По городу на фаэтоне

проносятся гашиш и анаша.

Страдает в фильме Аккатоне

звериная душа.

С одной планеты на другую

летит пчела, покрытая пыльцой.

На каждой улице торгует

печалью Виктор Цой.

Читает Чехова Макдонах,

нарезав финкой яблоко апорт.

В умах и в видеосалонах

идет Кровавый спорт.

У человечества под боком

кусает цепь собака точка ком.

Я должен стать звездой и богом,

как умный дураком.

* * *

Ту пьесу, где герой играл актера,

я в Екатеринбурге не смотрел.

В гостинице я брел по коридору

и слушал то ли песню, то ли дрель.

Вокруг меня располагалось лето,

не находя в мои пенаты вход.

Я повторял безумно: сигареты

сажают сердце, словно самолет.

* * *

Снаряд угодил в снаряд.

На ярмарке спел Кобейн.

Так в фильме одном Борат

до дна осушил бассейн.

Прошелся по кромке пня,

пиная то ночь, то день.

К закату себя клоня,

я вышел в открытый дзэн.

Вдохнул кислород рукой,

похожей на саксофон.

Зашел в магазин рекой

по имени Тихий Дон.

Купил полкило Мали,

в котором пылал пожар,

и выпустил ком земли

в издательстве Галлимар.

Включил кинофильм Луна.

Взглянул из окна на глушь.

Ну, здравствуй, сказал, жена

того, кто тебе не муж.

* * *

Взгляни на сон -

он полон снега.

На небе дрон

из человека.

Из тишины

опавших листьев.

То сын войны,

покойный Листьев.

Он был убит

из пистолета.

На остров Крит

уехал Летов.

Чтоб за цветок

сто первой ночи

пустить в висок

Ростов и Сочи.

Отвергнуть высь,

достигнув низа.

– Все заебись, -

поет Алиса.

И курит план

в прямом эфире.

Наинголлан,

ты лучший в мире.

Похожий на

головореза

и на скина,

ты из железа.

Тебе легко

дается небо.

Ты – молоко

и ломтик хлеба.

Вино и сыр,

коньяк и плитка.

В горах Памир

проходит читка.

Читают текст

поочередно.

На майке – Next

и город Гродно.

Ее ношу

я постоянно.

Жую лапшу

из Индостана.

Сижу в кино

перед экраном.

Финтит Жано

на поле бранном.

Горит земля

огнем осенним.

Где жизнь – петля,

там смерть – Есенин.

* * *

Когда позвоночник – трасса,

то два поворота – плечи.

Твои поцелуи красят

прохладу в осенний вечер.

Я чувствую их глазами,

двумя тупиками в теле.

Ты весишь четыре грамма.

Всегда и во всем при деле.

Тебя я нашел в том месте,

где Гатчина, Павловск, Стрельна.

До свадьбы надо жить вместе,

а после нее – раздельно.

* * *

Арахис жарен и солен

и весит мало.

Играет в прятки почтальон

среди Ямала.

Его разыскивает По,

купив газету.

Идет по городу в депо

кусок планеты.

Испытывает торжество

лишенный денег.

Бомжом становится Нуво,

жуя вареник.

Пятнадцать тысяч обезьян

поют со сцены.

Живут в Армении Виан

и Авиценна.

Герои движутся в кровать

в романе Джойса.

Я скоро стану побеждать,

но ты не бойся.

Пиши, звони и говори

слова и смыслы.

Спокойно сели глухари

на берег Вислы.

К нему причалил теплоход

из Арканзаса.

Все так же требует народ

тоски и мяса.

Выходит солнце из ворот,

встречая месяц.

Вот этот юноша умрет

до счета десять.

Отправит каждый свой кулак

в тюрьму и ссылку.

Летит монета Пастернак

в мою копилку.

Располагается на дне,

одна такая.

Поэты пишут о войне,

ее лакая.

Так голова слетает с плеч

и пахнет горем.

Пора из господа извлечь

квадратный корень.

Отдать Офелию ему

за Аргентину.

А персик, грушу и хурму

вернуть Плотину.

Изобразить его таким,

каким он не был,

считая землю выходным,

а буднем – небо.

* * *

О как прекрасен Жан Маре

верхом на пуле.

Но я родился в январе,

а не в июле.

Я самый признанный поэт

и самый лучший.

Послушав бит-квартет Секрет,

меня послушай:

мои стихи читают все

живые люди.

Строчит Астуриас эссе

на ундервуде.

Кует кольчугу Пересвет

из незабудок.

Я превзойду вас, Магомет,

Христос и Будда.

Расстанусь с горем и бедой,

с их безлимитом.

И стану молнией, звездой

и динамитом.

Тогда воскреснут мертвецы,

чтоб утром рано

увидеть свет во все концы

Мартиросяна.

Почувствовать и осознать

его размеры.

Меня явила миру мать

до нашей эры.

Как трепет, ужас и кошмар,

так я известен.

Горит и движется пожар

на ровном месте.

Летают полчища стрекоз,

когда не дремлют.

Мой позвоночник, словно ось,

пронзает землю.

На ней огнем пылает крест,

сжигая реки.

Планета – диск, где я the best

всегда, навеки.

* * *

Серрано умер в тридцать лет

в Тбилиси, Киеве, Ташкенте.

В любом вопросе есть ответ.

В корзину кинув белый свет,

я целый час блуждаю в Ленте.

Беру побольше голубцов,

желая их сварить на завтрак,

и говорю в конце концов:

от пули женщины Рубцов

погиб вчера, сегодня, завтра.

Устал и сделал поворот,

чтоб Мвд предстало Мидом.

Рот – это лодка или плот.

Я Рыжий, но наоборот.

Так Геродот был Фукидидом.

Писал от имени его,

заваливая стол листами.

Сейчас я ваше ничего,

а завтра там, где торжество,

мы поменяемся местами.

* * *

Практически в мае созрела черешня.