Дойл вздрогнул и обернулся. На миг он увидел сумерки и высокую фигуру замотанного в лохмотья человека с заросшим волосами лицом. Затем что-то тяжёлое обрушилось на его затылок, в глазах полыхнуло вечное солнце, и все померкло.

Глава 5.

БЕЗ СОЗНАНИЯ.

Кристофер Дойл медленно пришёл в себя. Сквозь туман он разглядел бархатное полотно неба. В голове звенели тысячи колоколов. Сколько времени он пробыл без сознания? Может, не один час. Он так замёрз лежать на мокром песке, что тело свело судорогой, и он не мог или боялся шевелить пальцами. Сделав над собой усилие, Кристофер рывком поднялся, и его стошнило. Справившись с новым приступом тошноты, он поднял глаза к небу. Там, как всегда, не было звёзд. Висела бледная луна, мигали красные огоньки самолётов. Вдалеке за его спиной грохотал аттракционами парк развлечений, веселилась вечерняя Санта-Моника, а на небе не было ни единой звезды. Он застонал, пошарил по песку и нашёл пустой бумажник и ключи от машины. На руке не было часов. Дойл с трудом поднялся, как смог, отряхнулся от налипшего песка и тяжело побрёл на парковку.

Из-под щётки на лобовом стекле его серого «Порше» торчал длинный розовый талон штрафа за просроченную стоянку.

***

Кристофер нарочито громко захлопнул за собой входную дверь и замер посреди прихожей. Прислушался. Из глубины квартиры не доносилось ни звука. Дороти уже ушла. Он кивнул сам себе и ринулся через всю квартиру в гардеробную. В гостиной он отшвырнул стоявшее на пути кресло. Тяжёлое кресло перевернулось на журнальный столик и сшибло хрустальную пепельницу. Пепельница громко ухнула об пол, но Кристофер этого даже не услышал. Срывая с вешалок дорогие костюмы, он выворачивал карманы пиджаков и с проклятьями кидал одежду на пол. «Ну, где она? Где?!!!» Руки тряслись от бешенства: записки с номером Рэчел не было. Он продолжал рыться в карманах одних и тех же пиджаков, снова и снова. Без толку. В конце концов он устало опустился на пол. Взгляд его шарил по полкам и коробкам с обувью, на миг застрял на «Джон Лобб», вспоминая, что именно, помимо туфель, хранилось внутри; отправился дальше. Нет, записки нигде не было. Голова раскалывалась, перед глазами плыли цветные пятна.

«Твою мать!» – заорал Дойл и пнул ногой опору рейлинга с брюками. Рейлинг тяжело пошатнулся и рухнул вниз. Кристофер окинул безучастным взглядом ворох одежды на полу и вдруг заметил крошечный бумажный уголок, торчавший из кармана голубых джинсов. «В этих штанах я вышел отсюда в самый первый день», – вспомнил он. Рывком потянулся, выдернул клочок бумаги из кармана.

Да. Вот он, номер; самый важный номер на свете. Однако, видимо, бумага каким-то образом намокла, и цифры расплылись настолько, что прочитать их было невозможно. От напряжения у Дойла заныли глаза, но ничего разобрать он не смог. В ярости он разорвал бумажку в мелкие клочья, вскочил на ноги и побежал в спальню.

Он содрал с кровати простыни и швырнул их в мусорную корзину. Затем стащил тяжеленный матрас. Сначала у него мелькнула мысль выкинуть его из окна. Он отбросил занавески, прижал лицо к стеклу и недовольно оглядел круглосуточно гудящий автомобилями Сан-Висенте. Пришлось волочить матрас в лифт, затем в подвал – к мусорным бакам.

Вернувшись, Кристофер окинул взглядом кровать. Деревянный скелет, голая спинка изголовья. Зло усмехнулся. Не раздеваясь, он улёгся прямо на дощатый каркас и впал в забытьё на несколько часов.

Кристофер проснулся глубокой ночью. Он раскрыл глаза и понял, что весь перепачкан песком. Во рту – омерзительный вкус, голова трещала. Но он почему-то думал о Тренте Крейвене. Превозмогая боль и гадливость, он встал. Спину ломило.

***

– Трент, твою мать, да что с тобой?!! – Пита Догени трясло. Его длинное лицо было пунцовым от бешенства. Крейвен прекрасно понимал, отчего тот злился. Он и сам бесился на себя: забывал текст, не мог попасть в ноты, пропускал такты. Все мысли его были заняты минувшими событиями, и это не добавляло продуктивности. Гитарист Руди, красавчик с ухоженными золотистыми волосами, болтал во рту электронную сигарету и выжидающе глядел на Пита и Трента прищуренными прозрачными глазами. Его кличка в группе была «Тор» из-за поразительного сходства с актёром, игравшим скандинавского бога в популярном фильме. Он сидел на стуле, рядом со стеллажом сэмплеров Трента. Ловкие пальцы продолжали ощупывать натянутые струны у грифа, скользили по ладам, беззвучно подбирая аккорды. Время шло.

– Сейчас. Все нормально, – кивнул Трент. – Я сейчас соберусь.

– Налей ему, наконец, Пит, – хрипло кинул Руди.

– Что? – Пит вытаращил на гитариста глаза.

– Налей ему вискаря полстакана – он придёт в себя! Ну, ты видишь, он весь дёрганый какой-то. Давно бы уже бухнул, и записались бы! – воскликнул Руди. – Трент, ну че за хрень? Весь день сидим.

Он снял с плеча гитару, вынул из-под стула бутылку Джека Дэниелса и протянул музыканту. Трент неуверенно помотал головой.

– Я… я не пью… ты знаешь.

– Слышишь, Тор, он не пьёт! – взмахнул руками долговязый Пит. – Отвяжись от него!

– Да ладно там, – Руди подкатил глаза. – Знаю я вас… «не пьёт». Давай, Трент, не тяни время, пей. Ты че, больной? Нет? Ну, в чем тогда проблема?

Руди потряс бутылкой. Что-то сердито буркнул, открутил крышку, сделал большой глоток, крякнул и с шумом выдохнул. Крейвен нервно сглотнул, помешкал немного. Потом вышел из-за стойки с инструментами и взял бутылку из рук Руди. Пару секунд жадно смотрел на пойло янтарного цвета, а потом приложился к горлышку.

– Иди на хер, Мэри… Пошла ты… – едва переведя дух, пробормотал Трент и снова приложился к бутылке. Затем передал бутылку Руди, от него она пошла к остальным участникам группы: второму гитаристу, басисту, клавишнику, двум электронщикам и, наконец, ударнику. Пройдя круг, бутылка оказалась пустой. Выяснилось, что у барабанщика припрятана ещё одна. Пока вторая бутылка передавалась из рук в руки, Руди принялся наигрывать мелодию на гитаре, к нему, один за другим присоединялись другие музыканты. Последним примкнул Трент. Его голос зазвучал с неистовой силой, делая мощную композицию совершенной.

– О-оо… Вот это – Трент! – одобрительно заулыбался Руди и махнул золотистой шевелюрой. Он поднялся со стула, полностью отдаваясь музыке, и его гитара вступила в виртуозное соло.

В это самое время второй гитарист вытащил две бутылки виски из кофра для инструментов. Бутылки были встречены бурным восторгом.

Как только стихли заключительные аккорды, звукорежиссёр пробурчал в микрофон: «Вроде, сделано. Дайте теперь прослушаю без ваших воплей». Трент немедленно бросился в режиссёрскую рубку, музыканты занялись кто чем. У Руди зазвонил телефон. Он неторопливо вынул изо рта сигарету, сунул её в карман и после этого приложил трубку к уху. «Китон? Привет, дружище, как сам? Что? У Крейвена телефон не отвечает?» – Руди повертел головой, выискивая в комнате Трента. Тот в это время сидел в наушниках в режиссёрской рубке – прослушивал только что записанную демоверсию. Лицо его было так напряжено, будто под столом он держал штангу весом в триста фунтов.

«Он в режиссёрской. Мы записались, он прослушивает. Не слышит ничего. Что? Что говоришь? Шумно здесь, говори громче».

Руди тут же издал пронзительный свист, призывая умолкнуть галдящих музыкантов: «Китон звонит!» Они тут же повиновались, перейдя на тихое ворчание; с интересом переглядывались, то и дело посматривая на Руди. Тот улыбался и энергично кивал головой, соглашаясь со своим собеседником. В какой-то момент он вытянул руку, поднял вверх большой палец и улыбнулся во весь рот. Его губы зашевелились в попытке донести радостные вести всем присутствующим, но разобрать слова было невозможно. Однако, заинтересованные разговором, музыканты сгрудились вокруг Руди в ожидании подробного отчёта. Лишь Трент со звукорежиссёром продолжали работать, не замечая ничего вокруг.