– Глаза, глаза… не разглядеть, – Егор бормотал себе под нос, вглядываясь в журнал, – куда несется случайная мысль?

Он мерил пространство между дверью спальни и столом.

События, имевшие место несколько лет назад, всплыли в памяти.

«Странное видение не дает покоя! Это и есть «провидение»? Через какую черту перенесло, потом возвратило назад? Зачем? Слушай, брось! Все это мистика… Но! Случилось со мной, я отчетливо помню.»

Туннель, блестящий в темноте.

Слух уловил звук, напоминающий хлопающую форточку. Озноб вернул ощущение реальности. Звук забирался внутрь, ходил по закоулкам, удалялся или подходил близко. Холод становился ощутимым каждой клеткой кожи. Хотелось открыть глаза, но пелена придавливала веки.

Позвать, чтобы закрыли злосчастную форточку! Окно, выходящее на торец дома, в ветреную погоду сквозит холодом, содрогаясь от сильных порывов.

В воздухе витает запах лекарств. Кто-то приподнял его руку, осторожно положил на что-то мягкое, притронулся ко лбу, произнес несколько слов.

«Не пойму, где разговаривают? Незнакомый голос».

Мысли спутались, завернули за угол неизвестного переулка, порвав тонкую нить связи.

Неприступно и высоко выросла стена. Его подхватило, понесло вдоль ее поверхности в сторону яркого пятна, в водовороте теней и бликов. Пятно неумолимо приближалось, выросло в фосфоресцирующую воронку, втягивающую светлые тени. Пространство трансформировалось в сферический тоннель с блестящими стенами. Он не испытывал ни удивления, ни досады, ни радости, было спокойно, он был собой и одновременно наблюдал со стороны.

– Анна Сергеевна, он давно поступил? – прозвучало громко, разом разбрызгав все блестящее. Голос был густой и требовательный. Веки поднялись сами собой, взгляд сфокусировал происходящее вокруг с приходящим сознанием. Предметы проступили размытыми контурами. Незнакомое лицо удалилось вверх.

Он почувствовал раздражение. Сознание не могло выстроить в привычный ряд происходящее. Мелькали обрывки фраз и разорванных силуэтов.

– Ночной! Часам к пяти с приемного прикатили.

– Точнее можете? Впрочем… – задумчиво оборвав последнюю фразу, человек в халате нагнулся, его лицо закрыло панораму обзора.

Пахнуло ароматом лосьона после бритья.

«Английский!.. С волной и свежестью… без конца и края крутят по ТВ», – пришла на ум нелепая догадка.

Рука вынырнула сбоку и аккуратно приблизилась к глазам.

– Та-ак, что у нас? Что ж, зрачки… это следовало… Анна Сергеевна, вынужден просить: скажите в ординаторской, пусть срочно готовят реанимацию, срочно! Я в приемный покой позвоню, торопитесь!

Белая шапочка, сдвинувшись в сторону, пропала. Он попробовал скосить глаза на звук, раздавшийся сбоку, – там что-то упало на пол. Послышалось негромкое шарканье ног. Лицо пожилой женщины склонилось к нему. Пахну́ло лекарствами, водой и хлоркой. Напомнило забытый запах палат армейского госпиталя из времен срочной службы.

– Что, сердешный? Мою пол, вдруг отчего-то зябко стало, облаком холода от койки. Наш врач – очень хороший доктор, внимательный! Мимо шел, а вернулся! До обхода тебе не дожить, милок. Не дай Бог! Глаза серые прикрой, не трать силы! Вера Павловна на ноги поставит, потерпи. – Он близко видел ее лицо с сеткой морщинок, видел всплеск ее руки.

В поле зрения остался квадрат беленого потолка в паутине трещин.

«Санитарка. Доктор. Больница! Что было перед этим? Вспомнить! Начало… Заведение недалеко от театра… Вечер. Так! А потом? Дальше? Будто разворачиваю скомканную газету из собственного бреда… Ну! Дальше! События! Моменты! Столы, тарелки, шторы, официанты были. Что ели? Хохотушка! Простушка несла кувшин с… и… стоп! Напротив, за неприбранным столом, было шумно. Потом все ушли. Вернулись двое. Темная незапоминающаяся одежда… лица! Бледные пятна вместо лиц! Никакой физики, только овалы физиономий! Один склонился к голове хохотушки, а другой противно кривил щель рта. Брань, громкая ругань. Черная кожа рукава, кастет, врезавшийся в костяшки кулака…»

Густая горькая слюна заполнила рот, ему захотелось пить, резануло в затылке. Блуждая взором по потолку и панелям, почувствовал тошноту.

Размеренную жизнь больничного утра наполнила суета. По коридору торопливо прошла сестра, на ходу убирая волосы под шапочку. Послышались обрывки фраз: «…койка в коридоре! Готовьте инъекцию… Александр Васильевич уже в операционной. Недоволен, что холодно. Опять? Не успели на сутки – сразу на операцию, куда смотрела ночная смена?»

Пациенты отделения двигались в сторону уборной, шаркая шлепанцами по полу, некоторые с любопытством поглядывали на прибывшего ночью.

– О как! Приезжий! – проговорил мужчина средних лет со спутавшейся копной волос. Между пальцев руки он держал незажженную сигарету, пытался поймать полу распахивающегося халата. – Не подфартило!

– Чем болтать – помог бы! – воскликнула молодая медсестра. Вместе с сердобольной санитаркой они начали перекладывать парня с забинтованной головой на каталку. – Сам недавно таким же был!

– Почему не помочь? Силенок маловато, а так-то… – спохватившись, морщась и прижимая ладонью бок, он протиснул руку под спину раненого. Втроем они уложили «приезжего» на больничную каталку, санитарка заботливо укрыла его простыней.

Наконец, справившись с полами халата и подняв откатившуюся сигарету, обитатель отделения, сел на кровать. Долгим взглядом проводил удаляющуюся каталку. Анна Сергеевна подхватив швабру, что-то бормоча, привычными движениями стала полоскать тряпку.

– Вот дела! Знать не знал человек! Не гадал, где очутится! – произнес, ни к кому не обращаясь, пациент в халате, – неслабо саданули, сзади! Человек ведь живой, а его сзади… Эх, людишки с червоточиной…

Качая головой, прижимая ладонь к боку, он побрел в курилку.

Крашеные панели коридора двигались, сменились блестящим кафелем. Фрагментами видел девушку в халате с двигающимся предметом, подобием высокого стола, и санитарку, смотрящую из дверного проема. В глаза ударил яркий свет.

«Почему так больно?..»

Сбоку что-то загремело, словно по железу посыпались гвозди.

«Скребет наждачной бумагой по затылку…»

Лампы поплыли, мерно передвигаясь по потолку. Белые тени с повязками вместо лица склонились над ним. Фразу «Маска готова» он не успел понять, соскользнув по наклонной нового забытья…

Тепло и плотный воздух, заполненный уютными запахами, окружили его. Потолок низкий. Незнакомая комната, стол…

«Вспомнил! Быть не может. Да! Я видел все. Очень высокое окно с трещинкой стекла в уголке, когда-то хотелось потрогать ее. Надо встать на табуретку, заглянуть. Вот так и… да! Знакомый двор. Горка стоит, с которой катался и падал. Потом с ребятишками бегали смотреть лошадь на заднем дворе. Очень хотелось накормить ее печеньем. Старая цирковая кобыла смирно стояла, глядела на нас, почти не моргая. Бабушка подняла и вывела меня из группы. Идет тихий час, отпросила у няньки и привела к себе в кабинет. Она работает в яслях, а брат уже большой, его переводят в детсад.

Я знаю, что будет дальше! Он будет смеяться за окном! Прильнул, со стороны улицы, показывает апельсин, стучит по стеклу! Его ругать будут! Апельсин повесил на ветку дерева, что росло у дощатого забора. Доспевать! Мне радостно, что он рядом, хочется потрогать оранжевые пупырышки кожуры. Дверь хлопнула. Наверное, бабушка пришла, я повернуться должен, я хочу…»

– Зрачки! Впрыскивайте! Готовьте разряд! Быстрей! Вера Павловна, давление! Смотрите за монитором! Приготовились, нужен отсчет! Смелей, как вареные! Не распускайтесь! Он, уходит!..

«…Почему бабушка? Я ее любил, очень! Но… но! Ее давно не стало! Какие ясли? Это, мое прошлое! Здание яслей сгорело лет двадцать назад. Я не хочу опять туда! Что меня дергает так, кидает. Зачем пахнет йодом? Гул кругом! Пусть форточка хлопает! Надоедливая, несчастная…»