– Ох, и мечтательница, ты! Сложно тебе, ласточка, будет! С такими-то мечтами… С мечтами всегда сложно. Но хорошо, когда они есть! Ну, спасибо за помощь. А теперь, беги домой! – фрау погладила Дафну по голове. И та на одном дыхании выбежала из школы.
Мороз в Марбурге совсем озверел. Вместо пушистого снега декабрь наслал на город северный ветер и колючую морось. Дафна замотала свой шарф потуже и пропала в нём по уши, как черепаха в надёжном панцире. А побежала так быстро, будто стремилась обогнать саму керинейскую лань19. По пути она заскочила к местному фармацевту за микстурой для матери и удивилась, что тот потребовал денег в два раза больше, чем дала ей Мирра. Когда Дафна попросила дать ей микстуру в долг, господин Гольфингер рассердился и сказал:
– Зачем болеть, если нет денег на лекарства?
– Господин Гольфингер, – настаивала Дафна, – Вечером я принесу вам ещё денег, а сейчас… продайте вот за эти… – и она протянула ему две помятые коричневые банкноты.
– А если не принесёшь?
– Принесу!
– Значит так… Беги-ка ты отсюда. Не мешай работать! Деньги найдешь – добро пожаловать.
– Работать? – разозлилась Дафна, – Да чем так работать – лучше кашлять! – и хлопнув дверью, она выбежала на улицу. Ветер стих. Дафна заплакала. И вдруг увидела, как на городскую площадь с грохотом и свистом въехала огромная повозка, запряженная пёстрыми лошадьми. Их гривы украшали красные банты, из ноздрей валил пар. А кучер, толстопузый рыжеволосый господин, накручивая указательным пальцем свою длинную бороду, пел:
– Рождество на носу! Я на ярмарку везу:
Ёлки, бусы, и шары!
Покупай, для детворы!
Расступитесь хворь и грусть,
Праздник, праздник будет пусть!
Дафна подскочила к повозке, где под толстой мешковиной и правда лежали гирлянды и ёлки, и она спросила господина:
– А сколько стоит веточка?
– Веточка-приветочка? – пропел он.
– Самая маленькая! – подметила Дафна.
Незнакомец придержал лошадей. Те хором зафыркали, перепугав проходящих мимо фрау. Кучер же, ловко спрыгнул с козлов. Словно фокусник запустил свою перчатку под мешковину и лёгким движением руки вытащил оттуда пушистую, краше павлиньего хвоста, ароматную и невероятно мягкую еловую веточку. Дафна смутилась. И опустив глаза, прошептала:
– Простите… Она, наверное, дорого стоит?
– Не дороже твоей улыбки, – ответил господин, – Держи, кареглазка, это подарок!
– Но… – хотела возразить Дафна, протягивая незнакомцу свою коричневую банкноту.
– Но! Конечно «но»! – скомандовал тот лошадям, и они резво понеслись по улице, – Рождество на носу! Я на ярмарку везу… – шлейфом летело по ветру.
– Спасибо, – прокричала Дафна, надеясь, что незнакомец её услышит. В тот миг у «кареглазки» будто выросли крылья. И отныне с широкой улыбкой на них она и «полетела» домой.
Мать Дафны по-прежнему лежала в кровати. И выглядела весьма дурно. Её вьющиеся каштановые волосы неряшливо облепили подушку. А лоб, щёки, нос и губы превратились в серую карнавальную маску печали. Только в глазах, в её глубоких тёмных глазах, ещё горел робкий огонёк. И стоило Дафне вернуться, как он вновь воспрял, стал ярче и веселее. Мирра улыбнулась глазами. Дафна улыбнулась ей в ответ.
– Здравствуй, ну как ты? – спросила дочь, протягивая матери еловую веточку, – Это тебе, к Рождеству…
– Кажется, лучше, – ответила Мирра, – Какая красивая… Как пахнет! Просто чудо… Но где ты её взяла?
– Мне подарили… Один господин на ярмарку ехал. А вот лекарство…
– Ты не купила? Не хватило денег… – поняла Мирра, – Ничего. Я и так поправлюсь. Обязательно поправлюсь. Стыд-то какой – разболеться под Рождество.
– Ах, этот гадкий Гольфингер! Я так просила его дать мне в долг, – начала было Дафна.
– Не расстраивайся…Это всё я виновата. Вот даже тебе на куртку не могу заработать…
– Мне нравится моя куртка! – возразила Дафна.
– Ты моё солнышко, – Мирра привстала, чтобы поцеловать дочь, но слабость вновь приковала её к подушке. Мать сказала и сказала, – Но согласись, что вещицу эту давно пора выбросить. Эх…нужно купить другую! Понимаешь? Так можно простыть… Я только и думаю о том, где бы заработать денег! О, разве я знала, что переехав в Марбург мы будем бедствовать…Надеялась, из меня выйдет великий художник, как Рембрандт, как Эль Греко… – и тут она рассмеялась, – А теперь лежу вот в кровати и ною.
– А ты не ной, – прошептала Дафна, – Пойду, заварю тебе чаю. У нас же ещё остался чай? И Сальвадора покормить нужно. Хлеб-то на кухне есть?
– Сальвадор сытый! Сгрыз почти всю мою бумагу для рисования и даже в краску залез – нахмурилась Мирра, – Погляди на него, вон, одно пузо торчит, и морда вся синяя – и подтянув одеяло, Мирра показала пальцем на серого мышонка с длинными чёрными усами. Тот, чтобы согреться, свернулся в клубочек у её ног. А увидев Дафну, Сальвадор жалобно выпучил глазёнки. Он не желал соглашаться предъявленным обвинением. Не так уж много бумаги он и съел!
– Привет, Сальвадор, – захихикала Дафна, – Бежим на кухню. Там сахар кубиками!
Сальвадор обрадовался. Издал победный визг вроде «пипивчук-чук-чук!», и первым поскакал на кухню.
Мирра проводила взглядом весёлую парочку, и прижав к груди еловую ветку глубоко-глубоко вдохнула её аромат. Мирре показалось, что именно так пахнет волшебство. Волшебство, в которое она всегда верила. С детства. Тогда же она и задумала стать художницей.
Мирра родилась у самого моря. На Крите. В колыбели древнего греческого городка Ретимно. Красивее места она себе и представить не могла! А городок и правда был весьма хорош собой: с извилистыми венецианскими улочками и величественной крепостью, что обрамляла своими стенами холм Палеокастро, словно златая корона голову своего короля.
Мирра просыпалась вместе с солнцем. Брала с собой кисти, краски и отсыревший мольберт. И бежала к морю. Она мечтала нарисовать его так, как никто до неё не рисовал. Мечтала, чтобы люди, увидев её картину, тут же услышали и песнь волн и шёпот вечно юного зефира20. Но как Мирра не старалась, как не вглядывалась и в тихие бирюзовые, и в чёрные бушующие воды, оживить картину ей не удавалось. Однажды, уже на закате, она даже выбросила в море все свои краски.
– Море, слышишь? Больше я к тебе не приду! Буду цветы рисовать… и бабочек! – разгневалась она. Но море лишь посмеялось в ответ.
А утром Мирра вновь стояла на берегу и встречала рассвет… В руках она сжимала кисти и новые краски.
Это было давно, будто в прошлой жизни. С тех пор много чего переменилось. Мирра стала художницей, но… не такой, как мечтала. В Марбурге она оказалась лет семь назад. Ей предложили «хорошую работу», пообещали большие деньги и возможность рисовать, сколько и когда угодно. В ту пору она тоже нуждалась в деньгах. Вот-вот на свет должна была появиться Дафна. Мирра радовалась, а вот в родном городке её и знать не хотели. Все, кто за глаза, а кто и в лицо упрекали молодую художницу в том, что она носит под сердцем незаконного ребёнка. Так вышло, что Мирра никогда и никому не говорила об отце Дафны. А потому впечатлительные островитяне, особенно старушки-всезнаюшки, сами напридумывали о нём разных мифов. Одни утверждали, что он афинский моряк, другие подозревали местного рыбака Яниса, третьи говорили, будто отцом Дафны мог быть Манолис, владелец лавки, где Мирра выбирала краски… Но никто из них так и не дофантазировался до правды.
Мирра уехала. Работы для художницы в Марбурге верно нашлось предостаточно! И платили за неё исключительно чистенькими хрустящими немецкими марками. Мирра арендовала уютный домик на берегу Лана. Подружилась с портнихой – фрау Шнайдер (ей в ту пору исполнилось восемьдесят лет) и супругами Беккер, что жили неподалёку. Она нарисовала портреты всех «беккеровских» детей, а их было пятеро. Глаза у всех сверкали изумрудными огоньками, а волосы вились белыми кудряшками, как у молодых ягнят. Воскресными вечерами Илиади и Беккеры ходили друг к другу в гости. А вскоре родилась Дафна и фрау Шнайдер стала присматривать за ней, пока Мирра трудилась в своей конторе под названием «Klecks und Kopien21». Она беспрестанно рисовала.... И уже ненавидела эту работу… До слёз презирала и краски и кисти. А всё почему? Да просто хозяин конторы – гер Блиндер заказывал Мирре не её картины. А велел срисовывать чужие. Попросту – копировать полотна уже известных на весь мир художников. Так прошло три года. И однажды Мирра сказала:
