– Даже не думал.
Хотя если не врать себе сейчас, то да, иногда я над ней посмеивался. Так отчаянно она верила в то, что я имею отношение к местам, литературным произведениям, людям. Я не хотел, чтобы это заканчивалось.
Мы кружились на колесе, пока нас не стала выгонять охрана парка. Почти не разговаривали. Она плакала, я не знал, как оправдаться. Честно – не хотел. Потом проводил на трамвай до Бабушкинской, а сам поехал домой. Больше Настю я не видел.
В этот же день пока я наслаждался теплым осенним днем и рефлексировал моего отца выписывали из больницы. И по давней договоренности встречать его должен был я. Но я забыл. Вылетело из головы. Его выписали после операции на сердце, поставили клапан и обещали еще лет десять пожить. Недожавшись меня, он даже звонить не стал. Отец был гордым и всегда держал слово и в этой ситуации он понимал, что у меня либо что-то случилось важное, либо я забыл. Скорее всего, он знал правду.
Ему оставалось ехать две остановки. Переходя дорогу через пешеходный переход на проспекте Вернадского вылетел черный BMW с триколором на номерах. Мне было 24 года, когда я остался без человека, который любил меня сильнее всех на свете. С тех пор 14 сентября для меня не просто день скорби и памяти, в этот день, я как будто сам впускаю в себя самые сильные страхи, которые разрушают мою волю к жизни. Жизнь вытекает из меня. Я всегда был слаб перед этими демонами в голове. Страх – это единственное, что могло заставить меня опустить руки. Каждый год я вспоминал, что мог спасти, но не спас.
Уже через полгода после смерти Веры я снова узаконил отношения. Жанна была со мной ростом вровень, если коротко о наших взаимоотношениях. Но иногда я все же убеждался, что на голову выше все же она. Быстро топил эту догадку внутри себя и продолжал идти вровень. Она была беспримерно порочной. Это влекло и отталкивало одновременно. Не было в ней середины, которая сдерживает баланс плохого и хорошего в человеке, она была либо на одной чаше весов, либо на противоположной. Как редкая акула Мако внешне завораживала, а изнутри отпугивала. Опасная, агрессивная, дикая. Никогда не сидела в засаде, настигала мгновенно, била хлестко по больному. Я был к ней нежен.
Когда она распутывала огненные кудри и распускала их по плечам, где-то в горле начинало щекотать. При знакомстве с ней внутри случился второй сильный эмоциональный удар, который сбил с толку. Она как трансформатор подключила меня к себе за мгновение. Заряд был сильный, но не долгий.
Странным казалось называть нас, отдельных личностей, семьей, скорее – обоюдно согласные. Получив пару ожогов, я остыл, и чтобы не повторяться разделил наши отношения айсбергом, раздельными комнатами и разными интересами. Единственное тепло, которое нас связывало – это был электрический обогреватель. Все было немного сложнее, чем казалось со стороны. Или проще. Люди любят тайны других, нашу, казалось не разгадать обывателям.
От этого постоянного душевного озноба мы совсем забыли, что есть в жизни какие-то общечеловеческие ценности. Не важно – семья ты или одинок, ты не имеешь права думать только о себе. Ты часть общества, так будь добр быть неравнодушным ко всему живому и происходящему. У нас таких заветов дома не исповедовали.
И пока Жанна спала с очередными, вновь прибывшими на остров моллюском, я был увлечен редким минералом, который казалось, хранился все годы в международных водах. Мне хватило одного погружения, чтоб обрести ее. Нежная, тонкая, величественная, ювелирная. Но при всей своей хрупкости обладала редким талантом скрывать волнующее море внутри себя. Настоящая дочь самурая. Женщина, которую я мог не встретить и которую я уже не желал отпускать.
Тогда 14 сентября 2019 года все было по плану. Капля воды с протекающей крыши упала на лоб. До будильника оставалось еще пятнадцать минут. Разозлился, но продолжить дремать. В 6.25 прозвенел будильник. Отключил его, как и всегда ударом по крышке настольных часов. Пошел отсчет еще пяти минут запланированного сна с вечера. Из сновидений в этот мир возвращаться совсем не хотелось. В щели окна задувал резкий ветер, и я желал прятаться от него под одеялом, отказавшись на время от существования. Хандра – вот определение ежеутреннего ритуала пробуждения.
Кровля двухэтажного дома билась в лихорадке. На несколько секунд замирала и снова начинала пульсировать. Карниз, казалось бы, подыгрывает кровле, когда на него попадают редкие, но крупные капли дождя. На улице была настоящая, безжалостная островная осень.
За стеной в ванной, также как и за окном лилась вода. Жанна вернулась под утро, шагов не слышал, осторожничала. Ее утреннее появление было таким же привычным, как и унылая погода за границами нашего дома.
Во второй раз отключил будильник, и, собравшись с силами сел на край кровати. Укутав тело в одеяло, подошел к окну. Лужи оставленные вчера без присмотра превратились за ночь в реки стекающие вдоль равнин и впадин. Рельеф острова не позволял иметь гладкие и ровные дороги. От мопеда можно было уже отказываться. Если в сухую погоду, летом и поздней весной до работы можно было доехать за пятнадцать минут, то с началом сезона дождей приходилось ходить пешком минут по тридцать с одну сторону неспешным шагом. Общественный транспорт работал только в центральной части Утур для пенсионеров, машины на архипелаге были под запретом. Автомобили разрешалось иметь только спецслужбам, больницам и детским учреждениям. И была еще одна машина – она принадлежала Левону Кирилловичу Мацумуро. Левон Кириллович руководил «Скалой». Один раз в год, летом Левон со своей семьей выезжал с палаткой на рыбалку в южную часть острова ловить лосося. После, ставил свой японский внедорожник в гараж и оставлял до следующего лета. Это была его личная забава.
Для жителей острова существовали мопеды и велосипеды. Возражений со стороны граждан не было. Местные вообще редко когда противились созданному. Мне кажется, что смирение было у них в крови.
Также по привычке, закутанный перебрался в кухню на запах кофе. В ванной затихла вода и настала привычная тишина. Налил в чашку черной жижи и залил ее для цвета молоком. За окном начинал злиться дождь, и бить уже в окна промазывая мимо карниза. На первом этаже, под нами жила семья, где уже три года росли близнецы Ваня и Вова. Всю свою жизнь они без остановки кричали. Невыносимые дети порой приводили в состояние бешенства. Я держался. Жанна иногда стучала по батарее тяжелым, с криками: «Ну, когда вы уже замолчите!». Единственное, что не могло не радовать, так это то, что они растут, чем старше становились мальчишки, тем крепче был мой сон по ночам, а их комната находилась, как раз под моей. Но каждое утро, включая выходные дни они что-то требовали от родителей, и, не добившись результата впадали в бешенство. Муссон в их квартире менял курс от мальчишки к мальчишке и начинался шторм. Слышимость в старых домах была гипотетическая. То есть, предположим, что стена есть, но скорее всего ее не существует.
– А я хотела тебя кофе угостить, а ты угостился сам. – Накидывая полотенце на голое тело, еле прикрывая грудь, чуть хрипло уже почти сонно, за спиной появилась Жанна.
– Угу. – Не обернулся.
Обошла со спины, протянув за собой запах сладкого из ванной комнаты. Она размазывала крем на руках и лице. Медленно, с привкусом наслаждения встречая пасмурное утро, налила в чашку кофе и поставила ее недалеко от себя. Встав на цыпочки, уселась на пустой подоконник, и облокотилась спиной на холодное запотевшее стекло. На плите по привычке уже кипела вода в кастрюле.
– Одеться не хочешь?
Табурет подо мной качнулся.
– Ножка расшаталась. – Вспомнил, что давно хотел прикрутить.
– Мог сделать уже.
– Не хочется.
– Вот и я одеваться не-хо-чу. – Резко ответила она.
Повернулся к ней. Она медленно, по-кошачьи подняла худую ногу на подоконник и поджала под себя, села сверху.
– Выпадешь.
Окна в доме были, как и стены, уверенности в том, что они не вылетят вместе с рамами не было. Двухэтажное здание, в котором мы жили больше походил на ветхое жилье неперселенцев. Деревянные хрупкие рамы на окнах продувались ветрами со всех сторон, тонкий, потертый ламинат уже вздыбился на полу от влаги, которая стекала по трубам и с потолка весной. Весь дом, как будто стонал и просил беззвучно, глазами застрелить его в голову, как дикий подбитый звереныш. Тонкие вафельные стены от удара проваливались в соседнюю комнату. Один скандал и моя злость порывом руки могла оказаться через стену. Ржавая сантехника, запах мышей с чердака. Все эти условия, как будто толкали к выживанию, проверяли на прочность.
