефона, он не появлялся в кафе, в котором мы впервые познакомились. Пару раз я даже бродил у кафе на набережной, но не застал его там. У меня было желание побродить мимо его дома в надежде его встретить. Хорошо, что эта глупая мысль обошла меня стороной, и я так не поступил. В четверг, когда уже прошло 14 дней со дня нашей последней встречи, я случайно наткнулся на Амберга в кафе. Он сидел за столиком у окна, как всегда, в руках у него была газетка, черный кофе на столе и сигарета, которую он смаковал, как молодую барышню.

– Ну, здравствуйте, – сказал я ему, присаживаясь уже без всякого разрешения к нему за стол.

– Добрый, добрый день. Заждался? – пошутил Амберг, смотря на меня.

– Долго вас, однако, не было, – отшутился я.

– Были дела, очень непредвиденные, пришлось отлучиться, – с глубокой печалью произнес Амберг.

– У вас что-то случилось? – немного осторожно поинтересовался я.

– У меня умер друг. Я поехал его хоронить, – с грустью произнес он.

– А что с ним случилось? – интерес овладел мной, но мне было немного страшно интересоваться, чтобы не нарушить эту грань сочувствия.

– Мы не знаем – это случилось очень неожиданно. Его нашли мертвым. Я в тот же день, как узнал о его смерти, уехал в Петербург. А дальше все как в тумане: я просто не мог поверить глазам, что мой молодой друг лежит бездыханный. Три дня казались целой вечностью для меня в тот момент. Потом пришлось задержаться на один день – ждал, пока друг из Москвы перешлет денег, – сказал он.

– А что, у вас не было денег? – удивился я, даже не заметив, что это вообще сейчас очень глупо – спрашивать об этом у человека.

– Хм, – ухмыльнулся Амберг, – вот вы, новое поколение! Говорю – у меня друг умер, а ты зацепился за деньги. Были у меня деньги – когда я уезжал, то было столько денег, что могло хватить на десять ночей в президентском люксе, ни в чем не отказывая себе. Так что не переживай, – пристыдил меня Амберг.

– А куда же вы дели столько денег? – вновь задал я наиглупейший вопрос. Я словно ребенок был перед ним, которому все детально интересно и который пока не может выстроить всю картину происходящего без полноценного жизненного опыта.

– Потратил,– сухо ответил Амберг.

– За три дня? – удивился я.

– Слушай, ну ты и любопытный, мой друг. Ну, да за три дня потратил. Семье подарил, похороны организовал, поминки сделали. Вот молодежь, – немного гневно произнес Амберг.

Невооруженным взглядом было видно, что этот разговор ему совершенно не нравится, но я, как банный лист, не мог отвязаться, пока окончательно не собрал весь паззл воедино, удовлетворив свое любопытство.

– А почему вы оплачивали похороны? – спросил я.

– Потому что он мой друг, – строго произнес Амберг и посмотрел на меня очень неодобрительным взглядом. Я понял, что он не хочет говорить на эту тему, потому что ему становилось неловко от моего интереса к его щедрости. Он действительно был скромен настолько, что мог даже резко отрезать, когда интерес заходил за грани дозволенного. Казалось бы, почему не сказать, что ты проявил щедрость, все для друга организовал, истратил немалые деньги да настолько все отдал, что самому пришлось дожидаться перевода из Москвы. Но нет, ему не хотелось, чтобы это кто-то знал, а я своим глубочайшим любопытством вызывал у него отторжение. Нет, такая скромность мне непостижима. Зачем добрые дела, если никто никогда о них не узнает. Но я не стал настаивать на своем, даже не продолжил спрашивать о его друге, хотя мне было дико интересно: кто его друг, чем занимался и многое другое. Но я лишь заказал себе кофе и спросил совершенно о другом.

– Расскажите немного о том, как вы с ней познакомились? – только я завершил говорить, взгляд Амберга сменился на более дружелюбный.

Он улыбнулся и прочел: «В честь праздника 1 мая ожидается большой концерт на Красной Площади».

– Простите мне мою бестактность, я не хотел интересоваться так нагло. Быть может, вы и не хотите рассказывать ничего, – сказал я.

Он взглянул на меня и улыбнулся.

– Это было 1 мая, она стояла и смотрела на цветы, которые продавала женщина в ларьке. А я заметил, что девушка так долго смотрит на цветы, и подошел к ней с вопросом.

– Вам нравятся цветы? – спросил я.

– Безумно люблю пионы! – ответила Эва.

– Хотите, я вам куплю все пионы в этом ларьке? – вырвалось у меня.

Она взглянула на меня непонимающим взглядом и немного смутилась.

– Нет, спасибо! – ответила Эва, опуская взгляд и переводя его вновь на цветы. Она будто смущалась мне ответить резко, дабы не обидеть моего благородного порыва.

Иная женщина подумала бы, что я хочу тем самым ее подкупить или заманить. Но эта девушка так не думала – я сразу понял это в ее взгляде. Она была благодарна лишь за одно мое проявление. Знаешь, бывает у женщин такой взгляд, когда в них читается: «Хотел бы, пошел и купил». В ее глазах этого не было – этим меня она и заинтересовала.

– Они еще не распустились до конца, – заметил я.

– Жизнь как цветок – нужно время, чтобы распуститься, – ответила Эва.

И я понял, о чем шла речь. Она говорила о себе, о своей жизни, устремленной в одном взгляде на эти цветы.

– Пионы – красивые цветы. Мало кто не любит их красоту и их благоухающий запах, – продолжил говорить я.

Я был ошарашен ее невозмутимым взглядом, ее неподвижностью и нежеланием действовать. Она не прогоняла меня и не оставляла рядом. Она просто была, как дуновение ветра. Сейчас, здесь, а через мгновение она могла оказаться в другой точке земного шара.

– Посмотрите, как она касается их, – вдруг сказала Эва, продолжая смотреть на цветы.

– Кто? – спросил я.

Эва взглянула на меня с удивлением и непониманием, как же я сам не заметил того, о чем шла речь. Но в ее пронзительным взгляде не было ни укора, ни унижения в мою сторону от глупой слепоты. Она просто искренне была удивлена.

– Она, – и указала рукой на женщину, которая продавала цветы.

Она показала рукой на человека, что могло быть по-детски инфантильно и глупо. Мне показалось, что я ошибся в этой глубине ее души, и мне на секунду не хотелось продолжать с ней беседу, даже видеть ее не хотелось. Но после я убедился, что ошибся. И так бывало часто: я очень часто, находясь рядом с ней, за мгновение мог не поверить своим глазам, ведь видел в ней настоящего ангела, а через секунду не верил своим ушам, ведь слышал в ней глупого ребенка, которого я ненавидел секунды гнева.

– Видите, как она искусно своими намозоленными руками касается созданий, которые вот-вот вырвутся к жизни и заживут свое мгновение, – объяснила мне Эва.