Я чувствовал, как во мне вскипает гнев. Юханнес зарылся в сено и молчал.

Что это за жизнь, если приходится чувствовать гнев.

По-моему, он заснул.

Я слушал его спокойное дыхание и думал, как было бы здорово, будь это Ээва-Лиса. Вот если бы она все-таки родила ребеночка и он бы выжил. Она бы сидела, прижав его к платью с тюльпанами, теми, что росли вверх ногами, гладкими, как кожа, и младенчик бы спал и сопел, совсем здоровенький, а я бы спокойно сидел поблизости и смотрел. Так я представлял себе любовь.

Утром задул ветер с востока, он поднялся внезапно, резкий ветер, так что по воде побежали барашки.

И тогда я принял решение.

Я разбудил Юханнеса, тронув его рукой. Он проснулся мгновенно, точно был на стреме. И улыбнулся мне чуток, словно знал, что я решил, и кивнул, точно все понял.

И сразу сделалось легко. Ты принимаешь решение, и, значит, ты решился. И выполняешь то, что решил, и мы с Юханнесом пришли к согласию, хотя это было вообще-то страшно трудно.

Мы спустились к берегу. Отвязали плот. Оттолкнули его.

Юханнес сидел впереди, а я стоял сзади и толкался колом. Простыня поднята. Сильно дуло, но болото не очень глубокое, так что кол доставал до дна, мы быстро вышли на открытую воду, несмотря на ночь, светило солнце, но так было, и трудно вспомнить точно, как все было. Неправда, что я принял решение, как бы я в таком случае забыл, как все было? Я помню, как было дело. Прямо перед нами простирался Русский остров. Юханнес босиком стоял на бревнах. Я не говорил ему, чтобы он встал. Волна окатила плот, хоть он хорошо держался на плаву, я одной ногой придерживал коробку Свена Хедмана, чтобы ее не смыло.

На Юханнесе не было ботинок. Бревна стали небось скользкие. Я и не думал отталкиваться колом, кстати, я прекрасно помню, что глубина уже была такая, что я не доставал до дня. Я оттолкнулся колом, бревна были скользкие, Юханнес босиком, он взмахнул руками и упал.

И я хорошо помню его лицо в воде, я видел, до чего ему страшно и стыдно за свою неуклюжесть, он словно бы хотел извиниться. Волны поднимались довольно высоко. Я видел в воде его лицо за секунду до того, как оно скрылось под плотом, и я отчетливо помню, как протянул руку моему лучшему другу Юханнесу, точно собираясь вызволить его из крайней нужды, и как раз в эту секунду его затянуло в водоворот, громадный, как тот, при всемирном потопе, затянувший почти неприкрытых женщин в гигантскую водяную дыру.

Следующее, что я помню, должно быть, случилось много часов спустя.

Я сидел на плоту сзади. Его ветром вынесло на берег.

Это был Русский остров.

Я точно знал, какой он из себя, хотя никогда там не бывал. Большинство считали, что он около ста метров в поперечнике и весь покрыт толстыми старыми елями с неимоверно длинными и мощными ветвями, а лес полон гадюк и мертвых русских. Но никто там не бывал, ни один человек во всей деревне.

И здесь мне предстояло искать. Это находилось здесь.

Юханнес сидел, съежившись, спереди на плоту. Он выбрался из воды. Но он молчал, и я понял, что что-то случилось.

— Юханнес, — сказал я. — Ты ведь не злишься, что я тебя не вытащил.

Наверно, было пасмурно, я помню, что в воздухе висел туман, было не темно, а сумеречно, как бывает иногда пасмурными ночами. Он таки сумел забраться на плот, хотя я этого не хотел.

— Как это ты не утонул, — тихо проговорил я.

Он не ответил. Но минуту спустя встал, спрыгнул на камни и через прибрежные камыши вышел на берег. Странно, но он был в валенках. Я даже сперва подумал, что сплю, но я отчетливо слышал хлюпанье воды, когда он выходил на берег, а во сне звуков не слышишь.

Он направился в глубь острова. Русский остров совсем крошечный, это мы знали. Может, метров сто в поперечнике. Найти его не составит труда.

Самое странное — валенки. Вода в них так и хлюпала, когда он вошел в лес и исчез из виду.

Тогда я еще не знал, что Русский остров намного больше, чем я думал, что он кое-что скрывает и что пройдет сорок пять лет, прежде чем я вновь увижу Юханнеса. Он исчез в глубине острова, которого я так страшился все свое детство, не ведая его настоящего названия и того, что Благодетель однажды приведет меня в самое сердце таинственного острова, где меня будет ждать Юханнес, мой единственный друг. Сейчас я лишь временно освободился. Освободился от него, не подозревая, что я его вечный пленник и много-много позднее разыщу его в библиотеке капитана Немо, в корабле, который находился в заполненном водой кратере вулкана на острове у берегов Нюланда, где одно только Хьоггбёле отмечено на карте, вычерченной на заплесневелой вощеной бумаге, карте, которая служила указателем моему благодетелю.

Я долго искал его, когда наступил день.

Прежде чем приняться за поиски, я тщательно повторил все заученные мной факты о территории, на которую сейчас вступил. Русский остров совсем крошечный. Там растут столетние ели. Русские солдаты, похороненные тут, пролежали в земле сто пятьдесят лет. На острове полно гадюк. Все это было мне хорошо известно, поэтому я не испытывал ни капельки страха.

Сперва я пересек остров из конца в конец, потом вернулся обратно, потом обошел его кругами, потом вдоль берега. Под елями трава не росла. Земля была местами черная, местами бурая, от старой хвои. Я кружил по острову, выкликая его имя — Юханнес. Кричал и просил, чтобы он откликнулся.

Его нигде не было.

Я вернулся к плоту. Я проголодался и открыл коробку Свена Хедмана, в которой у меня хранился провиант. Меласса была в консервной банке. Я открыл банку и стал есть пальцем.

Я измазал лицо, но умываться и не подумал. На какое-то время я словно обезумел, но потом взял себя в руки. Холода я не чувствовал. Я знал, что Юханнес исчез, он покинул меня на острове, и он тоже. Я поел мелассы. Я покинут.

К вечеру ветер стих, озеро блестело как зеркало. Я был совершенно спокоен, только недоумевал, почему капитан Немо не пришел на мой зов.

Ведь не стал же он похож на Сына Человеческого. Нет-нет, я отбросил эту мысль.

В зеркале воды я видел свое отражение. Это точно я, хотя меласса вокруг рта и на щеках почернела. Мне не хотелось умываться.

Я вновь позвал капитана Немо, на этот раз очень громко, точно потерял терпение или осерчал, но понял, что летом послеполуденное время для него не самое удачное. Днем он небось спит. Зато по ночам становится моим благодетелем; хотя я бы обрадовался, ежели бы он что-нибудь мне посоветовал.

На ели влезть ничего не стоило. Ветви начинались почти с самого низа, толстенные, как стволы, похожие на пальцы Бога, толстые и угрожающе растопыренные во все стороны. Я залез на дерево и выбрался на ветку. Божий палец не дрожал. Крепко держась за верхний палец, чтобы не грохнуться, я с удивлением слушал шум дерева. Я сумел продвинуться на три-четыре метра вдоль ветви, и теперь мне было видно далеко.

Две лодки гребли на север. Донеслись слабые крики.

Я сел на ветку и не вставал, пока они не скрылись из виду. Они искали вдоль побережья, пока.

Что мне делать с плотом? Ведь они могут его заметить.

Я слез с ели, вернулся к плоту и спустил простыню. Я шел по воде, но не чувствовал усталости. Меня наполняла сила Божьих пальцев.

Плот я спрятал в камышах. На берег они не сойдут. И плот не найдут.

Облака растворились в светлой дымке, солнце висело низко. Взяв три морских сухаря, я размочил их в воде. Перекусив, я лег на еловую хвою и стал смотреть в небо.

Я попытался свести воедино все случившееся, но безуспешно. Необъяснимо, как мама могла изрыгнуть эту ложь о Юханнесе и Ээве-Лисе там, на лестнице. Будь он здесь, рядом, я бы его утешил. Но он покинул меня. Внезапно на минутку появился капитан Немо, которого я еще раз позвал. Он сказал, что скоро пробьет час. Для чего, спросил я почти нетерпеливо. Взять себя в руки, ответил он. Но для этого тебе надо сперва найти мертвого младенчика.