– Ну, я пошла! Думаю, вот сейчас – самое время! – сказала Дафна и побежала на жёлтый свет лампы, что струился из самого большого окна её дома. Дафна знала – мать всегда зажигает пузатую лампу ровно в сумерки. Тут же у себя за спиной она услышала шелест облетевших клёнов: «Самое время. Самое время…» – твердили деревья.
Дафна отворила дверь и в ту же секунду столкнулась с матерью. Та, закутавшись в старую шаль, как раз собиралась на поиски загулявшейся до темна дочки.
– Ой! Мамочка! – испугалась Дафна, случайно наступив Мирре на ногу.
– Ой! Дафна! – вскрикнула Мирра, запутавшись в собственной шали, – Где ты пропадала? Живо, живо домой! У тебя уже все губы фиолетовые!
Дафна зайцем перепрыгнула через порог, ловко достала из кармашка ароматный пряник и протянула его матери:
– Вот, это тебе подарок! Вкусняцкий, наверно! – сказала она и больше не смогла произнести ни слова.
Дафна увидела… море. Оно мягко улыбалось ей и завораживающе играло своими белокудрыми «барашками». На мгновенье Дафна почувствовала аромат нежного солоноватого южного ветра. С ним море отправило ей воздушный поцелуй. Дафна взяла Мирру за руку и приложила её ладонью к своему сердцу.
– Оно сейчас выпрыгнет, мамочка! – прошептала она.
– Это тебе подарок. Море на Рождество. Нравится? – ласково спросила Мирра.
– Это невероятно! Как настоящее… Настоящее всех настоящих вместе взятых! – воскликнула Дафна и бросилась к стене. Бережно коснулась моря, а то ещё пахло свежими красками, – Кажется, оно вот-вот оживёт!
– И Сальвадору тоже так кажется, – рассмеялась Мирра, – Погляди на него!
Уже несколько часов Сальвадор резвился у нарисованных волн. Он, то с разбегу пытался нырнуть, но ударялся о шершавую стену. То хотел помочить лапки в бирюзовой воде, но перепачкался краской.
– Вот и объясни ему, что это лишь картина, – сказала Мирра.
– Сальвадор! Сальвадорчик… Ты так голову себе разобьёшь, – разволновалась Дафна, – А вообще, мне и самой так нырнуть хочется! А давай, Сальвадор, вместе с разбегу!?
– Ох, дети! Уймитесь! Своих голов не жаль, так хоть меня пожалейте, – взмолилась Мирра и усевшись напротив картины, сказала сама себе, – И правда, как живое. Удивительно даже! Если раньше я видела море, то теперь…теперь я его чувствую. Пожалуй, в этом-то всё и дело.
– Что-что, мамочка? – переспросила Дафна.
– Нет, ничего, – улыбнулась мать, – Где там твой пряник?
Вечер «на берегу моря» стал по – настоящему волшебным. Дафна приготовила чай, аккуратно разложила на подносе чёрный хлеб и кусочки сливочного масла, две варёных картофелины, и запечённую без соли тыкву (в ту пору осенний урожай тыкв побил в Марбурге все вообразимые рекорды. А потому, приличная рыжеголовка водилась в каждом доме). Но изюминкой ужина стал пряник. Угостили и Сальвадора.
– Мамочка, а там, где ты родилась, так Рождество и встречают? У моря? – спросила Дафна.
– Не совсем так, – улыбнулась Мирра, – Ах, я ведь никогда ничего тебе об этом не рассказывала!
– Что верно, то верно!
– Рождество в нашем городке – всем праздникам праздник! Тёплый, сытный, веселый, – мечтательно произнесла Мирра, – Раньше вот помню, прежде чем хорошенько растопить печь, мы всей семьей отправлялись в лес. Выбирали душистую ель или оливу. Такое деревце мы называли – «христоксило», то есть деревом Христа. Вот наберём себе веточек получше, и всё Рождество ими печь топим. Старики говорили, будто тепло от такого огня и всю семью согревает, и дом от зла защищает. А ещё перед Рождеством мы дарили друг –другу фотики! Но это ж всё в детстве было…
– Фотики? Слово какое смешное! – улыбнулась Дафна, – Это, наверно, как фантики. От конфет! Только фотики, да?
– Нет же! – расхохоталась Мирра, – Фотики – это лакомство такое! Представь себе маленький деревянный шампур! Острую палочку. Представила? Вот на такую палочку мы нанизывали разные спелые фрукты: яблочки, апельсины, инжир иногда. Я частенько домашнюю пастилу добавляла! А сверху на фотик ставили свечу. Вот подаришь фотик другу, а он тебе подарит свой. Зажжёте вы свечи и засияют они рождественским счастьем. Фотик – это всё равно, что символ света, дружбы, радости и волшебства…
– Жаль, у нас нет денег на фрукты. Фотики бы сделали. Я бы свой тебе подарила. И может быть ещё, фрау Фогель, – задумалась Дафна, – А мы нашу еловую веточку-то наряжать будем?
– Ох, поздно уже! Да я и игрушки достать забыла. Зарисовалась, прости уж! –зевнула Мирра.
– Зато какое у меня теперь море есть! Волшебное-преволшебное! – Дафна обняла мать и добавила, – Успеем, нарядим веточку. Правда, Сальвадор?
Сальвадор, слизывая масло с корочки хлеба, положительно моргнул. И тут вдруг из своего укрытия вылетела Зараза и направилась к рождественскому прянику. Мирра от изумления вытаращила глаза, схватила льняное полотенце, и уже хотела ударить живучую соседку, но Дафна одёрнула мать:
– Прошу тебя, не убивай Заразу!
– Это почему? – ещё больше удивилась Мирра, – Не ты ли мне по осени помогала за ней гоняться?
– Я. Помогала. Но каюсь! Зараза – наш друг. Не бей её, пожалуйста. Лучше дай есть крошечку от пряника, или две… – попросила Дафна.
– Дафна… Она – Зараза! Грязная, противная муха. Какой она нам друг? – не унималась Мирра.
Зараза на этих словах сникла. Крылья её потускнели, глаза задрожали.
– Мама! Она сейчас умрёт от обиды! – воскликнула Дафна, – Зараза, ты только не плачь. На, держи самую вкусную крошку, – сказала она и на кончике мизинца протянула мухе ароматное угощение. Зараза робко взяла крошку и спряталась за Сальвадора.
– Ладно, – согласилась Мирра, – Я смотрю вы тут все друг за друга горой! Пусть Зараза живёт с нами. Только имя ей новое придумай… А то «Зараза» звучит как-то не мелодично и не празднично…
– Ура! – обрадовались Дафна и Сальвадор, – Зараза! Отныне ты не Зараза, а… Хм… – задумалась Дафна, – Отныне ты… Волшебница! Нет, Помощница! Не подходит… Польза? Тоже звучит как-то не очень.
Пока Дафна сочиняла, Зараза доела свою крошку и уселась на стопку старых газет. Временами Мирра подтапливала ими камин. Зараза же доползла до первополосного заголовка «Süddeutsche Zeitung»23, где жирным шрифтом было написано: «Нюрнбергский процесс24» Марлен Дитрих. Успех или крах звезды?»
Зараза уселась на имя знаменитой в ту пору артистки и не то зажужжала, не то замурлыкала. Одним словом, дала понять, что имя – Марлен, её вполне устроит.
– Ты что же, умеешь читать? – усмехнулась Дафна, – Марлен… Марлен… Почему бы и нет? Будешь Марлен! У вас и голоса с ней чем-то похожи! Только ночью не жужжи, договорились?
– Дафна! Ложитесь спать! Завтра в школу – скомандовала Мирра, – И я пойду… Пока рисовала – хорошо себя чувствовала. А сейчас, сейчас снова что-то голова разболелась, да и кашель. Ох, уж этот кашель! – скривилась Мирра, и закутавшись в шаль, поудобней устроилась на кровати, – Спокойной ночи…
– Спокойно ночи… – шёпотом повторила Дафна, – Какое уж тут спокойствие, когда вон она вся бледная, – сказала девочка Сальвадору, – Нам срочно нужно лекарство. А денег на него совсем нет… Нам даже продать нечего. Был бы у нас хотя бы верблюд! Или что-то необычное… – с этими мыслями Дафна и задремала. Но провалиться в сон так и не вышло. Мирра всё ворочалась и кашляла. По дому на невидимых крыльях летала простуда. И ни Сальвадор, ни Марлен не могли её прогнать.
И вдруг Дафна поднялась с кровати, оделась в то, что попалось под руку, и давай искать «нечто такое», что можно было бы предложить господину Гольфингеру в обмен на лекарство. Или «нечто», что удастся продать на рождественской ярмарке марок за пятнадцать-двадцать. Мамины старые кисти, сервиз с треснувшим чайником, изгрызенные Сальвадором подушки, сапоги (пара зимних и не слишком красивых, пара летних… слишком простых) – всё это никому не нужно. А мамины серебряные кольца и серьги они продали ещё прошлым летом. Шёлковые занавески? Те давненько выцвели и распушились тонкими нитями. Ничегошеньки ценного в доме Илиади не осталось…
