– Господин Блиндер! Сегодня ночью я наконец-то справилась с «Тайной вечерей» Да Винчи. Вот, взгляните…

– Неплохо, неплохо… – оценивая работу, пропыхтел хозяин, – Клиент будет счастлив. Но долго… долго же ты возилась…

– Картина сложная, здесь за один день не управиться. Вот посмотрите, сколько деталей, – попыталась объяснить Мирра.

– Да, да, да, – снова пропыхтел хозяин, – Ну, деньги ты получишь завтра, а сейчас…

– Могу я отдохнуть пару дней? – робко спросила Мирра.

– Да хоть и всю жизнь, – как-то нехорошо улыбнулся гер Блиндер, – Мирра, я давно хотел сказать, что… Контора «Klecks und Kopien» закрывается. Я скопил достаточно денег, чтобы не мёрзнуть в этих краях. А отправиться, скажем, поближе к солнышку. Возраст, знаешь ли, уже не тот, чтобы выносить марбургские ветры. Да и болячек много накопилось – пора бы подлечиться. К тому же, по секрету скажу, спрос на картины заметно упал. В нашей конторе уж почти год, как никто ничего приличного не заказывал. Всё «цветочки да мотылёчки». А у меня… аренда! Да и копиистам платить надо. А вас у меня трое!

– Но ведь «Тайную вечерю» кто-то заказал. Значит, есть. Есть спрос! – сказала Мирра, понимая, что слёзы вот-вот вырвутся из её глаз.

– Я. Я заказал тебе «Тайную вечерю». Заберу с собой в тёплые края, – признался гер Блиндер, – Денег тебе этих хватит надолго, а потом… Ну, хороший художник везде краски найдёт, – сказал старик и похлопав Мирру по плечу, исчез за дверью.

С того дня жизнь Мирры превратилась в одно сплошное – «А хотите, я вас нарисую»? Она стала уличным художником. Рисовала: портреты прохожих, дома, природу, городских кошек, воробьёв, дерущихся за чёрствую краюху. Отныне денег хватало лишь на скромную еду и плату за уютный домик на берегу Лана… Семья Беккеров больше не приходила к Мирре в гости. Да и Мирру с Дафной они к себе не звали. Дружить с бедной художницей им совсем не хотелось. А что же фрау Шнайдер? Фрау Шнайдер умерла по осени, когда листья набрали самый волшебный золотой цвет. Да, со стариками такое бывает…

Мирра случайно уколола нос еловой веточкой и… вынырнула из омута своих воспоминаний. И вдруг сказала:

– Как же у нас… не празднично!

– Что-что? Мама, я не расслышала! – отозвалась с кухни Дафна.

– Не празднично у нас как-то, – повторила мать.

– Так давай устроим праздник! – крикнула Дафна, – Или хоть помечтаем о нём! Фрау Фогель говорит, что без мечты никак нельзя. Я вот о море мечтаю … О таком большом, солёном, вечном – с этими словами Дафна вошла в комнату. На подносе она несла две чашки чая и Сальвадора. Тот грыз сахарный кубик, – О море, мечтаю, понимаешь? – сказала она мышонку и добавила, – Только плавать-то я не умею.

II

Синеглазая хозяюшка-ночь заботливо укрыла Марбург своим дымчатым одеялом. Приглушила свет небесной лунной лампы и приказала северному ветру покинуть город. Ещё не хватало, чтобы он своим лесным воем испортил детям их волшебные сны. Вместо него ночь прислала в Марбург лёгкий восточный ветерок. И тот заиграл на своей чудесной флейте сладкую колыбельную, убаюкал всех-всех неспящих, пробежался на цыпочках по узким улочкам и наконец, затаился под растрёпанным хвостом спящей дворняги. И сам засопел.

Лишь Дафне не спалось. Она всё думала. И за полночь мыслей в её голове стало так много, что ей непременно нужно было ими с кем-то поделиться. Мирра спала. А Сальвадор не просто спал, а ещё и неприлично сладко храпел. Потому, что объелся сахаром. И Дафна, накинув на плечи овчинный плед (что в шутку она звала «золотым руном») отправилась к реке. Лан никогда не спал. Ни ночью, ни днём, ни зимой, ни летом его течение не останавливалось.

– Чудесная ночь, правда, Лан? – прошептала Дафна и бросила в воду кубик сахара и щепотку корицы. Река мигом проглотила дары и заиграла серебром, раскачивая в своих водах тысячи смеющихся звёзд. Дафна заворожённо глядела на водную рябь и представляла, будто стоит она на берегу моря. А на плече у неё сидит Сальвадор и от восторга посвистывает. А рядом и Мирра с алым румянцем на щеках. Вокруг цветут розы, благоухает и пёстрая бугинвиллия, а чайки сплетничают о современных нравах морских рыб. Над морем поднимаются румяные лучи летнего солнца… А вместе с ними Дафна видит дивных существ – сильных, сверкающих чистой лазурью, не то рыбы они, не то птицы… Поют они песню о солнце и голоса их, будто журчание горных ручьев, струятся повсюду, не зная границ.

– Ты чего тут выглядываешь? – вдруг услышала Дафна.

Обернувшись, она увидела старуху, скрюченную, как вопросительный знак. Та, прихрамывая, подошла ближе, так, что Дафне удалось разглядеть её мертвецки белое лицо и разные глаза – зелёный и ореховый. Нос у незнакомки был длинный и синий, как баклажан. А на щеках мелькали изумрудные ручейки. Они то исчезали, то появлялись вновь.

– Доброй ночи, – обронила Дафна, – Я просто смотрю на воду.

– Это ночью-то!? – расхохоталась старуха, – И не страшно тебе ночью одной шастать? Вода, знаешь ли, кому – друг, а кому и…лютый враг.

– Мы дружим. Уже давно, – сказала Дафна, – А вот вас я здесь в первый раз вижу.

– У-ты, ну-ты! – хлопнула в ладоши незнакомка, – Первый раз значит? У-ты, ну-ты, тьфу! На вот, забери! – и старуха протянула девочке хорошенько подтаявший кубик сахара с крупинками корицы, – Редкостная гадость. И совсем не сладкий! – обиженно воскликнула она.

Дафна округлила глаза. И от удивления и от страха. И уже попятившись в сторону дома, спросила:

– Что это? Кто вы?

– Пелагея ке Таласса Милате мето Имасте Апиро, – скрипучим голосом ответила старуха, и закашлялась, да так сильно, что казалось, вся душа у неё вот-вот вырвется наружу, – Ох, уж этот ваш земной воздух – жуть отвратная, – заключила она. И уселась на припорошенный снежком валун. И замолчала. Взгляд её был прикован к воде. А Лан по-прежнему жонглировал звёздами.

В сердце Дафны всё ещё сидел страх, но любопытство победило. И теперь девочка сама решилась подойти к старушке. Луна светила скупо, но и этого света Дафне хватило, чтобы разглядеть незнакомку с головы до ног. А ног-то у той и не оказалось! Вместо них под мешковатой юбкой, виднелись два рыбьих хвоста с блестящими коралловыми плавниками. Дафна почувствовала, что вот-вот и страх вновь поглотит любопытство. Но тут старушка сказала:

– Да, Пелагея ке Таласса Милате мето Имасте Апиро – странное имечко, звучит пугающе! Но можешь звать меня просто – Пепе. Я не обижусь. А вот сахар в следующий раз послаще принеси. Этот и правда – гадость.

Дафна в знак согласия кивнула. Ну и сама решила представиться.

– Меня зовут…

– Дафна! – воскликнула старушка, – Можно подумать, что я забыла! Слушай, Дафна, а ты всерьёз меня не узнаёшь? – нахмурилась незнакомка.

– Всерьёз… Но, может быть, с вами знакома моя мама? Она вас случайно, не рисовала? – предположила Дафна, не отрывая взгляда от блестящих рыбьих хвостов.

– Дождёшься от неё, как же! – прокряхтела старушка и снова закашлялась, – Ох, сколько раз я просила её «сообразить мой портрет», а она всё мимо да мимо проходила! Будто и не замечала… Слепая она у тебя что-ли?

– Не говорите так о маме! Она не слепая. Она… художница! – Дафна топнула ногой, нахмурилась и набравшись смелости спросила, – Да скажите же, наконец, откуда вы здесь взялись? И почему… Почему у вас хвосты вместо ног торчат?

Незнакомка фыркнула:

– Хочешь знать кто я? Ну, гляди! – старуха махом сбросила с себя тяжелый плащ, и тот обнажил её крепкое тело, щедро усыпанное зеркальной чешуёй. В каждой чешуйке отражалась вся зимняя природа: снег, деревья, сверкающие звёзды и речная вода. Старуха с гордостью тряхнула своими длинными седыми волосами. И в миг из них посыпались искры, превращаясь в мелких стрекоз и ручейников. Дафна не проронила ни слова, а старуха давай кружить на месте и волновать речную воду, вздымая к небу свои руки-плавники. Наконец, река вышла из берегов, коснулась луны, и с весёлым свистом вернулась в русло. Всё вокруг она одарила холодными брызгами. И вдруг Дафна увидела, как со стороны юга, севера, а следом и с запада, и с востока, фонтанами к луне поднялись сотни – тысячи рек и озер. Фейерверками вспыхнули они, приветствуя друг – друга и с хохотом возвратились в свои земные колыбели.