Одно никак не давало ему покоя: он до сих пор так и не увидел звезды. Каждый раз, возвращаясь домой незадолго до наступления темноты, Кристофер умудрялся накрепко уснуть до самой зари.

«Это акклиматизация, – безапелляционно поясняла Джулия. – Вы никак не можете привыкнуть к разнице во времени с Англией, вот и отключаетесь в детское время».

В этот вечер, отпустив домработницу пораньше, Кристофер налил себе немного вина в широкий стакан и присел в удобное кресло перед панорамным окном, откуда он каждый день наблюдал город во всем его многообразии. Днем он заскочил в магазин, чтобы купить себе мощный телескоп.

Теперь телескоп стоял на треноге у окна, и Кристофер с любопытством прильнул к глазку. Он вертел его в разные стороны, то заглядывал в окна высоток напротив, то смотрел на огромное солнце, тонущее в розовой пене облаков. Машины, люди в машинах, номера, витрины, лобби соседних отелей.

«Сколько людей, – вдруг подумал он, – как их много… за каждым окном. Сколько жизней, сколько судеб, разных историй. И теперь я – всего лишь один из них».

И он отчего-то почувствовал себя невероятно одиноким. Таким незначительным. Он снова вспомнил о белокурой Рэчел с пляжа. Невольно притронулся пальцами к губам. Он немного поразмыслил, потом встал и направился в прихожую, где на комоде оставил свой молчаливый телефон. Едва стоило ему взять трубку в руки, как в квартиру позвонили.

– О! Как мило видеть это удивление на твоем лице! – воскликнул Джон Плейфорд, когда Кристофер в пижаме и халате распахнул перед ним дверь.

Кристофер развел руками и кивком пригласил его войти.

– Так ты почувствовал себя одиноко, Крисси? Кому решил позвонить? – с иронией поинтересовался Джон, усаживаясь в кресло. Дойл предложил ему вина.

– Ты думаешь, Джон Плейфорд пьет какое-то там вино? Тащи коньяк!

– Но у меня…

– Есть. В баре там посмотри.

Пока Кристофер гремел бутылками в баре, Джон любовался панорамой города. Он щелкнул пальцами, и включилась стереосистема, на которую Кристофер до сих пор не обращал никакого внимания. Тихо зазвучал бархатистый голос Шаде. Дойл от неожиданности вскинул брови и обернулся на звук.

– Я подумал, немного приличной музыки к пейзажу не повредит, – с довольным видом прокомментировал Джон. Он многозначительно ухмылялся, наблюдая, как Кристофер возвращается в свое кресло.

– Что смешного?

– Да, собственно, ничего… кроме того, что в жалкие семьдесят два часа от невинного ангела не осталось ровным счетом ничего. Ну… почти ничего. Но это дело времени, – Джон разразился громогласным хохотом.

Кристофер одарил его холодным взглядом. Он понял, что Плейфорд имел в виду.

– О, этот взгляд. Такой…человеческий… – продолжал веселиться Джон. Кристофер вздохнул, уткнулся в глазок телескопа. В доме на другой стороне улицы были ярко освещены окна. Он видел снующих за занавесками людей. Если бы захотел, он мог бы незримо сопровождать их весь вечер, до самого отхода ко сну.

– Я благодарен, что ты зашел, – не отрываясь от телескопа, проговорил Кристофер. – Мне действительно стало одиноко. Не могу взять в толк почему.

– Вот я и заглянул поинтересоваться, как ты тут. Как освоился, нравится ли тебе здесь, хочешь ли ты продолжать весь этот цирк?

– Почему цирк? – Кристофер выпрямился и взглянул на Плейфорда.

– Тебе скучно, Крисси, – Джон подался всем телом к Кристоферу. Его раскосые черные глаза какое-то время сверлили лицо Дойла. – Тебе неимоверно скучно. «Гетти», пляжи, «Поло Лаунж» – это все шикарно. Но, думаешь, это и есть человеческая жизнь?

– Ну да… – с сомнением в голосе ответил Кристофер.

Джон загадочно улыбнулся. Погладил пальцами неопрятный щетинистый подбородок. Помолчал, некоторое время снова испытующе разглядывал Дойла. Тот сидел прямо, не шелохнувшись, выдерживая его взгляд.

– То есть, ты действительно думаешь, что все те люди, которые проходят мимо тебя на улице, живут так, как ты?

Кристофер промолчал. Перед его глазами вмиг промелькнули сотни случайных лиц. Он невольно поёжился. Джон довольно хмыкнул и продолжил:

– Видишь ли, Крисси, человеческая жизнь, как бы тебе сказать, не совсем такая, какой ты ее себе вообразил. Ты вообще получил хоть какое-то представление о людях?

Дойл вновь вспомнил сладость поцелуя на пляже, но это мало относилось к вопросу. Он неопределённо пожал плечами.

– Пора тебе начать знакомиться с миром, – веско произнёс Джон. – И начнём с того, что ты соберёшь эту свою подзорную трубу и вернёшь её обратно в магазин, если, конечно, не собираешься подглядывать за старушками, полощущими свои протезы.

И, как бы отвечая на безмолвный вопрос, Джон простёр руку к окну. Кристофер обернулся и обмер…

За разговором он и не заметил, как на улице сгустилась тьма. Золотые огни города полосовали ночь вдоль и поперёк, но непроглядное небо казалось пустым: на нем не было видно ни единой звезды. Кристофер вскочил из кресла и прильнул лицом к стеклу, надеясь, что звезды просто накрыли плотные облака. Вопреки его надеждам небо было чистым. Только совершенно пустым.

– Не надейся. Их нет. Никогда. Город их ослепляет, – вполголоса сказал Плейфорд.

Разочарование ужалило Кристофера в самое сердце. Он со злостью взглянул на треногу с раструбом телескопа и неожиданно пнул её ногой. Тренога брякнула, тяжело повалилась на пол.

Джон молча улыбнулся, глядя куда-то в сторону.

– И люди живут точно такими же. Ослепленными. Жизнь, Кристофер, это всегда не то, чего ждешь… потому что не видишь того, что тебе уже дано.

Кристофер прижался лбом к стеклу. Он остро ощутил какую-то звенящую пустоту. «Какое значение имеют звезды в этом многомиллионном городе, где полно звезд искусственных?»

Он хотел спросить Плейфорда о чем-то, но, когда обернулся, того уже не было.

Не убирая его пустой бокал, Дойл выключил музыку, прошаркал в свою спальню и рухнул в постель.

                              ***

Я робко взглянул на моего незваного собеседника. От его вида, по телу бежал озноб.

– А зачем мне на землю? – тускло спросил я. – Мечты мечтами, но что я делать-то на земле буду?

– Жить ты будешь на земле! – радостно воскликнул Дьявол и взметнул длинные руки. – Здесь ты живёшь? Здесь ты гниёшь и гнить ещё будешь миллионы лет! Вечно сидеть будешь торчать здесь, пролежни на заднице отращивать.

Дьявол заглянул мне прямо в глаза.

– Расскажи, что ты делаешь каждый день?

– Ничего.

– Ты когда-нибудь выполнял ангельские обязанности – сопровождал души в рай?

– Нет.

– Предотвращал гибель людей?

– Нет.

– Пел в хорах или играл на трубах?

– Нет.

– Нет. Нет. Конечно, нет! – дьявол схватил моё бессильное крыло за край и энергично встряхнул его. Облетело несколько перьев. – Посмотри, у тебя же крылья атрофированы: ты даже не летал никогда!

– Никогда, – сглатывая слезы, признался я. И мне сделалось невыразимо жаль себя, несчастного. – Мне в небо запрещено…

– Да-а-а! – закивал Дьявол. – Боялись, что тебя за вестника Апокалипсиса примут. Жопы свои архангельские прикрывали. Так, и что это за жизнь? А учили тебя чему-нибудь? Ты книги читал? Канта? Достоевского?

– Нет.

– О живописи слышал? Импрессионисты? Кубисты? Сюрреалисты?

– Нет.

– А музыку изучал? Баха от «Депеш Мод» отличить сможешь?

– Нет.

– Ну хоть о науках слышал что-нибудь? Квантовая физика? Эппл Макинтош? Грудные имплантаты, наконец!

– Нет.

– Но ты хоть пытался узнать?

– Нет, – от осознания собственного невежества мне стало так стыдно, что захотелось наложить на себя руки.

Дьявол внезапно расплылся в улыбке и довольно потёр руки:

– Ты ничего не знаешь, ничем не интересуешься, живёшь в своём примитивном замкнутом мирке. Ты – ИДЕАЛЬНЫЙ человек! Будешь там как свой.

Я взглянул на него с интересом. Мысль о полете на землю стала чуть менее пугающей. Принять предложение Дьявола? Это практически пасть. Нет, я не мог покинуть рай, я же – АНГЕЛ!